Свекровь вошла без звонка. Просто повернула ключ в замке — том самом, который я забыла забрать после переезда, — и оказалась в нашей прихожей, когда я стояла у плиты в старом халате, помешивая утреннюю кашу.
— Варвара, мы должны поговорить.
Я обернулась. Людмила Фёдоровна стояла в дверях кухни, и её лицо было похоже на застывший воск. Холодное, непроницаемое. В руках она держала какую-то папку с документами. Я сразу поняла — ничего хорошего меня не ждёт.
— Здравствуйте, — я вытерла руки о полотенце. — Вы бы хоть предупредили, что придёте.
— Я предупреждать не обязана. Это квартира моего сына. И моя тоже, между прочим.
Она прошла на кухню, села за стол, не снимая пальто. Положила папку перед собой и сложила руки поверх неё. Поза судьи перед оглашением приговора.
Я выключила плиту. Каша больше не имела значения. У меня внутри всё сжалось в тугой ком. За три года брака я научилась считывать настроение свекрови по мельчайшим деталям. И сейчас каждая клеточка моего тела кричала: опасность.
— Слушаю вас.
Людмила Фёдоровна открыла папку. Достала оттуда несколько листов, исписанных мелким почерком, и протянула мне.
— Читай.
Я взяла листы. Это была расписка. Составленная на моё имя. В ней говорилось, что я, Варвара Сергеевна Комарова, обязуюсь в течение двух месяцев освободить данную квартиру и съехать без предъявления каких-либо претензий на жилплощадь. Дата внизу — вчерашняя. Подпись — моя. Только я эту бумагу никогда не подписывала.
Меня затрясло. Я смотрела на эту фальшивку и не могла поверить в происходящее.
— Я это не писала. Это подделка.
— Ничего не подделка, — свекровь забрала у меня листы обратно и аккуратно убрала в папку. — Ты сама вчера приходила ко мне и написала всё под диктовку. Мы с нотариусом были свидетелями. Всё законно.
— Какой нотариус? Я вчера вообще не выходила из дома! У меня была температура!
Людмила Фёдоровна усмехнулась. Эта усмешка была хуже любого крика.
— У тебя что-то путается в памяти, милая. Вот печать нотариуса, вот его подпись. Всё красиво, всё чисто. Ты обязалась съехать. Поэтому собирай свои тряпки и отправляйся к родителям. Или куда хочешь. Мне всё равно.
Я не могла дышать. Стены кухни будто сдвинулись, сжимая меня со всех сторон. Это была ловушка. Тщательно спланированная, хладнокровная ловушка.
— Почему вы это делаете?
Вопрос вырвался сам собой. Я понимала, что это бессмысленно, но не могла сдержаться.
Свекровь встала. Подошла ко мне вплотную. Её глаза были ледяными.
— Потому что ты мне не подходишь. Ты никогда мне не подходила. Я терпела тебя три года, ждала, что одумаешься и уйдёшь сама. Но ты прилипла. Как банный лист. И теперь ещё детей собралась рожать. А я этого не допущу.
— Где Игорь? Он знает, что вы задумали?
Людмила Фёдоровна рассмеялась. Коротко и зло.
— Игорёк? Он в командировке. Специально отправила его на три дня. К его возвращению ты уже будешь далеко отсюда. А он успокоится. Найдёт себе другую. Нормальную. Которая не из деревни, не с пустыми руками, не с этими своими манерами. Тебе повезло выйти замуж за моего сына. Ты пожила в Москве, в хорошей квартире, носила приличную одежду. Спасибо скажи и уходи по-хорошему.
Она говорила это спокойно, обыденно, словно объясняла маленькому ребёнку простые правила игры. И я поняла — она давно всё решила. Может быть, с самого первого дня, когда Игорь привёл меня в родительский дом и сказал: мама, познакомься, это моя невеста.
Тогда свекровь улыбнулась, обняла меня, назвала доченькой. А теперь вот стояла передо мной с поддельными документами и требовала убираться из жизни её сына.
— Я не уйду, — мой голос дрожал, но я всё равно произнесла эти слова. — Это моя квартира тоже. Я жена Игоря. Законная. И вы не имеете права меня выгонять.
Людмила Фёдоровна вздохнула, как человек, которого утомляет глупость собеседника.
— Права, говоришь? Милая, у тебя нет никаких прав. Квартира записана на Игоря. Я дарила её ему до вашей свадьбы. Ты здесь просто прописана. А прописку можно и отменить. У меня есть связи. И деньги. А у тебя что есть, Варвара? Ничего. Пустое место.
Она взяла свою папку, развернулась и пошла к выходу. На пороге обернулась.
