Марина замерла у порога с тяжёлыми пакетами в руках. На кухне её новой квартиры хозяйничала женщина, которую она не приглашала. Свекровь стояла спиной к двери и методично перекладывала содержимое холодильника на стол.
— Зинаида Михайловна, вы… что вы делаете?
Свекровь обернулась с таким выражением лица, будто это Марина ворвалась к ней без спроса, а не наоборот.
— А, Мариночка, пришла наконец. Я тут порядок навожу. Смотрю, ты опять эту дрянь покупаешь, — она потрясла в воздухе упаковкой греческого йогурта. — Деньги на ветер! Мой Серёжа к такому не привык. Ему домашняя сметанка нужна, а не это.
Марина аккуратно поставила пакеты на пол. В висках начала пульсировать знакомая тупая боль. Они переехали в эту квартиру всего три недели назад, а свекровь уже пятый раз появлялась без предупреждения. Ключи. Серёжа дал ей запасные ключи, не спросив.
— Зинаида Михайловна, мы же договаривались. Вы звоните перед визитом.
Свекровь махнула рукой.
— Глупости какие. Я мать. Мне звонить не нужно. Вот, кстати, — она достала из своей сумки пластиковый контейнер, — котлетки принесла. Настоящие, не то что твои полуфабрикаты. Серёженька их с детства обожает.
Марина глубоко вдохнула и медленно выдохнула. Психолог на работе учила её этой технике. Не помогало. Совсем.
Они с Сергеем встречались два года, прежде чем решились на этот шаг. Съехаться вместе. Снять квартиру. Начать строить общую жизнь вдали от родительских стен. Марина работала бухгалтером в небольшой фирме, Сергей — инженером на заводе. Вместе они могли позволить себе скромную однушку в спальном районе. Не хоромы, но своё. Личное пространство. Так ей казалось.
Свекровь появилась в их жизни как цунами в первый же день после переезда. С тазиком домашних пирожков, с советами по расстановке мебели и с ключами, которые она деловито повесила себе на связку. Марина тогда промолчала. Не хотела портить отношения, не хотела расстраивать Сергея. Теперь жалела.
— Серёжа будет рад котлеткам, — выдавила Марина, забирая контейнер. — Спасибо.
— Конечно, будет. Я своего сына знаю лучше, чем ты за свои два года. Кстати, — свекровь понизила голос до заговорщицкого шёпота, — он мне жаловался, что ты ужины не готовишь. Всё какие-то салатики да йогурты. Мужику нормальная еда нужна!
Марина открыла рот, чтобы возразить, но слова застряли в горле. Серёжа жаловался? Ей он ничего такого не говорил. Наоборот, хвалил её лёгкие ужины, говорил, что следит за фигурой. Или это тоже была ложь?
Свекровь ушла через час, оставив после себя переставленные кастрюли, вычищенный холодильник и липкое чувство униженности. Марина села на табуретку посреди кухни и закрыла лицо руками. Три недели. Всего три недели их совместной жизни, а она уже чувствовала себя чужой в собственном доме.
Вечером пришёл Сергей. Усталый, пахнущий машинным маслом, с тёмными кругами под глазами.
— Привет, зай. Чем пахнет?
— Твоя мама котлеты принесла.
Его лицо просветлело.
— Серьёзно? Вот мамуля, золото! Обожаю её котлетки.
Марина молча поставила перед ним тарелку. Наблюдала, как он ест, причмокивая от удовольствия. Слова вертелись на языке, но она никак не могла подобрать правильные.
— Серёж, мне нужно с тобой поговорить.
— М? — он не поднял глаз от тарелки.
— Твоя мама опять приходила без предупреждения. Рылась в холодильнике. Переставила всю посуду. Серёж, это наш дом. Наш. Мне некомфортно.
Он наконец посмотрел на неё. В его взгляде мелькнуло раздражение.
— Марин, ну хватит уже. Мама просто заботится. Она всю жизнь меня одна растила, понимаешь? Ей сложно отпустить. Потерпи немного, привыкнет.
— Потерпи? Я терплю уже три недели. Она приходит, когда хочет, критикует всё, что я делаю, рассказывает, что я тебя неправильно кормлю…
— А может, она права? — перебил Сергей. — Может, тебе действительно стоит послушать? Мама знает, как вести хозяйство. У неё опыт.
Марина почувствовала, как что-то внутри оборвалось. Тонкая ниточка надежды на понимание. Она встала из-за стола и молча ушла в комнату. Сергей не пошёл за ней. Доедал котлетки.
Следующие недели превратились в изощрённую пытку. Свекровь приходила почти каждый день. Иногда с едой, иногда просто так. Она переставляла вещи, давала советы, которые звучали как приказы, и постоянно, постоянно сравнивала.
