— Зачем ты принесла эти цветы в мой дом? — голос свекрови прозвучал так, будто Кристина внесла в квартиру ядовитую змею.
Она стояла в прихожей, держа в руках скромный букет белых хризантем, и не сразу поняла, что происходит. Антон уже прошёл вперёд, снимая куртку, не услышав тона матери. А Галина Петровна, её свекровь, смотрела на цветы с таким выражением лица, словно Кристина плюнула ей в душу.
— Это же хризантемы, — наконец выдавила из себя женщина, её пальцы сжались на ручке двери. — Их носят на кладбище. На могилы. А ты принесла их мне. В дом. К живым людям.
Кристина растерянно посмотрела на букет. Белые, свежие, красивые цветы. Она купила их в магазине по дороге, просто так, чтобы сделать приятное. Первый визит к родителям мужа после свадьбы. Ей хотелось всё сделать правильно.
— Галина Петровна, я не знала… Я просто хотела…
— Хотела? — перебила свекровь, её голос стал выше. — Ты хотела показать своё неуважение? Или намекнуть на что-то? Может, ты желаешь мне смерти?
— Мама, перестань, — вмешался наконец Антон, но голос его прозвучал неуверенно, почти извиняющимся. — Она просто не знала про приметы.
— Не знала! — Галина Петровна всплеснула руками. — В её возрасте не знать элементарных вещей! Что за воспитание? Антоша, ты же понимаешь, что это очень плохой знак? Очень плохой.
Кристина стояла с этими проклятыми цветами, и внутри неё нарастало глухое недоумение. Она приехала с открытым сердцем, готовая полюбить семью мужа, стать частью их мира. И вот первые пять минут — и она уже обвинена в желании смерти человеку, которого видит второй раз в жизни.
— Выброси их немедленно, — приказала свекровь, отворачиваясь. — И руки помой. С мылом. Чтобы дурная энергия не осталась.
Антон молча взял у Кристины букет и понёс к мусоропроводу. Она стояла в прихожей, чувствуя, как внутри что-то сжимается. Это было унизительно. Нелепо. И очень, очень неприятно.
За столом ситуация не улучшилась. Галина Петровна накрыла щедро — домашние пирожки, салаты, борщ в огромной кастрюле. Но каждое её действие, каждое слово было пропитано сладковатым ядом.
— Кристиночка, а ты умеешь готовить борщ? — спросила она, разливая суп по тарелкам.
— Да, умею, — ответила Кристина.
— А по какому рецепту? — Галина Петровна прищурилась, словно готовилась поймать её на лжи.
— Обычному. С мясом, свёклой, капустой.
Свекровь многозначительно вздохнула.
— Понятно. Обычному. А вот настоящий борщ, Антошин любимый, готовится по особому рецепту. Моему. Я тебе когда-нибудь покажу, если ты, конечно, захочешь учиться.
Кристина почувствовала, как Антон рядом напрягся, но он молча продолжал есть, не глядя ни на неё, ни на мать.
— Антоша мне всегда говорит, что мой борщ — самый лучший на свете, — продолжала Галина Петровна, нежно глядя на сына. — Правда, сынок?
— Правда, мам, — пробормотал он, уткнувшись в тарелку.
Кристина молча доела свою порцию. Борщ был действительно вкусный. Но каждая ложка давалась с трудом, потому что атмосфера за столом становилась всё тяжелее.
— А дети у вас когда планируются? — неожиданно спросила свекровь, отодвигая свою тарелку.
Кристина чуть не подавилась.
— Мы пока не думали об этом, — осторожно ответила она. — Мы только поженились.
— Только поженились? — голос Галины Петровны стал звонким от возмущения. — А когда думать-то? Мне уже пятьдесят восемь! Я хочу внуков увидеть, пока ещё силы есть! Или ты из тех современных, которые карьеру строят вместо семьи?
— Мама, хватит, — попытался вмешаться Антон, но его голос звучал так слабо, что слова просто растворились в воздухе.
