Свекровь вошла в квартиру без стука. У неё был свой ключ, и она считала это естественным правом матери. Лариса даже не успела снять фартук после готовки, когда услышала знакомое покашливание в прихожей.
— Мама, здравствуйте, — выдавила она из себя, вытирая руки о полотенце.
Надежда Павловна стояла в дверях кухни, оглядывая территорию острым, оценивающим взглядом. Взгляд остановился на раковине, где лежала пара немытых тарелок после завтрака.
— Здравствуй, Лариса. Я принесла Димочке пирожки с капустой, он их с детства любит, — голос был сладким, как мёд, но в нём чувствовалась натянутость. — Ты ведь не против?
Лариса кивнула, не доверяя своему голосу. Конечно, она не против. Как можно быть против, когда тебя просто ставят перед фактом? Надежда Павловна прошла к столу, поставила контейнер с пирожками и опустилась на стул, явно намереваясь остаться.
— Димочка ещё на работе?
— Да, вернётся часа через два.
— Тогда я подожду, — невестка заметила, как в глазах свекрови мелькнуло что-то хитрое. — Мне нужно с ним кое-что обсудить. Важное.
Лариса напряглась. Когда Надежда Павловна говорила об «важном», это никогда не сулило ничего хорошего. За три года брака она успела это усвоить. Свекровь умела подавать свои требования так, словно делала невероятное одолжение, а отказ выставляла как преступление против семьи.
— Присаживайся, Лариса. Давай чайку попьём, поговорим по душам, — это прозвучало не как приглашение, а как приказ.
Она послушно поставила чайник и достала чашки. Надежда Павловна молча наблюдала за каждым её движением, словно инспектор на фабрике. Когда чай был разлит, она отпила глоток и наконец перешла к делу.
— Знаешь, Лариса, мне тут одна знакомая посоветовала замечательного юриста. Очень грамотный человек, всё объясняет, все тонкости знает.
— Юриста? — переспросила невестка, не понимая, к чему клонит разговор.
— Да, по семейным делам. Вот думаю, может, и нам с вами стоит навестить его. Знаешь, оформить кое-какие бумажки. Для порядка.
В животе у Ларисы похолодело. Она медленно поставила чашку на стол.
— Какие бумажки?
Надежда Павловна улыбнулась. Улыбка была тёплой, материнской, но глаза оставались холодными и расчётливыми.
— Ну, брачный договор, например. Это сейчас многие делают, очень разумная вещь. Чтобы потом, не дай бог что случится, всё было честно и по закону.
Лариса молчала, пытаясь переварить услышанное. Брачный договор. После трёх лет брака. По инициативе свекрови.
— Надежда Павловна, я не понимаю. Зачем вдруг?
— Ну как зачем, милая? Для вашего же блага! — голос стал чуть жёстче, словно она объясняла что-то несмышлёному ребёнку. — Вот эта квартира, например. Она ведь на Димочку оформлена. Я её ему купила на свадьбу, все деньги мои, я семь лет на трёх работах пахала, чтобы накопить. А вдруг у вас, тьфу-тьфу, конечно, но вдруг что-то не заладится? Разводы сейчас сплошь и рядом. И тогда получается, что половина моих кровных денег уйдёт непонятно кому. Это же несправедливо, правда?
Лариса сидела, не шевелясь. «Непонятно кому». Значит, для свекрови она так и осталась «непонятно кем», даже после трёх лет совместной жизни с её сыном.
— Но мы же не собираемся разводиться, — пробормотала она слабо.
— Конечно, не собираетесь! И я этого не хочу! Но мало ли что в жизни бывает? Я просто хочу обезопасить своего мальчика. Ты ведь меня понимаешь, правда? Ты сама мать, когда-нибудь поймёшь.
Последняя фраза прозвучала особенно ядовито. Намёк был прозрачным: у них с Димой пока не было детей, и свекровь при каждом удобном случае давала это понять.
— А что… что будет в этом договоре? — выдавила Лариса.
Надежда Павловна оживилась. Она явно ждала этого вопроса и давно подготовила ответ.
— Да ничего страшного! Просто пропишем, что квартира в случае чего остаётся Димочке, ведь она куплена на мои деньги. А все долги, если вдруг возникнут, будут личными. Ну и мелочи всякие. Юрист сам всё объяснит. Я уже записала нас на четверг, в два часа дня. Ты ведь не занята?
Лариса чувствовала, как её охватывает волна бессильной злости. Её даже не спросили. Просто поставили перед фактом. Записали к юристу, решили за неё, составили план. А она должна улыбаться и кивать, потому что это же «для блага семьи».
