— Вот документы на квартиру, теперь она наша с Мишей, — свекровь положила папку на стол с таким видом, будто вручала скипетр и державу. — И не смотри на меня так, Катя. Это справедливо. Сын имеет право на наследство отца.
Екатерина стояла посреди гостиной их съёмной однушки, чувствуя, как земля уходит из-под ног. В руках она всё ещё сжимала тряпку для пыли — только что закончила уборку перед визитом Людмилы Петровны. Рядом на диване сидел её муж Михаил, старательно изучая рисунок на ковре.
Три года. Три года они откладывали каждую копейку на первоначальный взнос. Три года она работала на двух работах — днём бухгалтером в конторе, вечерами подрабатывала репетитором. Три года они ели макароны и гречку, отказывали себе во всём, мечтая о собственном жилье. И вот теперь, когда до цели оставался один шаг, когда они уже присмотрели квартиру и договорились с продавцом…
— Людмила Петровна, — Екатерина старалась говорить спокойно, хотя внутри всё кипело, — но ведь дедушка завещал эту квартиру Мише. Мы уже три года копим на своё жильё, рассчитывая…
— Завещание можно оспорить, — перебила свекровь, и в её голосе звучала сталь. — Отец был не в себе, когда писал эти бумажки. Я его жена, имею право на половину. А Миша — мой сын. Значит, квартира будет оформлена на нас двоих.
Екатерина перевела взгляд на мужа. Михаил сидел, ссутулившись, и упорно молчал. Она знала эту его позу — так он всегда выглядел, когда мать начинала давить.
— Миш, — она присела рядом с ним на диван. — Скажи что-нибудь. Это же наше будущее.
Михаил поднял на неё виноватые глаза и тут же отвёл взгляд.
— Мам права, Кать. Это справедливо. Она столько лет с дедом прожила…
— Два года! — не выдержала Екатерина. — Она вышла за него два года назад, когда он уже был болен!
Людмила Петровна величественно поднялась с кресла. В свои пятьдесят пять она выглядела моложе — ухоженная, в дорогом костюме, с идеальной укладкой. Всё в ней кричало о том, что она привыкла получать желаемое.
— Как ты смеешь обсуждать мою личную жизнь? — её голос стал ледяным. — Я любила Петра Ильича. А то, что мы поженились поздно — это наше дело. Миша, ты позволишь своей жене так со мной разговаривать?
Михаил вжался в диван ещё сильнее.
— Мам, Катя не хотела тебя обидеть…
— Не хотела? — Людмила Петровна театрально всплеснула руками. — Она только что обвинила меня в корысти! Я, которая растила тебя одна, которая всю жизнь тебе посвятила!
Екатерина смотрела на эту сцену и чувствовала, как внутри поднимается волна гнева. Она видела, как свекровь манипулирует Михаилом, как давит на чувство вины. И видела, как её муж, взрослый тридцатилетний мужчина, превращается в маленького мальчика под этим напором.
— Хорошо, — сказала она, поднимаясь. — Давайте поговорим о справедливости. Вы вышли замуж за больного человека, зная о его состоянии. Через месяц после свадьбы он слёг окончательно. Вы ухаживали за ним? Нет. Это делал Миша. Каждый день после работы он ездил к деду, кормил его, мыл, переодевал. Где были вы, Людмила Петровна?
Свекровь побагровела.
— Я работала! Кто-то должен был зарабатывать!
— На что? На ваши наряды и салоны красоты? — Екатерина уже не сдерживалась. — Пенсии деда хватало на его лекарства и еду. Сиделку нанимали мы с Мишей на свои деньги. Те самые деньги, которые откладывали на квартиру!
— Миша! — Людмила Петровна повернулась к сыну. — Ты слышишь, как она со мной говорит? Это всё её влияние! Раньше ты был хорошим, послушным мальчиком, а теперь…
— Я и сейчас послушный, мам, — пробормотал Михаил.
Эти слова стали последней каплей для Екатерины. Она посмотрела на мужа — на его опущенные плечи, потухший взгляд, на руки, нервно теребящие край футболки. И вдруг поняла, что он знал. Знал заранее, что мать придёт и заявит права на квартиру. Знал и молчал.
— Ты знал, — сказала она тихо. — Ты знал, что она это сделает, правда?
Михаил дёрнулся, как от удара.
— Катя, я…
— Знал, — это было уже не вопросом, а утверждением. — Она тебе заранее сказала. И ты согласился. Даже не попытался возразить.
— Это моя мать! — вдруг взорвался он. — Что я должен был сделать? Пойти против неё?
— Да! — Екатерина почти кричала. — Именно это ты должен был сделать! Защитить нашу семью, наше будущее! Но ты выбрал её. Как всегда.
Людмила Петровна улыбнулась. Это была улыбка победительницы.
