— Квартиру я завещаю Маше, — бросила свекровь, не поднимая глаз от своего вязания, словно речь шла о выборе блюда на ужин, а не о судьбе трёхкомнатной квартиры в центре города.
Екатерина замерла, держа в руках наполовину вымытую тарелку. Вода из крана продолжала течь, но она словно перестала её слышать. В голове пронеслась одна мысль: «Что она сейчас сказала?»
— Простите, Анна Петровна, я, кажется, ослышалась, — голос у Екатерины дрогнул, хотя она изо всех сил пыталась сохранить спокойствие.
— Ничего ты не ослышалась, — свекровь подняла на неё острый взгляд поверх очков. — Маше квартиру завещаю. Она дочь, ей нужнее. У тебя с Андреем руки есть, сами заработаете.
Екатерина медленно поставила тарелку в сушилку и закрыла кран. В наступившей тишине было слышно только тиканье настенных часов и негромкое цоканье спиц в руках свекрови. Семь лет замужества, семь лет жизни в этой квартире, семь лет заботы о пожилой женщине, и вот результат.
— Но мы же планировали… — начала было Екатерина, но свекровь перебила её резким движением руки.
— Ничего мы не планировали. Это моя квартира, и я решаю, кому её оставить. Маша моя дочь, единственная. А ты… ты жена сыну. Разница есть.
В этих словах звучало что-то большее, чем простое объяснение. В них была холодная, методичная жестокость, отточенная годами скрытой неприязни. Анна Петровна никогда не принимала Екатерину, всегда считала её недостойной своего «золотого» сына.
— Анна Петровна, но мы с Андреем столько лет ухаживаем за вами, я готовлю, покупаю лекарства, вожу по врачам…
— И что? — свекровь отложила вязание и пристально посмотрела на невестку. — Ты думала, это за квартиру? Думала, купишь меня своими борщами и пирожками? Нет, дорогая. Кровь не водица. Маша — это моя кровь, а ты… ты случайный человек в нашей семье.
Случайный человек. После семи лет совместной жизни, после тысяч вымытых тарелок, выстиранных вещей, приготовленных обедов. После бессонных ночей у постели свекрови во время её болезни прошлой зимой. После того, как Екатерина отказалась от повышения на работе, чтобы больше времени проводить дома и помогать семье.
— А Андрей знает о вашем решении? — тихо спросила Екатерина.
— Андрей — мой сын, он меня поймёт, — в голосе свекрови прозвучала непоколебимая уверенность. — Он никогда не ставил какую-то там жену выше родной матери. Правильно я его воспитала.
Екатерина почувствовала, как внутри всё сжимается от обиды и бессилия. Она вспомнила, как полгода назад они с Андреем мечтали о том, как будут перепланировать эту квартиру, когда… когда настанет время. Как обсуждали, где поставят детскую кроватку, когда у них появится ребёнок. Как Андрей говорил, что эта квартира станет их семейным гнёздышком на долгие годы.
— Я думаю, Андрею стоит знать, — сказала Екатерина, пытаясь сохранить в голосе хотя бы видимость спокойствия. — Это же касается и его тоже.
— Касается, касается, — свекровь снова взялась за вязание, давая понять, что разговор окончен. — Я ему сама скажу, когда сочту нужным. А пока что это остаётся между нами. И не вздумай ему ничего говорить, поняла?
Екатерина кивнула, не доверяя своему голосу. Она понимала, что любые протесты сейчас только усугубят ситуацию. Анна Петровна была женщиной упрямой и мстительной, способной из принципа идти до конца, если чувствовала сопротивление.
Остаток вечера прошёл в тягостном молчании. Андрей вернулся с работы поздно, усталый и раздражённый из-за проблем в офисе. За ужином он почти не разговаривал, только изредка кивал в ответ на реплики матери о погоде и соседях.
Лёжа в постели, Екатерина долго не могла заснуть. Рядом посапывал Андрей, даже во сне он выглядел напряжённым. Она смотрела в потолок и думала о том, что же делать дальше. Рассказать мужу? Но свекровь запретила. Промолчать? Но тогда новость обрушится на него внезапно, и кто знает, как он отреагирует.
А может, Анна Петровна права? Может, она, Екатерина, действительно слишком много на себя взяла, слишком многого ожидала? Может, кровные узы действительно крепче супружеских?
Но тут же другая мысль: а как же их с Андреем планы? Их мечты о собственном доме, о детях? Неужели всё это рухнет из-за капризов пожилой женщины, которая так и не смогла принять невестку?
Следующие дни прошли как в тумане. Екатерина выполняла свои обычные обязанности — готовила, убирала, ходила за продуктами, но делала всё это механически, словно робот. Свекровь вела себя как ни в чём не бывало, даже казалась более благодушной обычного, что выводило Екатерину из себя ещё больше.