— Надежда Павловна, я не хочу подписывать никакой договор, — она удивилась твёрдости собственного голоса. — Я считаю, это неправильно. Это недоверие. Мы с Димой одна семья, и всё у нас общее.
На лице свекрови что-то дрогнуло. Улыбка стала жёстче, а глаза сузились.
— Ничего не общее, милая. Квартира — не общая. Она моя. Я её купила своим трудом. А ты тут просто живёшь. По доброте моей души. И если я хочу обезопасить своё вложение, это моё право.
— Ваше вложение? — Лариса почувствовала, как внутри неё что-то ломается. — Я три года живу в этой квартире! Я делаю ремонт, покупаю мебель, плачу за коммунальные услуги! Я готовлю, убираю, стираю! Это не вложение?
— Ты готовишь для себя и для мужа, это твои обязанности. А мебель… — свекровь презрительно обвела взглядом кухню, — мебель дешёвая, из масс-маркета. Это не те деньги, что я вложила в саму квартиру. Так что не надо тут про вклад. Ты здесь на всём готовом живёшь.
Лариса вскочила, опрокинув стул. Терпение лопнуло.
— Знаете что, Надежда Павловна? Я ни к какому юристу не пойду. И договор не подпишу. Если вы хотите обсудить это, обсуждайте с Димой. Это его решение тоже.
Свекровь поднялась. Она больше не улыбалась. Лицо её было жёстким, почти злым.
— Вот именно. Это его решение. И он примет правильное решение. Потому что он мой сын. И он знает, кто для него главный человек в жизни. А ты… ты никто. Ты просто девочка, которую он подобрал. И если я скажу ему, что нужен договор, он его подпишет. А ты подпишешь вслед за ним.
Она взяла свою сумку и направилась к выходу. На пороге обернулась.
— До четверга, Лариса. Не опаздывай.
Дверь хлопнула, и невестка осталась одна посреди кухни, дрожа от злости и бессилия.
Дима вернулся поздно вечером. Лариса ждала его, репетируя в голове разговор. Она должна была быть спокойной, рациональной, убедительной. Она должна была объяснить ему, насколько это унизительно и неправильно.
— Привет, солнце, — он чмокнул её в щёку и прошёл на кухню. — Что-то вкусно пахнет. Ты котлеты сделала?
— Дим, нам нужно поговорить, — она села напротив него за стол.
— Конечно, давай. Только я сначала поем, ладно? Голодный как волк.
Она ждала, пока он расправится с ужином. Когда тарелка опустела, она собралась с духом.
— Сегодня приходила твоя мама.
— Ну да, звонила мне, говорила, что занесёт пирожки, — он довольно улыбнулся. — С капустой? Обожаю их.
— Дима, речь не о пирожках. Она хочет, чтобы мы подписали брачный договор. Она уже записала нас к юристу. На четверг.
Он помолчал, вытирая рот салфеткой. Лариса следила за его лицом, пытаясь уловить реакцию. Но оно оставалось спокойным, почти безразличным.
— А, ну да. Она мне говорила. Нормальная идея, в принципе.
У Ларисы ёкнуло сердце.
— То есть ты знал? И молчал?
— Ну, она только вчера упомянула. Я думал, сам тебе скажу. Не успел просто.
— Дима, ты понимаешь, о чём речь? Она хочет, чтобы квартира в случае развода полностью осталась тебе. То есть у меня не будет вообще ничего, даже после трёх лет брака!
Он пожал плечами.
— Лар, ну это же логично. Квартиру покупала мама. Это её деньги. Она имеет право хотеть, чтобы они остались в семье.
— Я тоже семья! — голос её сорвался на крик. — Или нет?
— Конечно, семья. Но ты же понимаешь, мама вложила огромные деньги. Она беспокоится. Ей спокойнее будет, если всё оформлено официально.
Лариса смотрела на него, и не верила, что это говорит её муж. Мужчина, с которым она планировала будущее, детей, старость. Он спокойно, буднично соглашался на то, чтобы перечеркнуть все её права.
— Дим, но это же унизительно! Это показывает, что ты мне не доверяешь! Что я для тебя какая-то… временная! Что в любой момент меня можно выкинуть на улицу!
— Не драматизируй. Никто тебя не выкидывает. Это просто формальность. Подпишем бумажку, маме будет спокойнее, и всё. Какая разница?
— Какая разница? — она встала, не в силах усидеть. — Разница огромная! Это значит, что всё, что я здесь делаю, не имеет значения! Что я не равноправный член этой семьи, а так, приложение к тебе, которое можно в любой момент убрать!
