Свекровь позвонила в половине первого ночи. Не написала, не предупредила — просто позвонила, и Виктор, мой муж, подскочил с кровати так, будто его ударило током.
— Мам? Что случилось?
Я лежала в темноте, слушая его приглушённый голос из коридора. Обрывки фраз долетали до меня как осколки стекла: «Не плачь», «Сейчас приеду», «Подожди, я быстро». Через пять минут он уже натягивал джинсы, не глядя мне в глаза.
— Маме плохо. Надо съездить.
— В час ночи? — я приподнялась на локте. — Что с ней?
— Не знаю точно. Говорит, сердце прихватило. Ей страшно одной.
Я могла бы напомнить ему, что его мать, Галина Петровна, за последние полгода вызывала его среди ночи уже раз двадцать. То сердце, то давление, то какой-то шум за окном, то сломался кран. Я могла бы сказать, что каждый раз, когда он приезжал, выяснялось, что ничего страшного не произошло — просто свекрови стало одиноко. Но я промолчала. Смотрела, как он завязывает шнурки, и чувствовала, как внутри меня что-то медленно затвердевает.
— Ложись спать, — бросил он уже от двери. — Я постараюсь быстро.
Дверь закрылась. Я осталась одна в нашей квартире, в нашей постели, которая в последнее время всё чаще была пустой с его стороны. Свекровь звала — муж бежал. Это было негласное правило нашей семьи, которое я должна была принять как данность.
Мы с Виктором женаты три года. Первый год был почти идеальным. Галина Петровна держала дистанцию, приезжала в гости редко, звонила по выходным. Всё изменилось, когда её муж, отец Виктора, ушёл к другой женщине. Это случилось полтора года назад, и с тех пор свекровь превратилась в чёрную дыру, которая поглощала всё внимание моего мужа. Она звонила каждый день. Иногда по несколько раз. Жаловалась на здоровье, на соседей, на погоду, на цены в магазине. Виктор слушал, утешал, обещал приехать. И приезжал. Снова и снова.
Я пыталась быть понимающей невесткой. Говорила себе: её бросил муж, ей тяжело, это временно. Но временное растянулось на полтора года и не собиралось заканчиваться. Свекровь не искала работу, не заводила подруг, не ходила к психологу. Зачем, если есть сын, который примчится по первому зову?
Виктор вернулся в четыре утра. Я не спала. Лежала в темноте с открытыми глазами и слушала, как он осторожно, стараясь не шуметь, раздевается в прихожей. Он скользнул под одеяло, от него пахло ночным холодом и чем-то приторно-сладким — духами его матери.
— Как она? — спросила я ровным голосом.
— Нормально. Просто испугалась. Я посидел с ней, чаю попили. Она успокоилась.
Чаю попили. В три часа ночи. Пока я лежала одна в пустой постели.
— Виктор, — я села на кровати и включила ночник. Мне нужно было видеть его лицо. — Это не может продолжаться вечно.
Он тяжело вздохнул. Я знала этот вздох. Это был вздох человека, которого снова будут обвинять в том, что он хороший сын.
— Даша, она моя мать. Она одна. Ей плохо.
— Ей не плохо. Ей одиноко. Это разные вещи. И она использует тебя как бесплатную службу психологической поддержки. Двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю.
— Это жестоко, — он нахмурился. — Ты говоришь о моей матери.
— Я говорю о нашем браке. О том, что твоя мать звонит чаще, чем ты целуешь меня. О том, что я провожу больше ночей одна, чем с тобой. Виктор, посмотри на меня. Я — твоя жена. Не она.
Он отвёл взгляд. Всегда отводил, когда я поднимала эту тему. — Это временно. Она справится. Ей просто нужно время.
Время. Полтора года — недостаточно времени. Три года нашего брака — недостаточно времени. Сколько ещё? Пять лет? Десять? Пока свекровь не состарится окончательно и не переедет к нам жить?
Утром, собираясь на работу, я приняла решение. Оно созрело за эту бессонную ночь, выкристаллизовалось из моей усталости и обиды во что-то холодное, твёрдое, как алмаз. Если Виктор не понимает слов, он поймёт действия. Зеркало — лучший учитель.
