Телефон завибрировал в кармане халата, когда Ксения выжимала тряпку над ведром. Она вытерла мокрые руки о фартук и глянула на экран. Виктор. Муж никогда не звонил в разгар рабочего дня просто так.
— Ксюш, привет. Слушай, мы сегодня к маме заедем после работы, ладно?
Сердце ухнуло вниз. Не вопрос. Утверждение.
— Вить, мы же договаривались, что в субботу к ней поедем. У меня сегодня столько дел…
— Ну Ксюш, ну мама одна, ей тяжело. Час посидим, поедим, и домой. Я уже пообещал.
Она сжала губы. Опять. Опять он пообещал, не спросив её. Опять свекровь одним телефонным звонком перекроила их планы.
— Хорошо, — выдохнула она.
Но это было не хорошо. Совсем не хорошо.
Людмила Фёдоровна жила в старой трёхкомнатной квартире на окраине города. Квартира пахла нафталином, кошачьим наполнителем и чем-то ещё — застоявшимся временем, которое никуда не уходило. Свекровь встретила их у порога с натянутой улыбкой.
— Ну наконец-то! А я уж думала, что вы меня совсем забыли.
Ксения протянула ей пакет с продуктами.
— Здравствуйте, Людмила Фёдоровна. Вот, купили, как вы просили.
Свекровь заглянула в пакет, покачала головой.
— Творог не той жирности взяли. Я же говорила — девять процентов, а вы что принесли? Пять. От такого толку никакого.
— Мам, ну какая разница, — начал было Виктор, но свекровь уже прошла на кухню, демонстративно вздыхая.
Ксения скинула куртку. Виктор сжал её плечо, попытался улыбнуться успокаивающе, но она отстранилась и прошла следом за свекровью.
На кухне было накрыто. Как всегда у Людмилы Фёдоровны — просто, сытно, по-советски. Винегрет, селёдка под шубой, жареная картошка, соленья. Свекровь уже разливала чай по чашкам.
— Садитесь, садитесь. Сейчас пирожки достану. Испекла с капустой, Витенька их любит с детства.
Виктор потянулся к тарелке с пирожками, и Ксения увидела, как лицо его смягчилось, разгладилось. Он снова стал маленьким мальчиком, которого мама кормит пирожками. А она, Ксения, превратилась в воздух.
— Витя, ты так похудел, — причитала свекровь, подкладывая сыну третий пирожок. — Наверное, Ксения тебя не кормит. Всё на работе, на работе…
— Мам, я нормально выгляжу, — пробормотал Виктор с набитым ртом.
— Что нормально? Ты посмотри на себя! Щёки впали. А ты, Ксюша, следить должна за мужем. Жена обязана мужа кормить, заботиться.
Ксения стиснула зубы. Не реагировать. Не вестись.
— Я готовлю каждый день, Людмила Фёдоровна.
— Готовишь… — свекровь скривилась. — Этих ваших салатиков с рукколой. От них толку никакого. Мужику нужна нормальная еда — борщ, котлеты, пельмени. Вот я Витю растила, каждый день по три блюда на стол ставила.
Ксения опустила глаза в тарелку. Горло сжалось. Виктор молчал, жевал пирожок, будто не слышал, как его мать унижает его жену.
После ужина свекровь исчезла в комнате и вернулась с папкой документов.
— Витенька, я тут хотела с тобой поговорить. Серьёзно.
Она выложила на стол пожелтевшие бумаги. Ксения узнала — свидетельство о собственности на эту квартиру.
— Я уже не молодая. Мне шестьдесят восемь. Надо думать о будущем.
— Мам, ты что? — Виктор отодвинул чашку. — Ты ещё проживёшь сто лет.
— Не говори глупости. Я реалистка. И я решила — пора переоформить квартиру.
Сердце Ксении дрогнуло. Она почувствовала, что сейчас произойдёт что-то плохое.
— На тебя, Витенька. На моего единственного сына. Это наша семейная квартира, твой отец её получал ещё при Союзе. Я хочу, чтобы она осталась в нашей семье.
Виктор молчал. Ксения увидела, как он переваривает информацию, как в его глазах мелькнула жадность. Квартира. Трёхкомнатная. В его собственности.
— Но есть одно условие, — добавила свекровь, и её голос стал твёрже. — Квартиру я переоформлю только на Витю. Лично на него. Не в совместную собственность. Это моё последнее слово.
Тишина повисла над столом, как топор.
— То есть… — начала Ксения, но свекровь перебила её:
— То есть это будет личная собственность моего сына. Не супружеская. Я хочу быть уверена, что моя квартира останется у Вити, что бы ни случилось.
Что бы ни случилось. Слова прозвучали как приговор. Свекровь смотрела на неё в упор, и в этом взгляде Ксения прочитала всё. Предусмотрительность. Недоверие. Желание защитить сына от этой чужой женщины, которая когда-нибудь может его бросить и отнять половину имущества.
— Мам, это… — Виктор неловко покрутил ложку в чае. — Это наверное правильно. Я согласен.