— Лар, прекрати. Ты всё усложняешь. Мама права, надо думать о будущем. Вдруг что-то пойдёт не так…
— Вдруг что-то пойдёт не так? — она почувствовала, как внутри закипает злость. — Дима, ты хоть слышишь, что говоришь? Ты уже планируешь наш развод?
— Я ничего не планирую! Просто хочу подстраховаться!
— Подстраховаться от меня! От своей жены!
Он раздражённо махнул рукой.
— Ладно, Лариса, я устал. Давай завтра обсудим. В четверг идём к юристу, и точка. Не делай из мухи слона.
Он встал и вышел из кухни, оставив её одну. Она стояла, сжимая кулаки, чувствуя, как слёзы подступают к горлу. В этот момент она поняла страшную вещь: для него она действительно была не главной. Главной была мама. Мнение мамы, желания мамы, деньги мамы. А она — просто дополнение. Удобное, но необязательное.
До четверга оставалось два дня. Лариса почти не спала. Она металась между злостью и отчаянием. Часть её хотела собрать вещи и уйти прямо сейчас. Но куда? К родителям, которые с трудом сводят концы с концами? Снимать квартиру на свою зарплату офисного менеджера? Она была в ловушке, и свекровь это прекрасно знала.
В среду вечером к ней пришла подруга, Наташа. Единственная, кому она могла всё рассказать.
— Лар, да пошли они все! — Наташа кипела от возмущения. — Это же дикость какая-то! Свекровь командует, муж поддакивает… Ты что, собака у них на цепи?
— Не знаю, что делать. Если я откажусь, он на меня обидится. Может, правда решит разводиться.
— И пусть! Зачем тебе такой муж? Маменькин сынок! Который своё мнение иметь не может!
— Наташ, я его люблю. Просто он… он под влиянием матери. Она его с детства приучила, что мама всегда права.
— Послушай себя! Ты оправдываешь человека, который соглашается унизить тебя, свою жену! Лара, ты заслуживаешь лучшего.
Подруга просидела с ней до поздней ночи. И именно она подбросила идею, которая перевернула всё.
— Знаешь что? А ты иди завтра к этому юристу. Но не для того, чтобы подписывать их договор. А чтобы составить свой. Пусть они узнают, каково это — когда тебя ставят перед фактом.
Утром в четверг Лариса встала раньше Димы. Она оделась тщательно, как на важную встречу. Надела лучший костюм, сделала аккуратную причёску. Это была её броня.
К юристу они приехали втроём. Надежда Павловна была довольна и уверенна. Дима — скучающе-безразличен. Лариса молчала.
Юрист, пожилой мужчина с умными, внимательными глазами, пригласил их в кабинет. Когда все уселись, свекровь начала диктовать условия:
— Значит, так. Квартира остаётся полностью Дмитрию. Она куплена на мои деньги…
— Простите, — спокойно перебила Лариса. — А можно мне тоже высказаться?
Надежда Павловна недовольно поджала губы, но кивнула.
— Если у вас есть своя версия договора, я готова её составить, — юрист посмотрел на Ларису с интересом.
— Есть. Я предлагаю следующее. Квартира действительно остаётся Дмитрию в случае развода. Но при одном условии: он выплачивает мне компенсацию за три года ведения хозяйства. Давайте посчитаем. Я готовлю три раза в день. Средняя зарплата повара — тридцать тысяч. Я убираю квартиру. Услуги клининга стоят три тысячи в неделю. Я стираю, глажу, делаю закупки. Это ещё часов десять в неделю. Плюс я оплачивала половину ремонта в ванной, покупала мебель в гостиную. У меня есть все чеки.
Она достала из сумки аккуратную папку и положила на стол. Юрист с любопытством открыл её.
— Как вы видите, за три года моего труда и моих вложений набирается около девятисот тысяч рублей. Округлим до миллиона. Вот такую сумму я хочу получить при разводе. Это справедливо, не находите?
Воцарилась мёртвая тишина. Надежда Павловна сидела с открытым ртом. Дима смотрел на жену так, словно видел её впервые.
— Ты… ты что творишь? — прошипела свекровь.
— То же, что и вы, Надежда Павловна. Защищаю свои вложения. Вы же сами говорили — надо обезопасить себя. Вот я и обезопасилась.
— Это наглость! Это шантаж!
— Это справедливость, — юрист неожиданно встал на сторону Ларисы. — Молодой человек, — он обратился к Диме, — вы согласны с таким вариантом договора?
Дима молчал. Он бледнел и краснел поочерёдно.
— Димочка, скажи что-нибудь! Она с ума сошла! — свекровь вцепилась в руку сына.
— Я подумаю, — наконец выдавил он.
— Что тут думать?! Никакого договора не будет! Пошли отсюда! — Надежда Павловна схватила сумку и вскочила.