— Кстати, — сказала я, наливая себе кофе. Голос мой был абсолютно спокоен. — Сегодня вечером ко мне заедет Андрей. Мой бывший одногруппник. Помнишь, я рассказывала?
Виктор поднял голову от тарелки с яичницей. В его глазах мелькнуло что-то похожее на удивление.
— Зачем?
— Поговорить. Мне нужна эмоциональная поддержка. Понимаешь, у меня муж постоянно уезжает к маме, и мне бывает одиноко. Андрей — отличный слушатель. Он всегда умел поддержать.
Пауза. Виктор медленно опустил вилку.
— Это что, месть?
— Нет, — я пожала плечами. — Это поддержка. Дружеская. Ты же сам говоришь, что нет ничего плохого в том, чтобы поддерживать близких людей. Андрей мне близок. Мы дружим со студенчества.
— Это совсем другое!
— Почему? — я посмотрела на него с искренним любопытством. — Объясни мне, в чём разница. Ты ездишь к матери по ночам, потому что ей нужна поддержка. Я приглашаю друга, потому что мне нужна поддержка. Где разница?
Он открыл рот, чтобы возразить, но слова застряли в горле. Он не мог сформулировать разницу, потому что её не было. Точнее, она была — в его голове свекровь имела право на его время и внимание, а я — нет. Но сказать это вслух он не мог.
— Даша, это глупо, — наконец выдавил он.
— Возможно. Но я устала от умных разговоров, которые ни к чему не приводят. Андрей приедет в восемь. Мы посидим, поговорим. Можешь не волноваться, ничего криминального.
Я допила кофе, взяла сумку и вышла из квартиры, оставив мужа в состоянии полного замешательства.
Конечно, никакой Андрей не приехал. Его вообще не существовало в том виде, в каком я его описала. Был реальный Андрей, мой бывший одногруппник, женатый, с двумя детьми, живущий в другом городе. Но Виктору об этом знать было не обязательно. Вечером я закрылась в спальне, включила телевизор и полтора часа разговаривала сама с собой, время от времени посмеиваясь и произнося вслух фразы вроде «Да, ты прав» и «Спасибо, мне уже легче». Это было абсурдно и театрально, но я знала, что Виктор стоит под дверью и слушает.
Когда я вышла из спальни, он сидел на диване с каменным лицом.
— Ну как, поговорила? — процедил он сквозь зубы.
— Да, спасибо. Андрей — замечательный человек. Так внимательно слушает. Сказал, что понимает меня. Что я заслуживаю большего внимания от мужа.
— Он не имеет права так говорить!
— А твоя мать имеет право говорить, что я плохая жена? Что я тебя от неё отрываю? Что я эгоистка?
Виктор замер. Он не знал, что я слышала эти слова. Свекровь произносила их тихо, в телефонных разговорах с сыном, думая, что я не слышу. Но я слышала. Каждое слово.
— Мама так не говорит, — пробормотал он неуверенно.
— Говорит. И ты молчишь. Ты никогда меня не защищаешь. Ты просто киваешь и едешь к ней, когда она щёлкает пальцами. А я остаюсь здесь, одна, и должна с этим мириться. Но знаешь что? Я больше не буду мириться.
Следующие две недели превратились в странную, изнурительную игру. Каждый раз, когда Виктор срывался к матери, я устраивала свой «сеанс» с воображаемым Андреем. Закрывалась в спальне, разговаривала сама с собой, выходила с расслабленной улыбкой и благодарила за прекрасный вечер. Виктор кипел от злости, но не мог ничего сказать. Его аргументы — «это моя мать», «ей нужна помощь», «это совсем другое» — разбивались о мою железную логику.
Свекровь тем временем усилила давление. Она звонила ещё чаще, жаловалась ещё громче. Она чувствовала, что теряет контроль, и отчаянно пыталась его вернуть. Однажды она позвонила мне напрямую.
— Дарья, — её голос был сладким, как патока. — Нам нужно поговорить. Ты же понимаешь, что твоё поведение разрушает семью?