— Что хватит? — Галина Петровна повернулась к нему. — Я не имею права спросить про внуков? Я всю жизнь тебя растила одна, после того как отец от нас ушёл. Я всё тебе отдала. И теперь даже спросить не могу?
Антон замолчал. Кристина видела, как он сжимает ложку, как напрягается его челюсть. Но он не произнёс больше ни слова. Он просто сидел, согнувшись над тарелкой, как школьник, которого отчитывает строгая учительница.
Вечер тянулся мучительно долго. Галина Петровна не переставала говорить. Она рассказывала о том, какой замечательный у неё сын, как она его воспитывала, как они всегда были дружны. Как Антон всегда прислушивался к её мнению. Как она знает его лучше, чем кто-либо другой. Каждая фраза была как маленький укол, напоминание Кристине: ты здесь чужая, ты пришла последней, ты ничего о нём не знаешь.
Когда они наконец уехали, Кристина молчала всю дорогу. Антон вёл машину, не глядя на неё, и тоже не говорил ни слова. Только когда они подъехали к дому, она не выдержала.
— Почему ты молчал? — спросила она тихо.
Он не ответил сразу. Выключил двигатель. Сидел, глядя прямо перед собой.
— Она такая, — наконец сказал он. — Просто нужно привыкнуть.
— Привыкнуть? К тому, что меня обвиняют в желании смерти из-за цветов? К тому, что меня допрашивают про детей в первый же визит?
— Кристина, не преувеличивай. Она просто… волнуется. Она хочет, чтобы у меня всё было хорошо.
— А я? — голос Кристины дрогнул. — А я что, хочу, чтобы у тебя было плохо?
Он повернулся к ней. Его глаза были усталыми.
— Я не хочу ссориться, — сказал он. — Давай просто забудем этот вечер. Мама просто переживает. Она ко всему привыкнет.
Но она не привыкла. Следующие месяцы превратились в изощрённую войну, где Галина Петровна была генералом, а Кристина — мишенью. Звонки посреди дня, срочные просьбы, неотложные проблемы. Антон мчался к матери по первому зову, оставляя Кристину одну с недоеденным ужином, с билетами в театр, с планами на выходные.
— У мамы давление поднялось, — бросал он, хватая ключи.
— У мамы кран на кухне подтекает, — говорил он, натягивая куртку.
— Маме нужно помочь с покупками, — объяснял он, отменяя их поездку за город.
Кристина вначале пыталась понять. Пыталась войти в положение. Это же его мать. Она одна. Ей нужна помощь. Но постепенно она начала замечать закономерности. Давление поднималось именно тогда, когда они планировали провести вечер вдвоём. Кран начинал течь в субботу утром, когда они собирались к её родителям. Покупки становились срочными ровно в тот момент, когда они садились ужинать.
Однажды Кристина не выдержала. Антон в очередной раз собирался ехать к матери, которая внезапно не могла открыть банку с огурцами.
— Антон, останься, — попросила она. — Пожалуйста. Это же банка. Она может попросить соседа.
Он остановился у двери.
— Ты серьёзно? — в его голосе прозвучало искреннее недоумение. — Это моя мама. Ей нужна помощь.
— А мне? Мне твоя помощь не нужна? Твоё присутствие? Мы уже третий вечер подряд не ужинали вместе!
— Кристина, ты преувеличиваешь. И вообще, ты ревнуешь к моей матери? Это как-то… странно.
Он уехал. Кристина осталась сидеть на кухне, глядя на остывающую еду. Она не ревновала. Она просто начинала понимать, что в их браке три человека. И она занимает в этой троице последнее место.
Галина Петровна тем временем действовала всё увереннее. Она звонила Антону по десять раз на день, спрашивала совета по каждому пустяку, делилась каждой мелочью своей жизни. Она присылала ему фотографии еды, которую готовила, просила оценить каждое блюдо, напоминала, что именно так, как она, никто готовить не умеет.
— Антоша, я сегодня твои любимые котлеты сделала, — писала она. — Помнишь, как ты их в детстве любил?
— Антоша, у меня в ванной плитка отклеилась, — сообщала она. — Приедешь посмотришь?
