Галина Петровна стояла у окна, сжимая в руке конверт. Бумага была плотной, дорогой, с водяными знаками. Внутри лежал документ, который должен был всё изменить. Завещание её покойного мужа. Нотариус зачитал его вчера, и с тех пор она не могла избавиться от ощущения, что земля уходит из-под ног.
Квартира. Трёхкомнатная, в центре Москвы, купленная ещё в девяностые, когда такое было возможно. Её квартира. Её дом, где она прожила тридцать пять лет. А теперь половина принадлежала Кате. Её бывшей невестке.
Бывшей, потому что Катя развелась с Денисом два года назад. Галина тогда радовалась. Эта девчонка никогда ей не нравилась — слишком самостоятельная, слишком независимая, слишком много себе позволяла. Не та невестка, о которой мечталось. Галина представляла рядом с сыном кроткую, послушную девушку, которая будет благодарна за каждый совет и прислушиваться к мнению старших. А Катя с первого дня ставила границы.
После развода Галина думала, что навсегда избавилась от этой проблемы. Сын остался с ней, как и должно быть. Переехал обратно в родительскую квартиру, в свою детскую комнату. И всё было правильно, как задумано природой. Мать и сын. Крепкая связь, которую никто не разорвёт.
Но муж… Пётр Семёнович оказался предателем. Он изменил завещание за месяц до инфаркта, и Галина узнала об этом только вчера, в душном кабинете нотариуса. Половина квартиры Кате. Потому что, как написал её покойный супруг, «Екатерина была единственной, кто по-настоящему заботился обо мне в последние годы».
Галина скомкала конверт. Заботилась! Эта выскочка приезжала раз в неделю с какими-то пирогами, болтала с Петром о книгах, приносила ему лекарства. Разыгрывала спектакль доброты, чтобы втереться в доверие. А Галина что, не заботилась? Она же жена! Она рядом каждый день, каждую минуту!
Дверь в квартиру открылась. Денис вернулся с работы. Высокий, сутулый, с вечно усталым лицом. Сорок два года, а выглядит на пятьдесят. Работа его высасывает — менеджер в строительной компании, постоянные авралы, недовольные клиенты.
— Мам, привет, — буркнул он, снимая ботинки. — Что на ужин?
Галина развернулась от окна. Лицо её было каменным.
— На ужин у нас разговор. Садись.
Денис почувствовал неладное. Мать в таком состоянии он видел нечасто, но когда видел — ничего хорошего не следовало. Он прошёл на кухню, плюхнулся на стул. Галина положила перед ним конверт.
— Читай.
Он пробежал глазами по тексту завещания. Побледнел. Отложил бумаги. Провёл рукой по лицу.
— Папа… оставил половину Кате?
— Да. Твоей бывшей жене. Которая развелась с тобой, бросила нашу семью и теперь претендует на наш дом.
Денис молчал. Галина видела, как в его глазах борются разные чувства. Удивление, растерянность, а потом… что-то ещё. Что-то, чего она не ожидала увидеть. Понимание.
— Мам, папа был в своём уме. Если он так решил…
— Что значит «так решил»?! — голос Галины взлетел вверх, острый, как нож. — Эта девица обманула старика! Она специально…
— Катя никого не обманывала, — перебил Денис. Тихо, но твёрдо. — Она действительно приезжала к папе. Каждую неделю. Даже после развода. Она привозила ему книги, которые он любил. Готовила тот самый пирог с яблоками, который он обожал. Сидела с ним, разговаривала.
Галина смотрела на сына, не веря своим ушам.
— И что? Я тоже была рядом! Я жена! Я готовила, стирала, убирала!
— Ты ругалась, — сказал Денис. — Ты постоянно ругалась на папу за то, что он не туда поставил тапки, не так помыл чашку, забыл выключить свет в ванной. Ты относилась к нему как к обузе.
Тишина повисла тяжёлым камнем. Галина открыла рот, чтобы возразить, но слова застряли в горле. Потому что это была правда. Она и правда раздражалась. Пётр в последние годы сдал — стал медлительным, забывчивым, неуклюжим. Она воспринимала это как личное оскорбление. Как будто он нарочно превращался в беспомощного старика, чтобы усложнить ей жизнь.