— Какое именно поведение, Галина Петровна?
— Эти твои… друзья. Эти закрытые двери. Ты унижаешь моего сына. Он мне всё рассказывает.
Я усмехнулась. Конечно, рассказывает. Он бежит к ней жаловаться так же, как она бежит к нему за утешением. Два человека, намертво спаянные нездоровой связью.
— Галина Петровна, давайте начистоту. Вы считаете нормальным вызывать сына среди ночи, потому что вам скучно?
— Мне не скучно! Мне плохо! У меня сердце!
— Вы были у кардиолога?
Пауза. Долгая, красноречивая пауза.
— Это не твоё дело.
— Вот видите. Вам не нужен врач. Вам нужен Виктор. Но Виктор — мой муж. И я хочу, чтобы он иногда ночевал дома. Со мной. В нашей постели.
Она бросила трубку. Через час позвонила Виктору и устроила истерику. Он примчался к ней, не сказав мне ни слова. Я не стала его останавливать. Просто достала телефон и громко, так, чтобы он слышал, произнесла: «Андрей? Привет! Есть минутка?».
Дверь хлопнула с такой силой, что задрожали стены.
Кульминация наступила через три недели. Был вечер пятницы. Мы с Виктором сидели в гостиной — молча, как два незнакомца в зале ожидания. Между нами лежала пропасть из невысказанных обид и взаимных претензий. Я читала книгу, он листал что-то в телефоне. И тут раздался звонок в дверь.
Виктор открыл. На пороге стояла Галина Петровна. Собственной персоной. Без предупреждения, без звонка. С чемоданом.
— Мама? — Виктор опешил. — Что случилось?
Свекровь прошла мимо него в квартиру, окинула меня холодным взглядом и объявила:
— Я переезжаю к вам. Мне стало совсем худо одной. Врач сказал, что мне нельзя жить без присмотра.
У меня внутри всё оборвалось. Это был её козырь. Её последний, самый мощный удар. Если она переедет сюда, моя жизнь превратится в ад. Она будет контролировать каждый мой шаг, комментировать каждое моё слово, отравлять каждую минуту моего существования.
Я встала. Медленно, как в замедленной съёмке.
— Галина Петровна, — мой голос был абсолютно спокоен. Это спокойствие стоило мне неимоверных усилий. — Мы с Виктором должны это обсудить. Наедине. Пожалуйста, подождите в коридоре.
Свекровь фыркнула, но что-то в моём взгляде заставило её послушаться. Она вышла, демонстративно хлопнув дверью. Я повернулась к мужу.
— Виктор, это твоя квартира. И твоя мать. Я не буду принимать это решение за тебя. Но я хочу, чтобы ты знал: если она переедет сюда, я уйду. Не потому что не люблю тебя. А потому что не могу жить в доме, где мне нет места.
Он смотрел на меня, и в его глазах я впервые увидела не раздражение, не усталость — страх. Настоящий страх потерять меня.
— Даша…
— Я три года пыталась быть хорошей невесткой. Я терпела её звонки, её претензии, её вторжения в нашу жизнь. Я молчала, когда она называла меня эгоисткой. Я ждала тебя, когда ты уезжал к ней среди ночи. Но у меня есть предел. И он достигнут.
— Я не знал, что тебе так тяжело, — прошептал он.
— Потому что ты не спрашивал. Ты был слишком занят — слушал её проблемы. А у меня тоже есть проблемы, Виктор. Главная из них — муж, который выбирает мать вместо жены.
Он молчал. Я видела, как в его голове идёт мучительная работа. Он разрывался между двумя женщинами, между долгом сына и долгом мужа. И мне было его жаль. Искренне жаль. Но моя жалость не могла быть важнее моего самоуважения.
— Что мне делать? — наконец спросил он.
— То, что должен был сделать давно. Поставить границы. Твоя мать — взрослый человек. Ей пятьдесят два года. Она способна жить самостоятельно, если захочет. Но она не хочет. Потому что ты позволяешь ей не хотеть.