— Вот Леночка, жена Димы с третьего этажа, она каждое утро мужу блинчики печёт. А ты что? Бутерброды?
— У Серёжиной одноклассницы Танечки уже двое детей. А вы всё тянете…
— Посуду надо мыть сразу после еды, Мариночка. А то засохнет. Моя невестка этого не понимает, видимо.
Слово «невестка» в её устах звучало как диагноз. Как приговор. Марина чувствовала, как с каждым днём теряет себя. Свои привычки, свои желания, своё право на собственное мнение. Она стала бояться открывать входную дверь, вздрагивала от звука поворачивающегося ключа в замке.
А Сергей? Сергей ничего не замечал. Или не хотел замечать. Он приходил с работы, ел мамины котлетки, слушал мамины рассказы и искренне не понимал, почему Марина такая нервная. Между ними выросла стена. Невидимая, но непробиваемая.
Переломный момент случился в субботу. Марина впервые за долгое время решила приготовить праздничный ужин. Годовщина их первого свидания. Она купила хорошее мясо, овощи, даже бутылку вина. Полдня провела на кухне, стараясь, вкладывая душу. Накрыла стол, зажгла свечи.
Сергей должен был вернуться в семь. В половине седьмого в двери повернулся ключ, и на пороге появилась свекровь. С кастрюлей борща в руках и победной улыбкой на лице.
— Мариночка! Я тут подумала, что вы, наверное, голодные. Серёженька так борщ любит!
Марина застыла с подносом в руках. Её идеальный ужин, её старания, её попытка сделать этот вечер особенным — всё рушилось на глазах.
— Зинаида Михайловна, — голос прозвучал неожиданно твёрдо, — у нас сегодня годовщина. Я приготовила ужин. Мы хотели провести вечер вдвоём.
Свекровь окинула взглядом накрытый стол. Свечи. Вино. Её губы скривились в снисходительной усмешке.
— Ой, какие нежности. Ну ладно, я тогда борщ в холодильник поставлю. На завтра. Вино только убери, Серёженька не пьёт. Ему вредно.
— Он пьёт. Иногда. По праздникам.
— Не выдумывай. Я своего сына знаю.
В этот момент вошёл Сергей. Увидел мать, расплылся в улыбке.
— Мамуль! Ты чего тут?
— Да вот, борщика принесла. А Марина тут свечки зажгла, романтику развела.
Сергей посмотрел на стол, потом на Марину. В его глазах мелькнуло что-то похожее на виноватость, но он тут же отвёл взгляд.
— Мам, может, посидишь с нами? Раз уже пришла.
Марина почувствовала, как внутри что-то взорвалось. Тихо. Без внешних эффектов. Просто лопнуло, как перетянутая струна.
— Нет, — сказала она.
Оба повернулись к ней.
— Что — нет? — переспросил Сергей.
— Нет, она не посидит с нами. Это наш вечер. Наша годовщина. И я хочу провести её с тобой. Вдвоём.
Свекровь вспыхнула. Её лицо пошло красными пятнами.
— Вот как ты со мной разговариваешь? Серёжа, ты слышишь?
Сергей переводил взгляд с матери на Марину и обратно. Растерянный, беспомощный, как ребёнок, которого поймали между двух воспитателей.
— Марин, ну зачем ты так? Мама же от чистого сердца…
— От чистого сердца — это когда спрашивают, удобно ли прийти. Это когда уважают чужое пространство. Это когда не врываются в чужой дом каждый день с проверками!
— Чужой дом? — свекровь сделала шаг вперёд. — Чужой? Да мой сын оплачивает эту квартиру! Это его дом! А ты тут кто такая?
Слова ударили наотмашь. Марина отступила на шаг, словно от физического удара. Она посмотрела на Сергея, ожидая, что он скажет хоть что-то в её защиту. Он молчал. Смотрел в пол.
— Понятно, — Марина кивнула сама себе. — Всё понятно.
Она прошла в комнату, достала из шкафа дорожную сумку и начала складывать вещи. Руки не дрожали. Слёз не было. Была только ледяная, кристальная ясность.
Сергей появился в дверях через минуту.
— Марин, ты чего? Ты куда?
— К подруге. На первое время.
— Да ладно тебе, из-за ерунды… Мама сейчас уйдёт, мы поужинаем…
Марина застегнула сумку и выпрямилась.
— Серёж, дело не в ужине. Дело в том, что ты за три месяца ни разу не встал на мою сторону. Ни разу. Твоя мама входит в наш дом как к себе, критикует каждый мой шаг, а ты киваешь и ешь её котлетки. Я так больше не могу.
— Но она же мать! Что ты от меня хочешь?