А Катя приезжала и улыбалась ему. Слушала его бесконечные истории про войну, которые Галина знала наизусть и слышать больше не могла. Пекла пироги, хотя у неё была своя жизнь, своя работа, свои заботы.
— Она разведена с тобой! — выдавила наконец Галина. — Какое она имеет право…
— Мам, достаточно. Папа принял решение. Катя получает половину квартиры. Это законно.
— Законно?! — Галина вскочила со стула. — Я буду оспаривать! Я пойду в суд! Найду адвоката, докажу, что он был не в себе, что она манипулировала стариком!
Денис поднял на неё усталые глаза.
— И что ты докажешь? Нотариус подтвердит, что папа был дееспособен. Свидетелей — соседи, которые видели, как Катя за ним ухаживала. А что видели они в тебе? Женщину, которая кричала на больного мужа за каждую мелочь.
Это было унизительно. Сын, её единственный сын, вставал на сторону этой… этой…
— Значит, ты поддерживаешь её? — прошипела Галина. — Против собственной матери?
— Я никого не поддерживаю. Я просто говорю правду. Катя имеет право на эту квартиру. Папа хотел, чтобы у неё было жильё. Он знал, что она снимает однушку на окраине, что ей тяжело.
— А нам легко?! Мы тоже вдвоём в этой квартире! Куда мы денемся, если она захочет продать свою долю?!
Денис встал, подошёл к окну. Постоял, глядя на вечерний город.
— Может, нам и правда пора съехать. Мне сорок два, я живу с мамой. Это ненормально.
Галина замерла. Эти слова ранили больнее любого предательства. Съехать? Оставить её одну?
— Ты хочешь бросить мать? — голос её дрогнул. — После всего, что я для тебя сделала?
Денис обернулся. Посмотрел на неё долгим, оценивающим взглядом.
— А что ты сделала, мам? Вырастила меня? Это твоя обязанность была. Или ты про то, как развалила мой брак?
Удар был точным и жестоким. Галина попятилась.
— Я не разваливала…
— Разваливала. Ты с первого дня невзлюбила Катю. Критиковала её готовку, её работу, её друзей. Постоянно вмешивалась в наши дела. Учила, как нам жить, куда ехать отдыхать, когда заводить детей. А когда я пытался защитить жену, ты устраивала истерики, говорила, что я предатель, что я выбрал чужую женщину вместо родной матери.
Он говорил спокойно, без злости. И это было страшнее любого крика.
— Катя терпела три года. А потом не выдержала. Она сказала: «Либо ты наконец становишься мужем, либо так и оставайся маминым сыном». И я не смог. Я выбрал тебя, мам. И Катя ушла. А теперь живу здесь, в своей детской комнате, сплю на той же кровати, что и в пятнадцать лет. И мне сорок два.
Галина смотрела на сына и не узнавала его. Это был чужой человек, который вдруг заговорил своим голосом. Настоящим. Не тем, к которому она привыкла — послушным, примирительным.
— Катя приедет послезавтра. Нотариус назначил встречу, нужно решить вопрос с квартирой. Я позвонил ей сегодня утром.
— Ты… уже говорил с ней?
— Да. Я извинился. За всё. Попросил прощения, что не защитил её, когда нужно было. Что выбрал комфорт вместо любви.
— И что она?
Денис впервые за весь разговор улыбнулся. Слабо, печально, но улыбнулся.
— Сказала, что поняла меня давно. Что не держит зла. И что вопрос с квартирой решим по-человечески.
Галина опустилась на стул. Силы покинули её. Всё рушилось. Муж, которого она считала своим навсегда, отдал половину дома чужой женщине. Сын, который должен был быть опорой, вдруг стал самостоятельным. Мир, где она была центром, рассыпался.
Два дня прошли в молчании. Галина не готовила. Денис заказывал еду или ел на работе. Они почти не разговаривали, расходясь по разным комнатам. В квартире стояла напряжённая, тревожная тишина, как перед грозой.
В назначенный день раздался звонок в дверь. Галина открыла. На пороге стояла Катя.
Она почти не изменилась за эти два года. Те же светлые волосы, собранные в хвост. Те же серые глаза. Но лицо стало жёстче, в нём появились линии, которых раньше не было. Линии человека, который научился защищать себя.
