Конверт лежал на кухонном столе — обычный белый прямоугольник с логотипом банка. Лариса взяла его машинально, думая, что это очередная рекламная рассылка. Но внутри оказалась выписка по их совместному накопительному счёту. И цифра в графе «остаток» заставила её сердце остановиться на долгую, мучительную секунду.
Четыреста двадцать три рубля сорок семь копеек.
Там должно было быть восемьсот тысяч. Почти девятьсот, если считать с процентами. Три года они откладывали на первоначальный взнос за квартиру. Три года отказывали себе в отпусках, покупали одежду на распродажах, экономили на всём. И теперь — четыреста рублей.
Лариса перечитала выписку трижды. Потом четырежды. Цифры не менялись. Зато появились детали, которые она сначала не заметила: регулярные переводы на сторонний счёт. Каждый месяц. На протяжении последних полутора лет. Суммы разные — от двадцати до пятидесяти тысяч. И получатель один и тот же.
Зинаида Павловна Мельникова.
Её свекровь.
Лариса опустилась на стул. Ноги отказывались держать. В голове стучала только одна мысль, бессмысленная и оглушающая: «Этого не может быть». Но выписка лежала перед ней, официальная, с печатями и датами. Чёрным по белому.
Она не знала, сколько просидела так. Может, пять минут. Может, час. Время потеряло значение. Когда в замке повернулся ключ и в прихожей раздались знакомые шаги, она даже не вздрогнула. Она просто ждала.
Андрей появился на пороге кухни с улыбкой человека, у которого был хороший день. Он уже открыл рот, чтобы сказать что-то приветливое, но осёкся, увидев её лицо.
— Что случилось? — спросил он осторожно.
Лариса молча протянула ему выписку. Он взял её, пробежал глазами. И она увидела, как меняется его лицо. Не удивление. Не шок. Нет. Там промелькнуло что-то другое. Досада. Раздражение. Как у человека, которого застали врасплох, но который знал, что рано или поздно это произойдёт.
— Откуда это у тебя? — спросил он вместо объяснений.
— Пришло по почте. Андрей, где наши деньги?
Он положил бумагу на стол. Провёл рукой по волосам. Это был его жест, когда он готовился к неприятному разговору.
— Послушай, это не то, что ты думаешь…
— Я думаю, что на нашем счёте было почти девятьсот тысяч. А теперь там четыреста рублей. И все переводы ушли твоей маме. Что именно я неправильно думаю?
Он помолчал. Потом глубоко вздохнул, будто собираясь с силами.
— Маме нужны были деньги. Срочно. У неё возникла возможность вложиться в один проект, очень выгодный. Она обещала вернуть с процентами. Это временно.
Лариса слушала его, и с каждым словом что-то внутри неё леденело. Не ярость. Пока ещё нет. Что-то более глубокое и страшное — понимание.
— Временно, — повторила она. — Полтора года. Ежемесячные переводы. И ты мне ничего не сказал.
— Я не хотел тебя волновать. Ты бы всё равно не поняла. Ты же знаешь, как ты относишься к маме…
— Как я отношусь к твоей маме? — её голос стал тихим и опасным. — Андрей, речь не о моём отношении к свекрови. Речь о том, что ты тайком отдал наши общие сбережения. Мы копили на квартиру. Мы планировали наконец-то съехать от твоих родителей. Ты помнишь? Ты помнишь, как мы мечтали о своём жилье?
Он поморщился, будто она говорила что-то неуместное.
— Ну конечно, помню. Но это же не навсегда. Мама вернёт. Её проект скоро принесёт доход, и она отдаст всё до копейки. Даже больше. Она же не враг, она моя мать.
Лариса встала. Медленно, держась за край стола. Ей нужно было двигаться, иначе она бы задохнулась от того, что поднималось у неё в груди.
— Твоя мать, — произнесла она раздельно, — полтора года забирала деньги с нашего счёта. С твоего разрешения. За моей спиной. И ты сейчас говоришь мне, что я должна это понять?
— Ты драматизируешь! — он повысил голос, переходя в наступление. — Это семейное дело. Мама попросила помощи, я помог. Что в этом такого? Когда твои родители просили одолжить на ремонт, я же не устраивал сцен!
— Мои родители попросили пятьдесят тысяч и вернули через три месяца. С благодарностью и тортом. А не восемьсот тысяч тайком, в течение полутора лет!
— Это разные ситуации!
— Чем они разные? Тем, что твоя мама — это святое, а всё остальное — неважно?
Андрей замолчал. Его лицо окаменело в знакомом упрямом выражении. Лариса знала этот взгляд. Так он смотрел каждый раз, когда речь заходила о Зинаиде Павловне. Глухая стена, за которую невозможно пробиться.