— Антоша, мне так одиноко, — жаловалась она поздним вечером. — Позвони хоть на пять минут.
И он звонил. И приезжал. И смотрел. Кристина чувствовала себя призраком в собственном доме. Она готовила ужин, который Антон ел молча, думая о чём-то своём. Она пыталась заговорить с ним, но он отвечал односложно, часто отвлекаясь на телефон, где снова мигало сообщение от матери.
Развязка наступила в день рождения Кристины. Она не планировала ничего грандиозного. Просто ужин дома, вдвоём. Она потратила весь день, готовя любимые блюда Антона, накрыла стол, зажгла свечи. Она хотела, чтобы этот вечер был только их.
Антон пришёл с работы вовремя. Обнял её, поздравил, подарил букет роз. Они сели за стол. И тут зазвонил телефон.
Кристина увидела, как лицо Антона изменилось. Как он нахмурился, глядя на экран.
— Не бери, — попросила она тихо. — Пожалуйста. Только сегодня.
Он колебался. Телефон продолжал звонить. Наконец он взял трубку.
— Алло, мам.
Голос Галины Петровны был слышен даже Кристине. Громкий, панический, наполненный драмой.
— Антоша! Сынок! Мне плохо! Совсем плохо! Сердце колотится, голова кружится! Я боюсь! Приезжай скорее!
Антон вскочил.
— Я сейчас буду, мам! Держись!
Он начал натягивать куртку. Кристина сидела за столом, глядя на свечи, на еду, на этот идеальный ужин, который превращался в насмешку.
— Антон, — позвала она. Её голос был странно спокойным. — Подожди минуту.
Она взяла свой телефон. Нашла номер свекрови. Нажала вызов. Антон смотрел на неё с недоумением. Гудки. Потом щелчок.
— Алло! — голос Галины Петровны был бодрым и весёлым. На заднем плане играла музыка.
— Здравствуйте, Галина Петровна. Это служба доставки, хотели уточнить адрес, — сказала Кристина изменённым голосом.
— Ой, девочки, я ничего не заказывала! — рассмеялась свекровь. — Наташ, убавь телевизор, тут звонят! — крикнула она кому-то.
Кристина выключила громкую связь. Антон стоял, всё ещё держа в руках куртку. Его лицо было белым.
— Она с подругой смотрит телевизор, — сказала Кристина тихо. — Ей не плохо. Ей прекрасно. Она просто не хочет, чтобы мы были вместе. Сегодня. В мой день рождения.
Наступила долгая тишина. Антон медленно повесил куртку обратно. Он опустился на стул, закрыл лицо руками.
— Я не знал, — прошептал он. — Я правда не знал, что она…
— Знал, — Кристина покачала головой. — Ты знал. Ты просто не хотел это видеть.
Он поднял на неё глаза. В них была растерянность, стыд, и что-то ещё — осознание.
— Что мне делать? — спросил он беспомощно. — Это моя мать.
— Это твоя жена, — ответила Кристина. — Я твоя жена. И если ты не можешь выбрать между мной и её манипуляциями, то у нас нет будущего.
Слова повисли в воздухе, тяжёлые и окончательные. Свечи продолжали гореть. Еда остывала. А Антон сидел, опустив голову, впервые за всё время их брака видя ситуацию такой, какая она есть.
Следующие дни были напряжёнными. Антон ходил мрачный, задумчивый. Телефон звонил, как обычно, но теперь он не брал трубку сразу. Он смотрел на экран, колебался, а потом убирал телефон в карман. Галина Петровна писала сообщения, одно за другим, всё более настойчивые, всё более обиженные.
— Антоша, ты что, заболел? Почему не отвечаешь?
— Сынок, я волнуюсь! Позвони!
— Антон, это уже неуважение! Я твоя мать!
Наконец он набрал её номер. Кристина была рядом. Она слышала каждое слово.
— Мам, нам нужно поговорить, — сказал Антон твёрдо.
— Наконец-то! — голос Галины Петровны был полон облегчения. — Я так волновалась! Что случилось, сынок?
— Мам, ты соврала про то, что тебе плохо. В день рождения Кристины. Зачем?