— Здравствуйте, Галина Петровна.
— Здравствуй.
Они прошли в гостиную. Денис уже ждал, сидя на диване. Он встал, когда Катя вошла. Они поздоровались сдержанно, как старые знакомые. Сели за стол.
Катя достала из сумки папку с документами. Положила на стол.
— Я понимаю, что ситуация сложная. Пётр Семёнович принял решение, которое поставило всех в неудобное положение. Но он был дееспособен, завещание оформлено правильно. Оспорить его не получится, я уже консультировалась с юристом.
Галина молчала, сжав губы в тонкую линию. Катя продолжала:
— У нас два варианта. Первый — я выкупаю вашу долю. Второй — вы выкупаете мою. Третий вариант — продаём квартиру целиком, делим деньги пополам. Что скажете?
— Я никуда не уеду из своей квартиры! — выпалила Галина. — Это мой дом! Я здесь прожила тридцать пять лет!
Катя кивнула.
— Понимаю. Тогда второй вариант. Вы выкупаете мою долю. Рыночная стоимость квартиры — двадцать четыре миллиона. Моя половина — двенадцать. Можно оформить рассрочку, если сразу такой суммы нет.
— Двенадцать миллионов?! — Галина побагровела. — У нас нет таких денег!
— Тогда продажа, — спокойно сказала Катя. — Вы получите двенадцать миллионов и сможете купить себе хорошую двушку. Денис снимет квартиру отдельно. Все будут при своём.
— Как ты смеешь?! — Галина вскочила со стула. — Ты разваливаешь чужую семью! Ты хочешь выгнать нас на улицу!
Катя не повысила голоса. Она смотрела на свою бывшую свекровь спокойно, почти сочувственно.
— Галина Петровна, я не развалила вашу семью. Ваша семья развалилась сама. Вы отравили жизнь мужу, превратили сына в беспомощного ребёнка, разрушили наш брак. Пётр Семёнович видел всё это. И принял решение.
— Врёшь! — закричала Галина. — Ты обманула старика! Притворялась хорошей, а сама вынюхивала, чего от него можно получить!
Катя закрыла папку. Поднялась со стула.
— Хорошо. Раз договориться мирно не получается, будем решать через суд. Я подам иск о разделе имущества. Судебные издержки, кстати, оплачивает проигравшая сторона. А проиграете вы, потому что завещание законно.
Она направилась к двери. Галина метнулась вслед, схватила её за рукав.
— Постой! Ты не можешь просто уйти! Ты же понимаешь, что для нас это катастрофа!
Катя остановилась. Обернулась. И Галина вдруг увидела в её глазах что-то, чего не замечала раньше. Усталость. Давнюю, выстраданную усталость.
— Для вас катастрофа? — тихо спросила Катя. — А для меня что было, когда вы каждый день отравляли мне жизнь? Когда критиковали каждый мой шаг? Когда при гостях говорили, что я не умею готовить, плохо убираюсь, неправильно воспитываю ребёнка, которого у нас ещё не было? Когда вмешивались в нашу спальню, советуя Денису, как ему вести себя с женой?
Голос её дрогнул. Галина отпустила рукав, отступила.
— Я три года терпела. Пыталась понравиться. Старалась стать той невесткой, которую вы хотели видеть. Но вам была нужна не невестка. Вам была нужна прислуга, которая будет благодарна за каждое ваше слово. И когда я не смогла больше играть эту роль, вы сделали всё, чтобы разрушить наш брак. И у вас получилось.
Катя вытерла глаза рукой.
— Пётр Семёнович был единственным в этой семье, кто относился ко мне по-человечески. Он видел, как вы меня третируете. Извинялся за вас. Просил не бросать Дениса. А когда я всё-таки ушла, он не осудил. Понял. И продолжал общаться. Потому что он был нормальным человеком.
Она посмотрела на Галину последний раз.
— Пётр Семёнович оставил мне половину квартиры не потому, что я обманула старика. А потому что видел, какой вы были женой и матерью. Он знал, что после его смерти Денис так и останется с вами, в этой квартире, в этой детской комнате. И хотел дать ему шанс вырваться. Создать новую жизнь. Стать наконец мужчиной, а не маменькиным сынком.