Андрей ничего не замечал. Работа полностью поглощала его, и дома он появлялся только чтобы поужинать и упасть в постель. Екатерина несколько раз пыталась завести с ним серьёзный разговор, но каждый раз он отмахивался:
— Давай завтра, Катя. Сегодня у меня голова совсем не варит.
А завтра никогда не наступало.
Всё изменилось в четверг, когда Екатерина случайно услышала телефонный разговор свекрови с кем-то из знакомых:
— Да нет, Машка пока не знает… Нет, и Андрюшке не говорила. Пусть пока поживут в неведении. А я вот к нотариусу на днях схожу, всё официально оформлю. Чтобы потом никто не мог слова сказать.
Нотариус. Значит, это не просто пустые угрозы или старческие причуды. Анна Петровна действительно собирается лишить сына наследства. И самое страшное — она получает от этого удовольствие, наслаждается своей властью, возможностью контролировать судьбы людей даже после своего ухода.
Екатерина поняла, что больше молчать не может. Вечером, когда Андрей в очередной раз сослался на усталость и попытался уйти от разговора, она встала перед ним и сказала:
— Андрей, нам нужно поговорить. Прямо сейчас. Это очень важно.
Что-то в её тоне заставило его насторожиться. Он отложил газету и внимательно посмотрел на жену:
— Что случилось, Катя? Ты выглядишь… странно. Не заболела?
— Не заболела. Но узнала кое-что, что касается нас обоих. Твоя мама решила завещать квартиру Маше.
Андрей моргнул несколько раз, словно пытаясь осмыслить услышанное:
— Что? Маше? Но почему… то есть, она же вообще-то…
— Она сказала, что Маша — дочь, а значит, ей нужнее. А мы с тобой, цитирую, «сами заработаем».
Лицо Андрея медленно менялось. Сначала недоумение, потом растерянность, а затем что-то похожее на обиду:
— Она так и сказала? Прямо так?
— Прямо так. И добавила, что я в вашей семье человек случайный. В отличие от Маши, которая кровь от крови.
Андрей молчал долго, переваривая информацию. Екатерина видела, как в его глазах борются разные чувства — обида на мать, которая приняла такое решение без него, и одновременно попытка найти оправдание её поступку.
— Может, она просто… может, она пока не решила окончательно? — наконец произнёс он неуверенно. — Мама же иногда говорит не подумав…
— Андрей, она уже собирается к нотариусу. Я слышала её телефонный разговор. Это не эмоциональное решение, это продуманный план.
— К нотариусу? — голос Андрея стал глухим. — Значит, она серьёзно…
Он встал и начал ходить по комнате, нервно потирая виски. Екатерина видела, что он переживает самый настоящий шок. Для него, маминого любимчика, идея того, что мать может поставить интересы дочери выше его интересов, была почти невообразимой.
— Но ведь Маша даже не навещает её толком, — пробормотал он больше себе, чем жене. — Раз в месяц заскочит на полчаса, и то только когда деньги нужны… А мы… мы же с ней живём, заботимся…
— Именно. А она считает, что мы просто исполняем свой долг. Что ничего особенного в этом нет.
Андрей остановился и посмотрел на Екатерину:
— И что ты предлагаешь делать?
— Поговорить с ней. Попытаться её переубедить. Объяснить, что это несправедливо, что мы строили планы…
— Какие планы? — голос из прихожей заставил их обоих подскочить. В дверях стояла Анна Петровна в халате и тапочках, и по её лицу было ясно, что она слышала немалую часть их разговора.
— Мама, мы просто… — начал Андрей, но свекровь подняла руку, останавливая его.
— Я всё слышала. И что, Андрюша, ты теперь тоже против матери настроился? Тоже считаешь, что я неправильно поступаю?
В её голосе звучали одновременно обида и угроза. Екатерина знала этот тон — так Анна Петровна всегда говорила, когда хотела вызвать у сына чувство вины.
— Мама, я не против тебя, но… но ведь это несправедливо. Мы с Катей столько для тебя делаем…
— Ах, так вы для меня стараетесь? — свекровь презрительно усмехнулась. — А я-то думала, что вы живёте в моей квартире, едите мою еду, пользуетесь моим добром просто так, по любви. Оказывается, это всё было за плату. За будущее наследство.
— Мама, при чём тут плата? — Андрей растерянно развёл руками. — Просто мы рассчитывали… мы думали…
— Вот именно — рассчитывали! — Анна Петровна торжествующе кивнула. — А Маша никогда ни на что не рассчитывала. Она меня любит просто так, не из корысти. Поэтому квартира будет её.
Екатерина не выдержала:
— Анна Петровна, но это же абсурд! Маша появляется здесь только когда ей что-то нужно! Она даже ваш день рождения в прошлом году пропустила!