Наступила пауза. Потом голос свекрови стал холодным.
— Не понимаю, о чём ты говоришь.
— Мам, не надо. Мы проверили. Ты была с подругой, смотрели телевизор. Тебе не было плохо.
— Это она! — взвизгнула Галина Петровна. — Это она тебя настраивает против меня! Я же говорила, что она разрушит нашу семью! Антоша, открой глаза!
— Мам, хватит. Я сам всё понял. Ты постоянно звонишь по пустякам, выдумываешь проблемы, лжёшь. Ты не хочешь, чтобы я был счастлив с Кристиной. Ты хочешь контролировать меня.
— Как ты можешь так говорить с матерью?! — голос Галины Петровны дрожал от ярости. — Я всю жизнь тебе посвятила! А ты из-за какой-то девчонки отказываешься от меня?!
— Я не отказываюсь от тебя. Но я больше не буду бросать свою жену каждый раз, когда ты придумаешь очередную срочную проблему. Я больше не буду участвовать в твоих играх. Если тебе действительно нужна помощь — я приеду. Но вранью конец.
— Тогда не приезжай вообще! — закричала она. — Раз ты выбрал её, то живи с ней! А я обойдусь без неблагодарного сына!
Она бросила трубку. Антон сидел, держа телефон в руке. Его лицо было бледным, но в глазах появилось что-то новое. Решимость.
— Я сделал это, — сказал он тихо, глядя на Кристину. — Я наконец сделал это.
Она подошла, обняла его. Они стояли так долго, молча. Телефон больше не звонил. Галина Петровна объявила войну молчания, и это молчание было благословением.
Прошло несколько недель. Жизнь постепенно налаживалась. Они снова начали ужинать вместе. Ездить в выходные за город. Смеяться над глупыми фильмами. Кристина видела, как Антон меняется, как с него спадает невидимый груз. Он становился легче, свободнее.
Однажды утром пришло сообщение от Галины Петровны. Короткое, сухое: «Приезжайте в субботу. Нужно поговорить».
Антон показал его Кристине.
— Поедем? — спросил он.
— Вместе, — ответила она.
В субботу они приехали вдвоём. Галина Петровна открыла дверь. Её лицо было сдержанным, закрытым. Она пропустила их в квартиру молча.
За столом она долго молчала, наливая чай. Потом подняла глаза на Антона.
— Я думала последние недели, — начала она медленно. — Думала много. И поняла кое-что.
Она замолчала, подбирая слова.
— Я боялась, — призналась она наконец. — Боялась остаться одна. Боялась, что ты уйдёшь от меня совсем, как когда-то ушёл твой отец. И я… я пыталась удержать тебя. Любыми способами. Даже такими.
Антон молчал, слушая.
— Но я поняла, что так я теряю тебя ещё быстрее. Ты прав. Я манипулировала. Я лгала. И мне стыдно.
Она повернулась к Кристине. В её глазах не было прежней холодности.
— Я была несправедлива к тебе. Ты не заслужила такого отношения. Прости меня.
Кристина не ожидала этих слов. Она смотрела на свекровь, видя перед собой не грозную соперницу, а просто одинокую, напуганную женщину, которая не знала, как отпустить сына во взрослую жизнь.
— Я не прошу сразу всё простить, — продолжила Галина Петровна. — Я знаю, что доверие нужно заслужить заново. Но я хочу попробовать. Хочу научиться быть нормальной свекровью. Не контролирующей. Просто… частью вашей жизни. Если вы позволите.
Антон посмотрел на Кристину. Она медленно кивнула.
— Мы можем попробовать, — сказала Кристина тихо. — Но по новым правилам. С уважением. И с границами.
Галина Петровна кивнула.
— С уважением, — повторила она. — И с границами.
Это был не конец проблем. Старые привычки не исчезают за один разговор. Но это было начало. Начало честности. Начало настоящих отношений, где каждый имеет право на своё место, свой голос, свою жизнь.
Антон взял Кристину за руку под столом. И она поняла: они справились. Вместе.
Взяли друга мужа с собой в поход, а он превратился в капризного мальчика