Он вышел в коридор. Я слышала их голоса — сначала тихие, потом громче. Свекровь кричала, плакала, обвиняла. Виктор отвечал — впервые за три года — твёрдо. Он говорил ей то, что я говорила ему всё это время. Что она должна научиться справляться сама. Что ему нужно думать о своей семье. Что переезд невозможен.
Галина Петровна ушла через час. С чемоданом, со слезами, с обещаниями никогда больше не звонить и не беспокоить. Я знала, что эти обещания не продержатся и недели. Но главное было сделано. Виктор сделал выбор. Впервые за три года он выбрал меня.
Той ночью мы лежали в постели, обнявшись. Не занимались любовью — просто лежали, чувствуя тепло друг друга. Это было странное, хрупкое примирение.
— Мне нужно многое изменить, — тихо сказал Виктор. — Я знаю, что был неправ. Не во всём, но во многом.
— Мне тоже, — признала я. — Этот спектакль с Андреем… это было глупо. Жестоко.
— Но эффективно, — он невесело усмехнулся. — Знаешь, что я понял? Когда ты закрывалась в спальне, я чувствовал себя преданным. Брошенным. И тогда я наконец понял, что ты чувствуешь каждый раз, когда я уезжаю к маме.
— В этом и был смысл.
Он помолчал.
— Мама не изменится. Она будет звонить. Будет жаловаться. Будет пытаться вернуть контроль.
— Я знаю.
— Но я буду учиться говорить ей «нет». Это будет трудно. Но я попробую.
Я повернулась к нему, заглянула в глаза.
— Это всё, о чём я прошу. Не разрывать связь с матерью. Просто помнить, что у тебя есть жена. Что мы — семья. Что я тоже имею право на твоё время и внимание.
Он кивнул. Притянул меня ближе. И впервые за долгие месяцы я почувствовала, что мой муж — со мной. Не с телефоном у уха. Не в машине по дороге к матери. Здесь. Рядом.
Следующие месяцы были непростыми. Галина Петровна сдержала слово ровно четыре дня, потом позвонила с очередной жалобой. Виктор разговаривал с ней десять минут, потом вежливо попрощался и положил трубку. Она звонила снова — он не отвечал до утра. Она приехала без предупреждения — он вежливо, но твёрдо объяснил, что нужно звонить заранее. Она устроила истерику — он предложил ей записаться к психотерапевту и сам нашёл специалиста.
Я наблюдала за этими изменениями с осторожным оптимизмом. Виктор учился ставить границы. Медленно, с откатами, с рецидивами — но учился. А я училась не использовать манипуляции в ответ на манипуляции. Это оказалось сложнее, чем я думала. Спектакль с Андреем дал результат, но оставил горький привкус. Победа, одержанная такими методами, не приносит настоящего удовлетворения.
Через полгода всё стало другим. Галина Петровна ходила к психологу раз в неделю. Она по-прежнему звонила, но реже, и её звонки перестали быть ночными истериками. Она даже нашла подруг — в своём дачном кооперативе, где проводила теперь большую часть времени. Она по-прежнему не любила меня, но научилась это скрывать. А я научилась не принимать её нелюбовь близко к сердцу.
— Знаешь, — сказал однажды Виктор, когда мы ужинали в нашем любимом ресторане. — Мама сказала, что ты изменилась. Стала мягче.
— Правда? — я усмехнулась. — И что ты ответил?
— Что мы оба изменились. Что мы научились слышать друг друга.
Он взял мою руку. Его ладонь была тёплой и надёжной.
— Спасибо, что не ушла. Что дала мне шанс.
— Спасибо, что использовал его.
Я смотрела на мужа — на человека, который выбрал меня. Который научился говорить «нет» своей матери и «да» — нашему браку. Путь был долгим и болезненным. Но мы прошли его. Вместе.
Свекровь позвонила в тот вечер, когда мы возвращались домой. Виктор посмотрел на экран, потом на меня. Улыбнулся.
— Перезвоню завтра, — сказал он. И убрал телефон в карман.
Это была маленькая победа. Одна из многих. Но именно из таких маленьких побед и складывается счастливый брак.
Жена много зарабатывает, муж живет на широкую ногу