Но Лариса не двинулась с места.
— Дима, ты идёшь? — требовательно спросила свекровь.
Он посмотрел на мать, потом на жену. И вдруг что-то изменилось в его лице. Будто пелена спала.
— Мам, подожди снаружи.
— Что?!
— Я сказал — подожди снаружи. Мне нужно поговорить с Ларисой. Наедине.
Надежда Павловна вышла, громко хлопнув дверью.
Дима медленно повернулся к жене.
— Лар… ты серьёзно?
— Абсолютно.
— Но ты же понимаешь, что это безумие? Миллион за то, что ты готовила и убирала?
— А миллион мамы за то, что она когда-то купила квартиру, в которой я три года живу и делаю всю работу — это нормально? Дима, ты хоть понимаешь, как это выглядит? Вы хотите, чтобы я работала на вас бесплатно, а в случае чего ещё и осталась ни с чем.
Он молчал, глядя в пол.
— Дим, это не игра. Это моя жизнь. И моё достоинство. Если ты считаешь, что я для тебя ничего не значу, скажи прямо. Я соберу вещи и уйду. Сегодня же.
Он поднял на неё глаза. В них была растерянность, стыд, и впервые за эти дни — что-то похожее на осознание.
— Я не хочу, чтобы ты уходила.
— Тогда никакого договора.
— Но мама…
— Дима, выбирай. Или мама управляет нашей семьёй, или мы — равноправные партнёры. Третьего не дано.
Он молчал очень долго. Так долго, что Лариса начала собирать свои документы, готовясь уйти. Но тут он схватил её за руку.
— Хорошо. Никакого договора. Прости меня. Я был идиотом.
Она смотрела на него, пытаясь понять, правда ли это, или просто манипуляция. Но в его глазах была настоящая мука. Он действительно понял.
Они вышли из кабинета вместе. Надежда Павловна стояла в коридоре, вся красная от возмущения.
— Ну? Вы образумились?
— Да, мам. Образумились. Никакого договора не будет. Мы с Ларисой семья. И все решения мы принимаем вдвоём.
Свекровь онемела.
— Дмитрий! Ты с ума сошёл! Она же тебя обобрала!
— Нет, мам. Это ты пыталась нас обобрать. Обобрать нас с Ларисой. Нашу семью. И я впервые за много лет хочу сказать тебе: хватит. Ты больше не будешь решать за нас.
Он взял Ларису за руку, и они вышли на улицу, оставив ошарашенную Надежду Павловну стоять в коридоре юридической конторы.
Идя по улице, Лариса вдруг почувствовала, что дышать стало легче. Будто с её плеч сняли тяжеленный груз. Она посмотрела на мужа. Он шёл рядом, крепко держа её за руку. И впервые за три года она почувствовала: да, они действительно команда. Им предстояло ещё многое пережить. Свекровь не простит этого унижения. Будут новые битвы, новые попытки вернуть контроль. Но главное — они начали бороться вместе. Не она против свекрови, не он между двух огней. А они двое — против тех, кто пытается разрушить их союз.
Вечером, уже дома, когда они сидели на кухне и пили чай, Дима вдруг спросил:
— Лар, а ты правда подсчитывала все свои расходы?
Она усмехнулась.
— Нет. Я просто примерно прикинула. На глаз. Но чеки от ремонта и мебели — настоящие.
Он засмеялся. Впервые за много дней он засмеялся искренне.
— Ты меня напугала. Я думал, ты составила бизнес-план нашего брака.
— Дим, это твоя мать хотела составить бизнес-план. А я просто хочу, чтобы нас было двое. Не трое. Двое. Ты и я.
Он обнял её.
— Будет. Обещаю.
Через несколько дней Надежда Павловна попыталась позвонить Диме. Он долго смотрел на высветившееся имя на экране, а потом сбросил вызов. Потом написал сообщение: «Мама, мне нужно время. Мы с Ларисой разберёмся сами. Пожалуйста, не приходи без приглашения. Я позвоню, когда буду готов».
Это было трудно. Это был разрыв пуповины, которая связывала его с матерью тридцать лет. Но это было необходимо. Он наконец понял: невозможно построить крепкую семью, когда в ней три главных человека. Семья — это двое, которые идут в одном направлении.
Лариса молча села рядом и положила голову ему на плечо. Впереди было будущее. Неопределённое, возможно, сложное. Но оно было их. По-настоящему их. Без чужих условий, без брачных договоров, без манипуляций. Просто двое людей, которые решили быть вместе. И эта простая истина стоила дороже любых квартир и любых миллионов.
Никита, о какой женитьбе может идти речь? – возмущалась мать, — Ты должен заботиться обо мне и сестре