— Вот видишь, сынок, какая она на самом деле. Истеричка. Хочет поссорить нас с тобой. А я ведь предупреждала — не стоило жениться на первой встречной. Помнишь Алёну? Вот та была бы тебе настоящей женой. Из хорошей семьи, воспитанная…
— Алёна, которую вы ему сами сватали? — Екатерина усмехнулась. — Которая соглашалась на всё, что вы говорили? Удобная невестка-марионетка?
— По крайней мере, она знала своё место!
— А какое моё место, Людмила Петровна? Молча пахать на двух работах, чтобы вы могли отобрать всё, что мы заработали?
Свекровь подошла ближе, и Екатерина увидела в её глазах холодный расчёт.
— Твоё место — рядом с мужем. Поддерживать его решения. А если тебе это не нравится… — она сделала паузу, — дверь открыта. Можешь уйти. Мы с Мишей прекрасно справимся и без тебя.
— Мам! — Михаил вскочил с дивана. — Что ты говоришь?
— А что такого? — Людмила Петровна пожала плечами. — Если жена не поддерживает мужа, не уважает его мать, зачем такая жена? Квартира всё равно будет оформлена на нас. Втроём там тесновато, а вдвоём — в самый раз.
Екатерина смотрела на свекровь и вдруг расхохоталась. Смех вырвался сам собой — горький, отчаянный, но в то же время освобождающий.
— Вот оно что! Вот ваш план! Выжить меня, чтобы жить с сыночком в дедовой квартире. А он будет вас содержать, как раньше. Только теперь не в съёмной однушке, а в собственном жилье.
— Катя, перестань, — Михаил попытался взять её за руку, но она отстранилась.
— Нет, Миша. Хватит. Три года я молчала. Три года терпела её выпады, постоянные сравнения с твоими бывшими, намёки на то, что я недостойна её сына. Терпела, как она приходит к нам без приглашения, роется в наших вещах, устраивает скандалы из-за немытой чашки. Помнишь, как она выбросила мои цветы, потому что «от них грязь»? А как испортила мой день рождения, явившись со своей подругой и весь вечер обсуждая, какие нынче невестки пошли неблагодарные?
— Я делала это для вашего же блага! — возмутилась Людмила Петровна. — Учила тебя, как правильно вести хозяйство!
— Вы пытались сломать меня. Сделать удобной. Чтобы я молча терпела всё, что вы вытворяете. Но знаете что? С меня хватит.
Екатерина прошла к шкафу и достала папку с документами. Их копилка — все чеки, квитанции, расписки. Три года финансовой дисциплины.
— Вот, — она бросила папку на стол перед свекровью. — Триста восемьдесят тысяч рублей. Наши с Мишей сбережения. Восемьдесят процентов заработала я. Потому что ваш сын последний год сидит на одном месте, боясь сменить работу. Боится, что мамочка не одобрит.
— Катя, зачем ты это делаешь? — Михаил выглядел растерянным.
— Затем, что пора расставить все точки над i. Твоя мать пришла отобрать у нас квартиру деда. Квартиру, которая по завещанию принадлежит тебе. И ты позволяешь ей это сделать. Более того — ты был в сговоре с ней.
— Это не сговор! Мама просто сказала, что будет справедливо…
— Справедливо? — Екатерина повернулась к нему. — А то, что мы три года живём впроголодь, копя каждую копейку — это справедливо? То, что я не была в отпуске три года — справедливо? То, что мы отказались от детей, потому что негде жить — справедливо?
При упоминании детей Михаил побледнел. Это была их больная тема. Екатерине было уже тридцать два, и с каждым годом становилось всё сложнее. Но в съёмной однушке, без уверенности в завтрашнем дне…
— Дети? — Людмила Петровна фыркнула. — Вот ещё! Сначала нужно крепко встать на ноги, а потом уже думать о детях. Правильно я говорю, сынок?
И тут случилось неожиданное. Михаил, который всю жизнь соглашался с матерью, вдруг поднял голову и посмотрел на неё.
— Нет, мам. Неправильно.
Людмила Петровна опешила.
— Что?
— Кате тридцать два. Мне тридцать три. Когда нам думать о детях? Когда ты разрешишь?
— Миша, ты что говоришь? Я же о вашем благе забочусь!
— О чьём благе? — голос Михаила окреп. — О своём? Ты вышла замуж за деда, зная, что он болен. Зная, что у него есть квартира. А теперь хочешь отобрать её у нас.
— Как ты смеешь! Я твоя мать!
— Да, ты моя мать. И я люблю тебя. Но Катя — моя жена. И она права. Я должен был защитить нашу семью. Нашу, мам. Не твою и мою, а мою и Кати.
Екатерина смотрела на мужа с изумлением. Впервые за все годы их брака он возражал матери. Людмила Петровна тоже была в шоке. Её лицо стало багровым, глаза сузились.
— Это всё она! — она ткнула пальцем в Екатерину. — Настроила тебя против родной матери! Я же говорила — не женись на ней! Но ты не послушал! И вот результат!
— Результат — это то, что я наконец-то прозрел, — Михаил встал и подошёл к жене. — Катя, прости меня. Я был трусом. Боялся маму расстроить, боялся конфликта. И из-за этого чуть не потерял тебя.