Тишина была оглушительной. Денис сидел на диване, опустив голову. Галина стояла посреди комнаты, и ей вдруг стало холодно. Пронизывающе холодно.
— Неделя на размышления, — сказала Катя. — Потом я подаю иск.
Она вышла. Дверь закрылась с тихим щелчком. Галина медленно опустилась на стул. Руки дрожали.
Денис поднял голову.
— Мам, она права.
— Что?
— Она права во всём. Ты действительно отравила нам жизнь. Папе, мне, ей. Ты не умеешь любить, не контролируя. Не умеешь отпускать.
Галина смотрела на сына широко распахнутыми глазами.
— Я буду выкупать Катину долю. Возьму кредит. Продам машину. Найду способ.
— Но…
— И съеду. Мне пора начать жить своей жизнью. А ты останешься здесь одна. И, может быть, поймёшь наконец, что значит быть по-настоящему одинокой.
Он встал и пошёл в свою комнату. Галина осталась сидеть в пустой гостиной. За окном сгущались сумерки. В квартире было тихо. Так тихо, как не бывало уже много лет.
И вдруг она поняла. Пётр ушёл не вчера, не в день инфаркта. Он ушёл от неё давно. Просто физически оставался рядом, потому что некуда было идти. А Денис… Денис тоже был здесь только телом. Душой он давно где-то далеко, в той жизни, которую она не дала ему прожить.
Галина закрыла лицо руками. Впервые за много лет она заплакала. Не от обиды, не от гнева. От понимания.
Неделя прошла в мучительных раздумьях. Галина не выходила из квартиры. Денис начал собирать вещи, складывая их в коробки. Он нашёл съёмную квартиру недалеко от работы. Договорился с банком о кредите на выкуп доли Кати.
В назначенный день Катя пришла снова. На этот раз Галина встретила её по-другому. Молча. Без истерик. Они сели за стол втроём. Денис положил перед Катей конверт.
— Аванс. Пятьсот тысяч. Остальное буду переводить ежемесячно. В течение трёх лет закрою долг полностью. Составим договор через нотариуса.
Катя взяла конверт. Посмотрела на Дениса.
— Я не хочу разрушать твою жизнь.
— Ты её не разрушаешь. Ты даёшь мне шанс её построить. Спасибо папе. И спасибо тебе.
Катя кивнула. Потом перевела взгляд на Галину.
— Галина Петровна, я не желаю вам зла. Правда. Надеюсь, вы найдёте покой.
Галина молчала. Не потому что злилась. А потому что не знала, что сказать. Извинения застряли в горле, так и не прозвучав.
Катя ушла. Денис доделал свои коробки и тоже ушёл. Пообещал навещать. По воскресеньям. Галина осталась одна в большой трёхкомнатной квартире. Ей больше никто не мешал. Никто не ставил чашки не на те полки. Никто не забывал выключать свет.
Она ходила по пустым комнатам и слушала тишину. И эта тишина была громче любого крика.
Спустя месяц Денис позвонил. Сказал, что встретился с Катей. Что они разговаривали долго. Что, может быть, попробуют начать сначала. Не обещает, но попробуют.
Галина положила трубку и подошла к окну. Посмотрела на город, на людей внизу. На жизнь, которая текла мимо неё.
Пётр Семёнович оказался мудрее, чем она думала. Он не просто оставил квартиру Кате. Он оставил своей семье последний шанс. Шанс измениться. Вырасти. Стать людьми.
Галина достала телефон. Нашла номер Кати. Долго смотрела на него. Потом начала набирать сообщение.
«Катя, прости. Я была неправа. Во всём».
Она стёрла. Написала снова.
«Спасибо. За то, что заботилась о Петре».
Снова стёрла. В третий раз написала просто:
«Прости».
И нажала «отправить».
Ответа не было долго. Потом пришло короткое:
«Приняла».
Галина положила телефон. Заплакала опять. Но слёзы были другими. Не горькими. Просто слёзы.
Жизнь продолжалась. Медленно, трудно, но продолжалась. И может быть, когда-нибудь она научится отпускать. Любить, не требуя взамен. Быть матерью, а не владелицей.
Может быть.
Не будет по-твоему