— Маргарита Фёдоровна, ну хоть чуточку поели бы…
— Не хочу я, Валечка. Правда не хочу. От одной только мысли о еде — всё внутри переворачивается.
Валя тихонько присела рядом со свекровью на край кровати. Старенькая кровать скрипнула, словно тоже устала от горя в этом доме.
— Нельзя же так, мам. Я понимаю, я тоже… тоже очень переживаю. И есть не могу, и спать. Но надо как-то учиться жить дальше.
— А зачем, Валюш? — Маргарита Фёдоровна повернулась к стене. — Зачем мне это «дальше»?
Валя растерянно замолчала. Что тут скажешь? Полгода прошло с того страшного дня, когда погиб Юра — её муж, единственный сын Маргариты Фёдоровны. Полгода они обе словно в тумане живут. Только если Валя хоть как-то пытается держаться, то свекровь… Господи, на что она стала похожа! Раньше крупная была, статная женщина, а теперь — одни кости да кожа. Из дома носа не кажет, лежит целыми днями лицом к стене.
Валя тоже плачет — каждую ночь в подушку, чтобы свекровь не слышала. Но понимает: Юрка бы не хотел, чтобы она вот так сдалась. Он же такой был — солнечный, весёлый, за словом в карман не лез. Бесшабашный даже слишком… Это его и сгубило.
Тот день Валя помнит до мельчайших деталей. У соседей дом загорелся — старая проводка, говорили потом. Выскочили они в последний момент, когда уже крыша полыхала. И тут их мальчонка — лет пяти всего — как заревёт: «Барсик! Барсик там остался!» И давай рваться обратно в дом.
Юрка с места — и туда. Валя закричала было, но где там. Маргарита Фёдоровна так и осела на землю, за сердце схватилась. Секунда… другая… На крыльце показался Юра, в руках — перепуганный кот. Все облегчённо выдохнули. И тут… тут эту чёртову балку повело. Концом прямо мужу по голове…
Кот очухался, отряхнулся и убежал. А Юра… на месте остался. Навсегда.
Как же соседи плакали! Как кричала свекровь! А мальчик всё жался к матери, прижимал к себе кашляющего кота и пятился от них подальше, испуганный такими страшными воплями.
Детей у них с Юрой не было. Всего пять лет прожили вместе. «Успеется ещё, — говорила свекровь. — Какие ваши годы?» Но Валя-то понимала — годы как раз поджимают. Ей уже тридцать стукнуло, Юре тридцать пять было. Поздно встретились, поздно поженились…
— Ладно, мам, — Валя тяжело поднялась. — Мне собираться пора. Опаздывать нельзя — начальник же знаете какой. Всех собак спустит.
— Ой, Валюш… — Маргарита Фёдоровна повернулась к ней. — Поменяла бы ты эту работу. Ну что это такое — ночами торчать на заводе? И платят-то копейки. Вон наши девки все за речку бегают, в городе работают. И деньги другие, и к людям отношение…
Валя только вздохнула.
— Боязно как-то. Столько лет уже здесь…
— Надо ведь что-то менять иногда в своей жизни, — неожиданно твёрдо сказала свекровь и снова отвернулась к стене.
«Легко сказать — менять», — подумала Валя, выходя из дома. Она терпеть не могла уходить в ночную смену. Всё за свекровь переживала — а вдруг что? Относилась к ней как к родной матери. Да она и была ей матерью — больше, чем та тётка, что воспитывала. Тётке Валя только мешала, поэтому как восемнадцать стукнуло — сразу съехала, на работу устроилась. Чтобы никого ни о чём не просить, сама со всем справляться.
Так и жила — тихо, незаметно, почти ни с кем не общаясь. Пока печка дымить не начала. «К Юрке Фёдорову обратись, — посоветовали соседки. — Он у нас печник знатный». Обратилась. И пропала — влюбилась с первого взгляда. И он, чудо такое, тоже.
Как печку сделал — так больше и не расставались. У Маргариты Фёдоровны часто бывали, хоть и жили в соседнем посёлке. А после того как Юры не стало, Валя к свекрови перебралась. Не хотелось старую женщину одну оставлять. Да и самой полегче было — вдвоём-то горе не так душит.