— Через два дня жду от тебя звонка с адресом, куда отправить твои вещи. Не звонишь — выброшу на помойку. Решай сама.
Дверь за ней закрылась. Я осталась одна на кухне, где остывала недоваренная каша и где моя жизнь только что рассыпалась на осколки.
Я позвонила Игорю через пять минут после ухода свекрови. Пальцы тряслись так, что я три раза промахивалась мимо кнопки вызова. Гудки тянулись бесконечно. Наконец он ответил. Голос усталый, раздражённый.
— Варь, я на совещании. Перезвоню позже.
— Игорь, подожди! Твоя мать…
— Что опять? — он вздохнул. — Слушай, я не могу сейчас разбираться в ваших ссорах. Ты взрослая женщина, разберёшься сама. Пока.
Он сбросил звонок. Я смотрела на экран телефона и чувствовала, как внутри меня что-то окончательно ломается. Не трещина, а провал. Полный, тёмный провал.
Он знал. Конечно, он знал. Его мать не стала бы действовать без его согласия. Командировка. Три дня. Как раз достаточно, чтобы я собралась и исчезла, не устраивая сцен и скандалов.
Они оба меня предали.
Следующие два часа я просто сидела на диване, уставившись в одну точку. Потом встала, оделась и поехала к родителям. Мама открыла дверь, взглянула на моё лицо и сразу всё поняла.
— Что случилось, доченька?
Я рассказала. Всё. Про поддельную расписку, про угрозы свекрови, про Игоря, который не захотел даже выслушать. Мама слушала, и её лицо становилось всё жёстче.
— Значит, так, — она взяла меня за руки. — Ты никуда не съедешь. Это твоя квартира. Ты жена, у тебя есть права. А эта… свекровь твоя пусть идёт лесом со своими бумажками. Завтра утром едем к юристу. Хорошему. Он нам скажет, что делать.
— Мам, у нас нет денег на юриста.
— Найдём. Продам серьги, что отец мне на юбилей подарил. Но ты останешься в своём доме. Слышишь? Не позволю я этой дряни тебя выгнать.
Впервые за весь день я почувствовала, что не одна. Что кто-то на моей стороне. Мама обняла меня, и я разрыдалась у неё на плече, как маленькая девочка.
На следующий день мы сидели в офисе юриста Александра Петровича. Пожилой мужчина с седыми волосами и усталыми глазами внимательно изучал фотографию той расписки, которую я успела сфотографировать на телефон.
— Это подделка, — сказал он наконец. — Причём довольно грубая. Почерк не ваш, это видно даже без экспертизы. Печать нотариуса… сейчас посмотрю.
Он набрал что-то на компьютере, изучил результаты поиска.
— Так. Этот нотариус действительно существует. Но вчера у него был выходной. Он вообще последние три дня не работал, был на больничном. Это легко проверить. Значит, печать краденая или поддельная.
Моё сердце забилось быстрее. Надежда. Крохотная, но живая.
— То есть… эта расписка недействительна?
— Абсолютно. Более того, ваша свекровь совершила серьёзное правонарушение. Подделка документов, угрозы, попытка завладения чужим имуществом. Если вы напишете заявление, у неё будут большие проблемы.
Мама взяла меня за руку.
— Пиши заявление.
Я колебалась. Это была моя свекровь. Мать моего мужа. Если я пойду в полицию…
— Варвара, — Александр Петрович наклонился ко мне через стол. — Пойми правильно. Эта женщина не остановится. Сегодня она подделала расписку. Завтра она может подстроить что-то серьёзнее. Выставить тебя из квартиры силой. Подкинуть что-нибудь запрещённое и вызвать полицию. Таких случаев множество. Ты должна защитить себя. Сейчас. Пока не поздно.
Я посмотрела на маму. Она кивнула.
— Он прав. Защищайся.
Я написала заявление. Дрожащими пальцами, через силу, но написала. Александр Петрович забрал его, пообещал довести дело до конца и проследить, чтобы всё было по закону.
Когда мы выходили из офиса, я чувствовала себя опустошённой. Но в этой пустоте было что-то правильное. Я сделала выбор. Впервые за три года я не промолчала, не стерпела, не пошла на компромисс.
Игорь вернулся из командировки вечером следующего дня. Я встретила его в прихожей. Он был весёлый, расслабленный, с пакетом пирожных в руках.
— Привет, Варюш! Я тут тебе сладкого взял. Как дела? Мать не доставала?
Он говорил это легко, между делом, разуваясь. Словно речь шла о мелкой бытовой неприятности. Типа засорившейся раковины.
— Игорь, нам нужно поговорить.
Он уловил что-то в моём тоне. Выпрямился, посмотрел на меня внимательно.