— Чуть? — Людмила Петровна расхохоталась. — Да она уже одной ногой за дверью! Видел, как документы собирает? Небось, хочет половину ваших денег забрать и уйти!
— Если Катя уйдёт, я уйду с ней, — сказал Михаил твёрдо.
Наступила тишина. Людмила Петровна смотрела на сына, как будто видела его впервые.
— Ты… ты выбираешь её? Эту… эту…
— Свою жену. Да, мам. Я выбираю свою жену.
— Тогда ты мне не сын! — выкрикнула она. — Не сын, слышишь? Предатель!
Она схватила свою сумочку и направилась к двери. У порога обернулась.
— Посмотрим, как вы запоёте, когда я оспорю завещание! Ни копейки не получите! Ничего!
Дверь хлопнула с такой силой, что задрожали стёкла. Михаил и Екатерина остались вдвоём. Несколько минут они молчали, переваривая случившееся.
— Кать, — Михаил повернулся к жене. — Прости меня. За всё. За то, что был тряпкой. За то, что не защищал тебя. За то, что позволял маме…
— Тише, — Екатерина обняла его. — Ты сейчас сделал правильный выбор. Это главное.
— Но квартира… Мама действительно может оспорить завещание.
— Пусть пробует. У нас есть все документы — как ты ухаживал за дедом, чеки на лекарства, договор с сиделкой. И свидетели есть — соседи видели, как часто ты к нему ездил. А твоя мать там появлялась раз в месяц, да и то не всегда.
Михаил прижал её к себе крепче.
— Даже если мы проиграем… Даже если квартиру заберут… Главное, что мы вместе. Я понял это только сейчас. Мама всю жизнь держала меня при себе, внушала, что я ей всем обязан. А на самом деле она просто боялась остаться одна.
— Ей не обязательно оставаться одной. Она могла бы построить нормальные отношения с нами. Но для этого нужно уважать границы.
— Думаешь, она успокоится?
Екатерина вздохнула.
— Вряд ли. Скорее всего, будет звонить тебе, давить на жалость. Может, даже болезнь какую-нибудь придумает. Ты готов к этому?
— Не знаю, — честно признался Михаил. — Но я буду стараться. Ради нас. Ради нашей семьи. И знаешь что? Давай не будем ждать квартиру. Давай заведём ребёнка. Прямо сейчас, в этой съёмной однушке. Как-нибудь справимся.
Екатерина посмотрела на него с удивлением.
— Ты серьёзно?
— Абсолютно. Мы и так слишком много ждали. Ждали квартиру, ждали, когда мама одобрит, ждали идеальных условий. А жизнь проходит мимо.
— Но как же…
— Справимся. Вместе справимся. Ты же у меня боец. Три года на двух работах — не каждый выдержит. А ты выдержала. Ради нас.
Екатерина почувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы. Но это были не слёзы обиды или злости. Это были слёзы облегчения. Наконец-то её муж стал тем, кем должен был быть — защитником их семьи, а не маминым сынком.
Через два месяца состоялся суд. Людмила Петровна действительно пыталась оспорить завещание, наняла дорогого адвоката, приводила свидетелей. Но факты были против неё. Медицинские документы подтверждали, что дед был в здравом уме, когда составлял завещание. Соседи свидетельствовали, что Михаил ухаживал за ним до последнего дня. А главное — нашлось письмо деда, написанное за месяц до смерти, где он объяснял своё решение.
«Мой внук Миша — единственный, кто обо мне заботился, — писал старик дрожащим почерком. — Людмила вышла за меня замуж, когда узнала о моей болезни. Думала, недолго осталось. А я продержался два года. Она злилась, что я никак не умираю. Я всё слышал, не такой уж я был глухой. Квартира должна достаться Мише. Он заслужил».
Суд оставил завещание в силе. Людмила Петровна покинула зал заседаний, не сказав сыну ни слова. С тех пор она ни разу не позвонила.
А через девять месяцев, уже в дедовой квартире, Екатерина родила дочку. Девочку назвали Надеждой. Михаил плакал, когда впервые взял её на руки.
— Знаешь, — сказал он жене, — я думаю, мама когда-нибудь образумится. Захочет увидеть внучку.
— Возможно, — Екатерина улыбнулась. — И знаешь что? Если она придёт с миром, признает свои ошибки — мы дадим ей шанс. Но только на наших условиях. С уважением к нашей семье.
— Думаешь, она сможет?
— Люди меняются, Миш. Ты же изменился. Может, и она сможет.
Но пока Людмила Петровна не звонила. Гордость не позволяла. А время шло. Надежда росла, делала первые шаги, говорила первые слова. И с каждым днём шанс на примирение становился всё призрачнее. Потому что некоторые мосты, однажды сожжённые, восстановить уже невозможно. И выбор всегда остаётся за тем, кто поджёг спичку.
— Хитро вы с мамой придумали, но вы не учли моя квартира тебе не принадлежит — Ошарашила я мужа