Валя аккуратно прикрыла дверь и зашагала по знакомой тропинке. Дом Маргариты Фёдоровны стоял немного на отшибе. До посёлка нужно было пройти небольшой перелесок с болотцем посередине. Зато те, кто в город на работу бегал, как раз мимо их дома проходили — сразу за огородом мостик через речку, а там километр всего — и город начинается.
Валя обернулась на дом, вздохнула тяжело и пошла дальше. Она уже почти миновала лесок, когда услышала… Что-то странное. Всплеск какой-то от болота и… стон? Или показалось?
Остановилась, прислушалась. Нет, точно — кто-то там барахтается!
«Собака, наверное, угодила, — подумала Валя. — Или ошейником за корягу зацепилась…»
Она бросилась к болоту, продираясь через кусты. Даже руку о какую-то ветку оцарапала, но не заметила. Выскочила на бережок и… закричала.
В двух метрах от неё, в вонючей болотной жиже барахтался ребёнок!
— Не шевелись! — крикнула Валя. — Слышишь меня? Держись и не дёргайся!
Она лихорадочно огляделась, схватилась за ствол молодого деревца и шагнула в воду. «Только бы выдержал, только бы не сломался», — молилась про себя.
Вода была густая, холодная, воняла тиной. Валя дотянулась до девочки, схватила её подмышки и выдернула — именно выдернула! — из болота.
— Ты кто такая? Чья ты? Откуда?
Но девочка молчала. Она вся дрожала, зубы стучали так, что слышно было. Пыталась что-то сказать, но только всхлипывала. На вид ей было лет пять-шесть, не больше.
— Ох ты ж, горюшко моё…
Валя подхватила ребёнка на руки и рванула домой. Бежала так, что в боку закололо.
— Мама! — влетела она в дом. — Маргарита Фёдоровна!
Свекровь испуганно приподнялась на локте. А увидев невестку — грязную, мокрую, с таким же грязным мокрым ребёнком на руках — ахнула и вскочила с кровати.
— Валюша! Господи! Кто это? Что случилось?
— Потом, мам, потом всё расскажу!
Валя быстро стащила с девочки мокрую одежду, схватила с печки старое одеяло, завернула малышку.
— Помыть бы её толком… Ой, мам, из болота вытащила! Чуть не утонула там. Ничего больше не знаю. Надо отогреть её, накормить… Но я же опоздаю! Уже опаздываю!
— Переодевайся и беги, — вдруг твёрдо сказала Маргарита Фёдоровна. — Не переживай. Я справлюсь.
Валя с сомнением посмотрела на неё.
— Вы точно? Сами-то еле на ногах…
— Иди, говорю! Чего время терять?
За пять минут Валя кое-как ополоснулась холодной водой в бане, переоделась и помчалась на работу. Но как ни спешила — опоздала на две минуты. И уже ждала её записка на проходной: «Валентина Петрова лишается 5% от выработки».
— Да подавись ты своими процентами! — выругалась она сквозь зубы.
Но сейчас ей было не до зарплаты. Она оставила едва живую свекровь с ребёнком! Мало того что девочка может заболеть после такого купания, так ещё и непонятно откуда она вообще взялась. А вдруг температура поднимется? А свекровь в таком состоянии…
«Эх, дура я, дура! Надо было остаться дома. Ну лишили бы премии — переживём как-нибудь. А теперь что? До утра отсюда не выйти — охранник цех откроет только в шесть…»
— Валь, ты куда так несёшься?
Светка, напарница, удивлённо смотрела, как Валентина мечется по раздевалке. И было чему удивляться — обычно по пятницам они не торопились после смены. Впереди выходные, можно и поболтать. А тут Валька как ошпаренная скачет.
— Светик, прости, некогда совсем! Со свекровью плохо…
— Ой, Валюш… — Света участливо покачала головой. Она всю их историю знала.
— Нет-нет, потом всё расскажу!