— Что случилось?
— Твоя мать приходила. С поддельными документами. Требовала, чтобы я съехала. Ты об этом знал?
Тишина. Долгая, вязкая тишина. Игорь стоял и смотрел на меня, и по его лицу я видела, как он лихорадочно соображает, что ответить.
— Варя, ну… Мама переживает за меня. Она просто хотела…
— Ты знал, — это был не вопрос. Утверждение. — Ты знал, что она задумала, и согласился. Поэтому и уехал в командировку. Чтобы не видеть, как она меня выгоняет.
— Всё не так! Она просто считает, что нам нужно пожить отдельно, набраться опыта…
— Опыта? — я засмеялась. Истерически, зло. — Опыта в чём? В том, как терпеть унижения? Мы женаты три года! Какой ещё опыт?
Игорь провёл рукой по лицу. Он выглядел загнанным. И виноватым. Очень виноватым.
— Слушай, ну давай спокойно обсудим. Я поговорю с мамой, она иногда заносит, но в глубине души она желает нам добра…
— Твоя мама подделала документы, Игорь. Документы! У неё фальшивая нотариальная печать! Я написала на неё заявление в полицию.
Он побледнел.
— Ты что наделала?
— Я защитила себя. То, что должен был сделать ты. Но ты был слишком занят, прячась от ответственности.
Игорь сел на стул в прихожей. Пакет с пирожными выпал из его рук на пол. Он смотрел в стену, и по его лицу было видно — в его картине мира что-то безвозвратно треснуло.
— Ты подала на мою мать в полицию, — повторил он тихо. — Ты сделала это.
— Да. Сделала. И если ты не на моей стороне, тогда скажи прямо сейчас.
Он молчал. Долго молчал. А потом встал, прошёл мимо меня в комнату и закрыл за собой дверь. Не хлопнул. Просто тихо, почти бесшумно закрыл.
Я осталась стоять в прихожей. И поняла — мой брак закончился. Не с криками и битьём посуды. Он закончился в этой тишине, за закрытой дверью, где мой муж сделал свой выбор. И это был не я.
Через неделю Людмилу Фёдоровну вызвали на допрос. Экспертиза подтвердила подделку. Нотариус дал показания, что никакой расписки он не заверял и печать у него действительно украли месяц назад, о чём он писал заявление.
Свекрови грозил условный срок и штраф. Она пыталась мне звонить, угрожать, потом умолять. Я не брала трубку.
Игорь всю эту неделю спал на диване. Мы почти не разговаривали. Он ходил мрачный, злой. Однажды ночью я услышала, как он говорил по телефону с матерью.
— Мам, ну ты же сама виновата… Нет, я не могу ей это запретить, она имеет право… Мам, прекрати истерику!
А потом были тихие, виноватые слова:
— Мам, не плачь. Я люблю тебя. Мы что-нибудь придумаем.
Я слушала это из-за двери и чувствовала, как внутри меня окончательно всё умирает. Моя любовь к Игорю. Вера в нашу семью. Надежда на счастливое будущее.
Он любил свою мать. Больше, чем меня. И никогда этого не скрывал. Просто я не хотела видеть.
Через три недели я сама подала на развод. Игорь не сопротивлялся. Он просто подписал все бумаги молча, избегая моего взгляда. Квартиру разделили пополам. Он выкупил мою долю за приличные деньги — видимо, мать дала. Хотел, чтобы я ушла быстрее и не напоминала о себе.
Я ушла. Сняла маленькую однокомнатную квартиру на другом конце города. Устроилась на новую работу. Начала жизнь с чистого листа.
А через полгода встретила Дмитрия. Спокойного, надёжного мужчину, который с первого дня сказал мне: моя мама замечательная, но ты важнее. Ты — моя семья. И я знала — он не врёт.
Иногда я вспоминаю ту холодную кухню, где свекровь швыряла мне в лицо поддельные документы и говорила, что я пустое место. И знаете что? Она была права. Я действительно была пустым местом. В той жизни, в том доме, рядом с тем мужчиной, который не смог за меня заступиться.
Но пустое место — это не приговор. Это возможность. Возможность заполнить себя чем-то новым. Настоящим. Своим.
И я заполнила. Счастьем, уважением, любовью, которую не нужно выпрашивать и доказывать. Той жизнью, где я не гость. Где я — хозяйка.
А Людмила Фёдоровна получила свой условный срок и штраф. Игорь до сих пор живёт с ней в той квартире. Иногда я вижу его профиль в соцсетях — постаревший, уставший, одинокий.
И не жалею ни о чём.
Ты мой брат и обязан помогать: моими детьми заниматься и квартирой обеспечить — сказала Нина