— Зато она не претендует на мою жилплощадь! — огрызнулась свекровь. — Не строит планов, как мою квартиру перепланировать!
— Но мы же не планировали ничего плохого, — попытался вмешаться Андрей. — Мы хотели детскую комнату сделать, когда у нас ребёнок появится…
— Ребёнок! — Анна Петровна фыркнула. — Семь лет женаты, а детей всё нет. Может, и не будет вовсе. А Маша молодая ещё, у неё всё впереди. Ей жильё нужнее.
Екатерина почувствовала, как щёки вспыхнули от стыда и злости. Тема детей была для них с Андреем болезненной — несколько лет назад врачи обнаружили у неё проблемы, которые делали зачатие маловероятным. Они проходили лечение, но пока безрезультатно. И вот теперь свекровь использовала это против неё.
— Мама, как ты можешь так говорить? — голос Андрея дрогнул. — Ты же знаешь, что у нас…
— Знаю, знаю. И что? Я должна из-за ваших проблем свою дочь лишать наследства? Маша здоровая, она мне внуков подарит. А от вас толку никакого.
Эти слова упали как камни в тишину комнаты. Екатерина почувствовала, что больше не может здесь находиться. Не говоря ни слова, она вышла из комнаты и заперлась в ванной.
Там, сидя на краю ванны, она наконец дала волю слезам. Не столько из-за квартиры — хотя и это было болезненно — сколько из-за той жестокости, с которой свекровь использовала самые сокровенные, самые болезненные их проблемы как оружие против них.
За дверью слышались приглушённые голоса — Андрей что-то говорил матери, но Екатерина не могла разобрать слов. Через некоторое время всё стихло.
Когда она вышла из ванной, Андрей сидел на кровати, понуро уставившись в пол. Увидев жену, он поднял голову, и Екатерина увидела в его глазах растерянность и стыд.
— Катя, прости. Она не должна была так говорить.
— Но она сказала. И ты молчал.
— Я не знал, что отвечать. Она моя мама…
— А я твоя жена! — вырвалось у Екатерины. — Семь лет твоя жена! Но для тебя это, видимо, менее важно, чем то, что она твоя мама!
Андрей вскочил с кровати:
— Катя, это несправедливо! Я на твоей стороне! Просто… просто мне нужно время, чтобы всё обдумать, понять, как лучше поступить.
— Что тут обдумывать, Андрей? — Екатерина смотрела на него, и в её глазах была усталость от многолетней борьбы за место в этой семье. — Твоя мать открыто показала, что я для неё никто. Что все эти годы заботы и внимания — ничто по сравнению с тем фактом, что я не её кровь. И ты хочешь это обдумать?
— А что ты хочешь, чтобы я сделал? — в голосе Андрея прозвучало отчаяние. — Устроил скандал? Выгнал собственную мать из дома? Заставил её изменить завещание?
— Я хочу, чтобы ты наконец выбрал, Андрей. Выбрал между мной и ею. Потому что так жить дальше невозможно. Я не могу каждый день доказывать своё право на место в этой семье. Я устала быть человеком второго сорта в собственном доме.
Андрей молчал, и в этом молчании был ответ. Он не мог выбрать. Или не хотел. Для него было проще плыть по течению, надеясь, что как-нибудь всё само собой образуется.
— Хорошо, — тихо сказала Екатерина. — Тогда я выберу сама.
На следующий день, пока Андрей был на работе, а свекровь в поликлинике, Екатерина собрала свои вещи. Немного — только самое необходимое. Она не хотела устраивать драму, просто хотела уйти с достоинством.
Записку мужу она написала короткую: «Андрей, я ухожу. Не могу больше жить там, где меня не ценят и не уважают. Если захочешь поговорить — позвони. Катя.»
Квартиру подруги, где она остановилась, Андрей нашёл уже вечером. Он выглядел растерянным и напуганным:
— Катя, вернись домой. Мы всё обсудим, всё решим.
— Что именно мы решим, Андрей? — спросила она устало. — Ты поговорил с матерью? Она согласилась изменить завещание?
Он молчал, и этого молчания было достаточно.
— Я так и думала. Знаешь, Андрей, я поняла одну вещь. Проблема не в квартире. Проблема в том, что твоя мать семь лет унижала меня, а ты это позволял. Она семь лет давала мне понять, что я здесь лишняя, а ты делал вид, что ничего не замечаешь. И сейчас, когда она окончательно показала своё отношение ко мне, ты опять выбираешь её сторону.
— Я не выбираю её сторону! Я просто не знаю, что делать!
— Вот именно. Ты не знаешь. А я знаю. Я не буду больше жить в доме, где меня терпят из милости.
Андрей ушёл, но через два дня вернулся. На этот раз он выглядел решительно:
— Катя, я поговорил с мамой. Серьёзно поговорил. Сказал, что если она не изменит своё решение, я уйду из дома.