И Валя побежала. Не пошла — побежала! Почти летела по утренним улицам. Люди оборачивались — надо же, Валентина Петрова куда-то спешит! А она же последние полгода ходила медленно, глаза в землю, ни на кого не смотрела…
— Мама! Мама!
Она ворвалась в дом и… застыла на пороге.
Маргарита Фёдоровна в чистом фартуке стояла у плиты и жарила блинчики! Румяная такая, глаза блестят…
— Валечка, ты чего кричишь? Сонечку напугаешь.
Валя так и села прямо на порог. Что происходит? Вчера она оставила умирающую женщину, а сейчас перед ней стоит… Да, исхудавшая, да, с тёмными кругами под глазами, но — живая! С искорками в глазах, а не с потухшим взглядом!
За столом сидела девочка. Чистенькая, с светлыми кудряшками, тёмными глазками. Застыла с блином в одной руке и кружкой молока в другой. Одежда старенькая, но тоже чистая.
«Это что ж получается? Маргарита Фёдоровна и постирала всё?»
— Мам… как вы тут?
— Да всё хорошо, доченька! Мы с Сонечкой вчера помылись в баньке, покушали, спать легли. А потом уж я и постирала кое-что. На утро блинчиков напекла… К Дуняшке сбегала за молочком — так она, представляешь, денег не взяла! «Для девочки, — говорит, — мне не жалко».
«За молоком… сбегала…» — Валя вдруг расплакалась. Просто не выдержала — как плотину прорвало.
Свекровь бросилась к ней:
— Валя! Валечка! Ну что ты, милая?
— Вы… вы за молоком ходили… Вы из дома вышли! Первый раз за полгода!
Маргарита Фёдоровна обняла её, погладила по голове.
— Понимаешь, вчера… вчера я поняла, что кому-то ещё могу быть нужной. Полезной. Помочь могу, понимаешь?
Они сели за стол все вместе. Сонечка — так звали девочку — рассказала свою историю. И рассказывала так спокойно, будто о погоде говорила. Живёт в соседней деревне с мамкой. В болото не собиралась падать — просто пряталась в лесочке от пьяного отчима. А мамка тоже пьяная была, поэтому отчиму всё можно…
— А он часто тебя бьёт? — осторожно спросила Валя.
— Этот не очень. А вот прошлый — очень-очень бил. И который ещё раньше был — тоже.
Валя и Маргарита Фёдоровна переглянулись. Сколько же «отчимов» сменилось, что ребёнок уже троих помнит?
— А маму твою как зовут?
— Наташа.
— Наташа… — Валя задумалась. — Мам, а помните, лет десять назад приезжала к нам семейка? Из них девчонка молоденькая была, Наташкой звали. Вечно грязная ходила…
— Ой, что-то припоминаю… Они же потом в другое село переехали. Там вся семья пила — человек десять, не меньше. Бабы говорили, поумирали все от пьянки.
— Ну, как видите, не все…
Что делать? Отдавать девочку обратно — страшно подумать. Но и просто так прятать у себя нельзя.
— Валюш, — сказала Маргарита Фёдоровна. — Сходила бы ты к нашему участковому. Бабы говорят, хоть и молодой, но очень толковый парень. Может, посоветует что?
Вечером Валя стояла у нужного дома.
— Андрей Григорьевич дома?
В окно выглянул мужчина лет тридцати пяти. Приятное лицо, внимательные глаза.
— Это вы ко мне? Сейчас выйду.
Он вышел во двор, накинув на плечи рубашку.
— Случилось что-то?
— Давайте я вам всё расскажу, а вы скажете, что делать…
Они сели на лавочку, и Валя выложила всю историю. Андрей Григорьевич слушал внимательно, не перебивал.
— Да, знаю я эту семейку. Уже имел с ними дело, правда, по другому поводу… А есть у вас время? Давайте съездим к ним, посмотрим, что и как. Может, ищут дочку-то?
В доме, куда они приехали, дым стоял коромыслом. Орали, ругались, что-то падало…
Валя с трудом узнала в опухшей грязной бабе ту молоденькую Наташку.
— Гражданка, где ваша дочь? — строго спросил участковый.
— А? Дочка? Да где-то тут болтается…
— Как это «болтается»? Ребёнка два дня дома нет, а вы и не знаете?