Ксения вскинула на него глаза.
— Ты согласен?
— Ну Ксюш, это же мамина квартира. Она имеет право решать, как ею распорядиться.
— Я не про квартиру. Я про то, что ты даже не обсудил это со мной. Мы — семья. Мы женаты уже пять лет.
— И что? — влезла свекровь. — Это не твоё имущество, Ксюша. Это наше, семейное. Витино.
Не наше. Витино. Ксения посмотрела на мужа. Он отводил глаза, мялся, но спорить не собирался.
— Хорошо, — выдавила она. — Делайте, как знаете.
Она встала из-за стола и вышла в прихожую. Виктор догнал её уже у двери.
— Ксюш, ну ты чего? Это же нормально. Мама просто хочет подстраховаться.
— Подстраховаться от меня, Витя. От твоей жены. Она думает, что я выйду замуж за тебя ради квартиры, а потом разведусь и отсужу половину. Она мне не доверяет.
— Да нет, ты не так поняла…
— Я всё правильно поняла. И ты согласился. Без единого слова в мою защиту.
Она хлопнула дверью и вышла на площадку. Слёзы подступили к горлу, но она их проглотила. Не здесь. Не сейчас.
Виктор вышел через десять минут. Молчали всю дорогу домой. Он пытался включить радио, но она выключила. Пытался заговорить — она отвернулась к окну.
Дома Ксения заперлась в ванной и дала волю слезам. Она плакала тихо, зажав рот ладонью, чтобы Виктор не услышал. Унижение жгло изнутри. Пять лет брака. Пять лет она старалась, угождала, терпела колкости свекрови. А в итоге осталась чужой. Той, от которой надо защищать имущество.
На следующий день свекровь позвонила утром.
— Витенька, нам надо к нотариусу. Я записалась на завтра на десять утра. Приезжай.
— Хорошо, мам.
— Одному приезжай. Ксюше незачем, всё равно она не участвует в сделке.
Виктор бросил виноватый взгляд на жену, но кивнул в трубку.
— Ладно, мам. Буду.
Ксения развернулась и вышла из комнаты. Она больше не могла находиться рядом с ним.
Ночью она не спала. Лежала и смотрела в потолок. Думала. Вспоминала. Все эти годы свекровь медленно, методично отравляла их брак. Звонки по три раза на день. Неожиданные визиты. Критика. Постоянные сравнения с бывшей девушкой Виктора, которая, по словам Людмилы Фёдоровны, была идеальной. Виктор никогда не защищал её. Отмалчивался. Просил потерпеть. Мол, мама старая, больная, одинокая.
А теперь вот это. Квартира. Последний гвоздь в крышку гроба под названием «уважение».
Утром, когда Виктор собирался к нотариусу, Ксения вышла на кухню.
— Я тоже поеду.
— Ксюш, ну зачем? Мама сказала…
— Мне плевать, что сказала твоя мама. Это касается нашей семьи. Я имею право знать, что происходит.
Виктор хотел возразить, но что-то в её лице заставило его замолчать.
У нотариуса свекровь встретила их с каменным лицом.
— Я же просила тебя приехать одного, Витя.
— Я жена Виктора. Я имею право присутствовать.
Нотариус, женщина лет пятидесяти в строгом костюме, окинула их оценивающим взглядом.
— Присаживайтесь. Людмила Фёдоровна, вы готовы оформить договор дарения?
— Да. Только на сына. Не в совместную собственность.
Нотариус кивнула, начала заполнять документы. Ксения сидела молча, сжав руки в кулаки. Свекровь торжествовала. Виктор выглядел неловко, но подписывал бумаги одну за другой.
Когда всё было готово, нотариус подняла голову.
— Людмила Фёдоровна, вы понимаете последствия? После оформления дарения квартира перейдёт в собственность вашего сына. Вы потеряете на неё права.
— Понимаю. Я доверяю Вите. Он не выгонит родную мать на улицу.
— Конечно не выгоню, мам, — поспешил заверить Виктор.
Ксения смотрела на эту сцену и чувствовала, как внутри неё что-то переворачивается. Свекровь манипулирует. Виктор поддаётся. А она сидит и наблюдает за тем, как её унижают.
Когда они вышли из нотариальной конторы, свекровь обняла сына.
— Ты теперь хозяин, Витенька. Береги квартиру. Это наше гнездо.
Наше. Не ваше. Наше — её и Витино.
Ксения развернулась и пошла к машине. Виктор догнал её, попытался взять за руку.
— Ксюш, ну не дуйся. Это же для нашего блага.
— Для блага? Витя, твоя мать только что дала мне понять, что я чужая в вашей семье. Что я никто. Что через пять лет брака я для неё — угроза, от которой надо защищать имущество.
— Ты преувеличиваешь…
— Я не преувеличиваю! — Она остановилась посреди тротуара. — Я терплю твою мать пять лет! Пять лет она меня пилит, учит жизни, указывает, как мне одеваться, что готовить, как с тобой разговаривать! А ты молчишь! Ты ни разу не встал на мою защиту!