Екатерина подняла брови:
— И что она ответила?
— Сначала не поверила. Думала, что я блефую. А когда поняла, что я серьёзно… — он помолчал. — Она очень плакала. Говорила, что я предаю её ради какой-то женщины.
— И что ты сказал?
— Что эта «какая-то женщина» — моя жена. И что если она не может этого принять, то я сделаю выбор в пользу жены.
Екатерина молчала, переваривая услышанное. Неужели Андрей наконец нашёл в себе силы противостоять матери?
— Она согласилась оставить завещание как есть — то есть на моё имя. Но с условием.
— Каким?
— Что после её… ухода… мы обеспечим Машу жильём. Поможем ей купить свою квартиру.
Екатерина задумалась. Это было компромиссное решение, и честно говоря, довольно справедливое. Маша действительно была дочерью Анны Петровны и имела право на часть наследства.
— А сама Маша знает об этом?
— Пока нет. Мама хочет всё оформить официально, через нотариуса. И тогда уже сказать ей.
— И как теперь ваши отношения?
Андрей вздохнул:
— Сложно. Она обижена, чувствует себя преданной. Говорит, что никогда не думала, что сын поставит жену выше матери. Но я объяснил ей, что дело не в том, кого я люблю больше. Дело в справедливости и в том, что мы с тобой — семья. И у семьи должны быть общие планы и общее будущее.
Екатерина смотрела на мужа и видела в нём что-то новое. Какую-то взрослость, ответственность, которой раньше не было. Он наконец перестал быть маменькиным сынком и стал мужем.
— Значит, ты готов противостоять её недовольству? Готов к тому, что она может долго дуться и упрекать?
— Готов. Я понял одну вещь, Катя. Когда ты ушла, я почувствовал себя таким… пустым. Словно потерял самую важную часть себя. И тогда я понял, что мать — это прошлое. Детство, которое уже прошло. А ты — это настоящее и будущее. Наша семья, наши дети, если они у нас будут, наша старость. И я не хочу всё это терять из-за маминых капризов.
Екатерина почувствовала, как что-то тёплое разливается у неё в груди. Впервые за долгое время она почувствовала, что Андрей действительно на её стороне. Что он готов защищать их семью.
— А если не будет детей? — тихо спросила она. — Твоя мама права в том, что мы уже семь лет женаты, а детей нет…
Андрей подошёл к ней и взял за руки:
— Катя, дети — это подарок, а не обязанность. Если они у нас будут — замечательно. Если нет — мы найдём другие способы быть счастливыми. Мы можем заниматься благотворительностью, помогать детским домам, путешествовать, развиваться. Семья — это не только дети. Семья — это мы с тобой. И никто не имеет права нас в этом упрекать.
Они помирились. Вернулись домой. Анна Петровна встретила их натянуто, но без открытой враждебности. Она поняла, что переборщила, и теперь старалась сгладить углы, не теряя при этом лица.
Через месяц они втроём пошли к нотариусу. Завещание было оформлено на имя Андрея, но с обязательством обеспечить сестре жильё после получения наследства. Маша, узнав об этом, сначала возмутилась, но потом согласилась — перспектива получить собственную квартиру её вполне устраивала.
Отношения в семье изменились. Анна Петровна стала относиться к Екатерине с большим уважением — она поняла, что невестка не будет молча терпеть унижения и готова бороться за свои права. А Андрей окончательно повзрослел, научился принимать самостоятельные решения и нести за них ответственность.
Конечно, было бы преувеличением сказать, что все проблемы решились мгновенно. Свекровь иногда позволяла себе колкости в адрес Екатерины, а та, в свою очередь, не всегда сдерживала ответную реакцию. Но теперь у них был Андрей, который не позволял конфликтам разгораться до критической точки.
А ещё через полгода случилось то, чего они уже не ждали. Екатерина забеременела. Анна Петровна, узнав об этом, расплакалась от счастья и впервые за все годы обняла невестку по-настоящему тепло:
— Прости меня, Катенька. Я была глупой старухой. Думала, что защищаю сына, а на самом деле чуть не разрушила вашу семью.
— Что вы, Анна Петровна, — ответила Екатерина, и в её голосе не было ни капли злости. — Мы все делали ошибки. Главное, что теперь мы их поняли.
Так квартирный вопрос, который грозил разрушить семью, в итоге её укрепил. Потому что заставил каждого определиться с приоритетами, понять, что действительно важно в жизни. И выяснилось, что самое важное — это не квадратные метры и даже не деньги. Самое важное — это люди, которых мы любим, и готовность бороться за эту любовь.
– Эта квартира принадлежит моей жене, и сдавать мы ее не собираемся, — решительно сказал сын, — Оставь нас в покое!