Наташа тупо уставилась на Валю, потом вдруг расхохоталась:
— Что, приглянулась моя козявка? Забирай! За пару пузырей отдам!
Валя выскочила из дома. Дышать там было невозможно — воняло перегаром, грязью, безысходностью.
Участковый вышел следом.
— Ну как только таких земля носит…
Они сели в машину. Валя тяжело молчала.
— Андрей Григорьевич, а что теперь? Сонечку в детдом отдадут? И вырастет из неё такая же Наташка?
— Скорее всего, отдадут. Других вариантов я пока не вижу. Сюда её точно нельзя возвращать.
— А если… если мы её удочерим? Можно?
Участковый внимательно посмотрел на неё.
— Вы не замужем. Это сильно осложняет дело. Но… — он задумался. — Сегодня уже поздно звонить в опеку. Ничего, если девочка ещё ночь у вас побудет?
— Конечно! Хоть неделю!
— Ну, может, и правда лучше в понедельник позвоню. Сегодня среда — что под конец недели дёргать людей?
Он усмехнулся, и Валя поняла — поможет. Обязательно поможет!
По дороге разговорились. Оказалось, Андрей Григорьевич помнит историю с Юрой.
— Так это ваш муж ради ребёнка погиб?
— Ради кота, — горько поправила Валя.
— Нет, вы не так смотрите на это. Неважно, по кому плакал ребёнок — по коту, по игрушке… Ваш муж отдал жизнь, чтобы ребёнок не плакал. Чтобы не было у него горя. Это дорогого стоит.
Валя никогда так не думала. И вдруг ей стало стыдно — она ведь перестала общаться с теми соседями. Они несколько раз приходили, а она сразу дверь перед носом захлопывала. А ведь им тоже тяжело, наверное. Виноватыми себя чувствуют…
Участковый позвонил в опеку только через две недели. Но всё это время помогал — возил по инстанциям, советовал, какие справки собирать.
Маргарита Фёдоровна смотрела на него чуть ли не как на святого. А Валя смущалась, краснела… Но ни о чём таком не думала. Ну, почти не думала.
А в опеке как будто специально издевались:
— Вы не замужем? Ну какое усыновление! Ребёнку нужна полная семья!
— Да у неё там вообще никакой семьи нет! — не выдержал как-то Андрей Григорьевич.
— Это не ваше дело решать!
И снова ездили, снова бумажки собирали…
Как-то вечером Маргарита Фёдоровна сказала:
— Вам пожениться надо.
Валя чуть чаем не подавилась. Андрей Григорьевич тоже кашлять начал.
— Ну, хотя бы формально, — спокойно продолжила свекровь. — Для Сонечки. А там видно будет.
Целый год бились! Целый год! Но вот наконец — победа! Можно забирать Сонечку домой!
Девочка, когда узнала, чуть не упала от счастья. Бросилась к Маргарите Фёдоровне, обняла, плачет, бабушкой называет…
Домой ехали молча. У ворот Андрей грустно сказал:
— Валь, как решишь, что свобода тебе нужна — только скажи. Сразу разведёмся, без вопросов.
Валя смотрела на него и не знала, что ответить. А Маргарита Фёдоровна вдруг заговорила. Сначала тихо, с трудом, потом всё увереннее:
— Никогда не думала, что такое скажу… Юрочка мой… сыночек мой единственный… Но его больше нет. А жизнь… жизнь продолжается. Я вижу, между вами что-то есть. Искорка. Может, не надо вам разводиться? Валюша была хорошей женой моему сыну, но… Она молодая. Ей жить надо. А Сонечка… она мне всё равно внучкой будет. Родной внучкой.
Андрей склонил голову:
— Спасибо вам, Маргарита Фёдоровна. Я знаю, как тяжело вам это далось…
А потом они сидели все вместе на кухне. Пили чай с блинами, которые пекла бабушка Рита — Сонечка её теперь только так называла. Строили планы на новую жизнь. И в доме, где полгода назад поселилось горе, снова звучал детский смех.
Юра бы радовался.
Любишь свободу – свободен