— Ты никогда её не любила, — бросил он обвиняющим тоном. — С самого начала. Она это чувствует. Она мне говорила, что ты смотришь на неё свысока, что ты считаешь себя лучше. Вот поэтому я и не сказал тебе. Знал, что ты устроишь истерику.
— Истерику? — Лариса усмехнулась. Горько, без тени юмора. — Андрей, я пять лет живу в одной квартире с твоими родителями. Пять лет делю кухню со свекровью, которая комментирует каждое моё блюдо. Пять лет слушаю, как она рассказывает соседкам, что я неправильно глажу рубашки её сыночка. Пять лет терплю её замечания о том, что пора бы уже родить, а то «часики тикают». И я ни разу, слышишь, ни разу не устроила истерику. Я просто мечтала, что когда-нибудь мы уедем. Что у нас будет свой дом, своя жизнь. И оказывается, пока я мечтала, вы с ней решали, куда деть наши деньги. Мои деньги тоже, между прочим. Я тоже зарабатываю. Я тоже откладывала.
Она говорила всё это ровным голосом, но внутри у неё что-то рвалось. Не сердце — сердце уже давно привыкло к тупой боли разочарования. Рвалась последняя нить надежды. Надежды на то, что Андрей когда-нибудь станет её мужем по-настоящему. Не сыном Зинаиды Павловны, который иногда ночует с другой женщиной. А её мужем. Её партнёром. Её защитой.
— Мама вернёт деньги, — упрямо повторил он. — Я тебе обещаю. Просто нужно немного подождать.
— Сколько?
— Что — сколько?
— Сколько ждать? Месяц? Год? Ещё пять лет? Когда её «проект» принесёт доход?
Он замялся. Отвёл взгляд.
— Ну… там сложная ситуация. Рынок нестабильный. Но скоро всё наладится.
В этот момент Лариса всё поняла. Окончательно и бесповоротно. Денег не будет. Ни через месяц, ни через год. Зинаида Павловна забрала их накопления и никогда не вернёт. Потому что в её картине мира это были не деньги невестки — это были деньги её сына. А значит, по праву, её деньги. Семейные. И распоряжаться ими она имела полное право.
— Я хочу поговорить с твоей мамой, — сказала Лариса неожиданно для себя.
— Что? Зачем?
— Хочу услышать от неё, когда она планирует вернуть долг.
Андрей нервно дёрнулся.
— Не надо. Это лишнее. Мама обидится. Она и так переживает из-за этой ситуации. Ей неловко.
— Ей неловко? — Лариса почувствовала, как внутри поднимается волна ярости. Настоящей, горячей, живой. — Ей неловко, что она забрала наши деньги? Или ей неловко, что я узнала?
— Хватит! — рявкнул он. — Хватит нападать на мою мать! Она старше, она мудрее, она желает нам только добра! Если бы ты хоть раз попыталась понять её, вместо того чтобы вечно критиковать!
Лариса замерла. Она смотрела на мужа — на этого взрослого мужчину тридцати пяти лет, с хорошей работой и университетским образованием — и видела маленького мальчика. Мальчика, который до сих пор ждёт одобрения от мамы. Который не способен принять ни одного решения без её санкции. Который всегда выберет материнское «хорошо» вместо здравого смысла.
— Ты знаешь что, Андрей? — произнесла она медленно. — Я пять лет пыталась понять твою маму. Пять лет искала подход, пыталась угодить, терпела её придирки. Я думала, что со временем она примет меня. Что мы найдём общий язык. Что она поймёт — я не враг, я люблю её сына. Но сегодня я поняла одну простую вещь.
Она сделала паузу. Андрей смотрел на неё настороженно.
— Дело не в том, приму я её или нет. Дело в том, что для неё я никогда не буду членом семьи. Я — временное неудобство. Женщина, которая отнимает у неё сына. И ты… ты с этим согласен. Ты её сын. Ты всегда будешь её сыном. А мужем ты так и не стал.
— Что это значит? — в его голосе появился страх.
— Это значит, что я устала. Устала быть невесткой, которую терпят. Устала ждать, когда ты наконец повзрослеешь. Устала надеяться на то, чего никогда не будет.
Она развернулась и пошла в комнату. Их комнату — крошечную, двенадцатиметровую клетушку в родительской квартире Андрея. За пять лет брака это было единственное пространство, которое принадлежало им. Да и то условно — Зинаида Павловна регулярно заходила сюда без стука, чтобы «проветрить» или «проверить, всё ли в порядке».
Лариса достала с антресолей дорожную сумку. Ту самую, с которой она приехала сюда пять лет назад, полная надежд и планов. Она начала складывать вещи. Методично, спокойно, без слёз.
Андрей появился в дверях через минуту.
— Ты что делаешь?
— Собираюсь.
— Куда? Лариса, подожди. Давай поговорим.
— Мы уже поговорили.
— Но это же глупо! Ты не можешь просто взять и уйти из-за денег!
Она остановилась. Посмотрела на него через плечо.