— Я хочу быть главной женщиной в твоей жизни. Не второй после мамы. Не приложением к её советам. Главной. Можешь ты это понять?
Он молчал. И это молчание было красноречивее любых слов.
Марина подхватила сумку и вышла в коридор. Свекровь стояла у двери, скрестив руки на груди, с победной улыбкой.
— Ну вот, показала своё истинное лицо. Я же говорила тебе, Серёженька, не та девка. Не для тебя. Найдёшь себе нормальную, домашнюю.
Марина остановилась напротив неё. Посмотрела прямо в глаза.
— Знаете, Зинаида Михайловна, я вас не виню. Вы делаете то, что умеете. Но вашему сыну тридцать два года. И если он до сих пор не научился быть взрослым, это его проблема. Теперь — только его.
Она открыла дверь и вышла. Не оглядываясь.
Следующие две недели прошли как в тумане. Марина жила у подруги, ходила на работу, механически выполняла привычные действия. Сергей звонил. Каждый день. Сначала требовал вернуться, потом просил, потом умолял. Она не отвечала.
Однажды вечером раздался звонок в дверь. На пороге стоял Сергей. Осунувшийся, с тёмными кругами под глазами, непривычно тихий.
— Можно войти?
Подруга деликатно ушла на кухню. Они сели в гостиной друг напротив друга.
— Я поговорил с мамой, — начал он. — Серьёзно поговорил. Впервые в жизни.
Марина молчала, ждала.
— Она… она плакала. Говорила, что я её предаю. Что она всю жизнь на меня положила. Что теперь она никому не нужна.
— И что ты ей сказал?
Сергей поднял глаза. В них было что-то новое. Что-то, чего Марина раньше не видела.
— Я сказал, что люблю её. Но что я уже не маленький мальчик. Что у меня своя жизнь. И что если она хочет быть её частью, ей придётся научиться уважать мои границы. Наши границы.
Марина почувствовала, как внутри что-то дрогнуло. Маленький росток надежды.
— Она забрала ключи, — продолжил Сергей. — Сама отдала. Сказала, что будет звонить перед визитами. Я не знаю, изменится ли она. Честно, не знаю. Но я готов работать над этим. Над нами. Если ты дашь мне шанс.
Он достал из кармана небольшую коробочку. Открыл. Внутри лежало кольцо. Простое, серебряное, с маленьким камушком.
— Это не предложение руки и сердца. Пока. Это обещание. Что я буду стараться. Что ты для меня на первом месте. Что я больше не позволю никому, даже маме, обращаться с тобой так.
Марина смотрела на кольцо, потом на него. Столько всего хотелось сказать. Столько обид, столько боли. Но она вдруг поняла, что злость ушла. Осталась только усталость. И странное, осторожное тепло.
— Я не могу обещать, что всё забуду, — сказала она наконец. — И не могу обещать, что сразу вернусь. Мне нужно время. Но… я готова попробовать. Если ты правда серьёзно.
Он кивнул. Несколько раз, быстро, как мальчишка, получивший долгожданное разрешение.
— Серьёзно. Абсолютно серьёзно.
Прошёл месяц. Потом ещё один. Марина вернулась в квартиру, но на своих условиях. Свекровь действительно изменилась. Нет, она не стала идеальной. Всё ещё советовала, всё ещё вздыхала по поводу бутербродов вместо каши. Но теперь она звонила перед визитами. Теперь она стучала в дверь, а не открывала своим ключом. Теперь она уходила, когда её просили.
Это было нелегко. Ни для кого из них. Свекровь училась отпускать сына, Сергей учился быть мужем, а не маленьким мальчиком, Марина училась прощать и доверять снова.
Однажды воскресным утром свекровь пришла в гости. С пирогом. Позвонила заранее, спросила разрешения.
Они сидели на кухне втроём. Пили чай. Свекровь рассказывала про соседку, которая опять залила этаж. Сергей смеялся. Марина разливала чай по чашкам. Обычное воскресенье. Обычная семья.
— Пирог вкусный, — сказала Марина. — Научите рецепту?
Свекровь подняла на неё глаза. Удивлённые. Тёплые.
— Правда хочешь?
— Правда.
Свекровь улыбнулась. Впервые за всё время — по-настоящему, без подтекста.
— Конечно, дочка. Конечно, научу.
Это маленькое слово — «дочка» — прозвучало как начало чего-то нового. Марина улыбнулась в ответ. За окном светило весеннее солнце. Впереди было много работы. Над отношениями, над собой, над умением находить компромиссы.
Но теперь они были командой. Пусть несовершенной, пусть с шероховатостями и старыми ранами. Но командой. И это стоило всех пережитых слёз.
Свекор зачастил