— Я ухожу не из-за денег. Деньги — это просто последняя капля. Я ухожу, потому что у меня нет сил больше бороться за место в твоей жизни. Место, которое давно занято твоей мамой.
— Ты преувеличиваешь!
— Правда? — она положила в сумку свитер. — Тогда ответь мне на один вопрос. Честно. Если бы тебе пришлось выбирать между мной и ней — кого бы ты выбрал?
Тишина. Долгая, тяжёлая, невыносимая. Андрей молчал. Его губы приоткрылись, но слова не шли. И это молчание было красноречивее любого ответа.
Лариса кивнула. Она не чувствовала боли. Только странное, опустошающее облегчение. Как будто ей наконец-то поставили диагноз после многих лет непонятной болезни. Теперь хотя бы всё ясно.
— Вот и ответ, — сказала она тихо.
Она продолжила собирать вещи. Андрей стоял в дверях, растерянный и жалкий. Он пытался что-то говорить — про то, что она неправильно поняла, что он её любит, что они всё решат. Но его слова были пустыми. Они отскакивали от неё, как горох от стены.
Когда сумка была собрана, Лариса надела куртку. В прихожей она столкнулась с Зинаидой Павловной. Свекровь стояла у зеркала, поправляя причёску, с выражением притворного равнодушия на лице. Но глаза выдавали её — острые, внимательные, всё понимающие.
— Уезжаешь куда-то, Лариса? — спросила она сладким голосом.
— Да, Зинаида Павловна. Уезжаю.
— Надолго?
Лариса посмотрела ей прямо в глаза. Впервые за пять лет — без страха, без желания понравиться, без надежды на одобрение.
— Навсегда.
Что-то дрогнуло в лице свекрови. Удивление? Досада? Может быть, даже страх — страх потерять привычную мишень для своего недовольства.
— Из-за денег, что ли? — фыркнула она презрительно. — Андрюша мне всё рассказал. Какая мелочность! Деньги же в семье, никуда не делись. Вернутся со временем.
— Дело не в деньгах, — ответила Лариса спокойно. — Дело в уважении. Которого вы ко мне никогда не испытывали. И в вашем сыне, который так и не научился быть взрослым. Но это больше не моя проблема.
Она открыла дверь. На пороге обернулась.
— Знаете, Зинаида Павловна, я пять лет пыталась стать хорошей невесткой. Угодить вам. Заслужить ваше расположение. А теперь понимаю — это было невозможно с самого начала. Вы не хотели невестку. Вы хотели прислугу, которая будет смотреть на вас снизу вверх и благодарить за возможность жить в вашем доме. Но я не прислуга. И я заслуживаю большего.
Она вышла, не дожидаясь ответа. За спиной раздался голос Андрея, зовущий её по имени. Но она не остановилась.
Лифт полз вниз медленно, будто нехотя. Лариса стояла, прислонившись к холодной стене кабины, и дышала. Просто дышала. Впервые за долгое время воздух входил в лёгкие свободно, без привычного комка в горле.
Она не знала, что будет дальше. Где она будет жить, как справится одна. Но она точно знала одно — назад дороги нет. И не потому, что мосты сожжены. А потому, что там, позади, никогда не было настоящего моста. Только иллюзия. Только надежда на то, чего не существовало.
Три месяца спустя Лариса сидела на кухне своей новой квартиры. Крошечной, съёмной, в старом доме на окраине. Но своей. Здесь никто не комментировал её кулинарные способности. Никто не заходил без стука. Никто не смотрел на неё так, будто она занимает чужое место.
Телефон завибрировал. Сообщение от Андрея. Очередное. Он писал каждую неделю. Сначала требовал вернуться. Потом просил. Потом умолял. Теперь просто сообщал новости, будто между ними ничего не произошло.
«Мамин проект провалился. Деньги пропали. Она очень расстроена. Может, поговорим?»
Лариса прочитала сообщение дважды. Усмехнулась. И нажала «удалить».
Она встала и подошла к окну. За стеклом просыпался город — серый, будничный, обычный. Но в этой обычности была свобода. Свобода быть собой. Свобода не оправдываться. Свобода строить свою жизнь так, как хочется ей.
На подоконнике стоял маленький кактус в глиняном горшке. Первое растение в её новом доме. Она купила его неделю назад, просто потому что захотела. Не спрашивая ничьего разрешения. Не выслушивая комментариев о том, что кактусы — это «несерьёзно» и «лучше бы фиалки».
Лариса улыбнулась. Впервые за долгое время — по-настоящему.
Она больше не была невесткой Зинаиды Павловны. Не была женой Андрея. Она была просто собой. И это оказалось лучшим, что с ней случалось за последние пять лет.
За окном начинался новый день. И она была к нему готова.
Я ж не навсегда, просто пока с парнем не помиримся, — сказала золовка, распаковывая чемодан