— Ксюш, ну что я могу сделать? Она моя мать…
— А я кто? Я твоя жена! Мы семья! Или нет?
Он молчал. И в этом молчании был ответ.
Вечером того же дня свекровь позвонила снова.
— Витенька, я тут подумала. Раз квартира теперь твоя, может, ты с Ксюшей переедете ко мне? Вам же тесно в вашей однушке. А здесь трёшка, просторная. Я вам отдам большую комнату, а сама в маленькой устроюсь.
Ксения слышала разговор. Она стояла в дверях и смотрела на мужа. Сейчас он скажет нет. Сейчас он наконец поставит границу.
— Ну мам, это… надо подумать. Обсудить с Ксюшей.
— Что обсуждать? Тебе там тесно. Здесь просторно. Я старая, мне помощь нужна. Ты же не бросишь мать?
Виктор посмотрел на жену. В его глазах была мольба. Просьба. Давай попробуем.
И тогда Ксения поняла. Поняла, что он никогда не встанет на её сторону. Что мама всегда будет важнее. Что она обречена жить в тени этой женщины, которая управляет её мужем одним телефонным звонком.
— Нет, — сказала она тихо.
— Что? — Виктор прикрыл трубку рукой.
— Я не переезжаю к твоей матери. Никогда.
— Ксюш, ну давай хотя бы обсудим…
— Обсуждать нечего. Я не буду жить в одной квартире с человеком, который считает меня чужой. Я не буду жить в квартире, на которую у меня нет никаких прав. Где меня терпят из милости.
— Ты ставишь ультиматум?
— Нет. Я просто говорю правду. Выбирай, Витя. Либо мы живём отдельно, как семья, и ты наконец начинаешь меня защищать. Либо…
Она не договорила. Он понял и сам.
Виктор медленно поднёс трубку к уху.
— Мам, мы пока не готовы переезжать. Нам нужно время.
Свекровь взорвалась. Ксения слышала, как она кричит в трубку. Неблагодарный. Эгоист. Под каблуком у жены. Предал мать.
Виктор побледнел, сжал телефон в руке.
— Мам, не говори так. Я не предал. Просто… нам нужно побыть вдвоём.
Свекровь бросила трубку. Виктор опустился на диван, закрыл лицо руками.
— Ты довольна?
Ксения села рядом.
— Я не хотела этого, Витя. Но я больше не могу жить так, как будто меня нет. Я твоя жена. Я имею право на уважение.
Он молчал. А она смотрела в окно и думала о том, что, возможно, впервые за пять лет брака её муж услышал её голос.
Прошло две недели. Свекровь не звонила. Виктор ходил мрачный, вздыхал, но держался. Ксения готовила ужины, убирала квартиру, жила обычной жизнью. Но внутри у неё поселилась тревога. Это затишье перед бурей.
Буря разразилась в субботу. Виктор пришёл домой бледный, с пакетом вещей.
— Мама легла в больницу. Сердце прихватило.
Ксения замерла.
— Серьёзно?
— Не знаю. Она говорит, что из-за стресса. Что я её довёл.
Чувство вины. Классическая манипуляция. Ксения узнала почерк свекрови.
— Витя, твоя мама здорова. Она на тебя давит.
— Откуда ты знаешь? — огрызнулся он. — Ты же не врач!
— Я знаю твою мать. Это спектакль.
— Спектакль? Она в больнице! В кардиологии!
Он схватил куртку, рванул к двери. Ксения не остановила его. Бесполезно.
Виктор вернулся поздно ночью. Пьяный. Не мёртвый, но изрядно под градусом. Он рухнул на диван, закрыл лицо руками.
— Она плакала. Говорила, что я её предал. Что променял родную мать на жену. Что она одна, больная, а я бросил её.
Ксения села рядом.
— И что ты ответил?
— Я… ничего. Я просто сидел и слушал. А потом пошёл к друзьям, выпили.
Он посмотрел на неё затуманенными глазами.
— Ксюш, может, правда переедем? Ну на время, пока маме не полегчает? Она действительно плохо себя чувствует.
Ксения встала.
— Нет, Витя. Потому что «на время» растянется на годы. Потому что твоей маме никогда не полегчает. Она будет постоянно больной, пока ты танцуешь под её дудку.
— Ты бессердечная! Она больна!
— Она не больна! Она манипулятор! И ты это прекрасно знаешь, просто боишься себе признаться!
Они кричали. Впервые за пять лет кричали друг на друга по-настоящему. Все обиды, всё недосказанное вылилось наружу. Виктор обвинял её в чёрствости, эгоизме, неуважении к старшим. Ксения кричала, что устала быть невидимкой, что хочет жить с мужем, а не с маменькиным сынком.
Под утро они оба выдохлись. Сидели на разных концах дивана и молчали.
— Я не хочу выбирать между вами, — прошептал Виктор.
— Ты уже выбрал, — ответила Ксения. — Пять лет назад. Когда впервые промолчал, пока твоя мать меня унижала.
Он не стал спорить.
Через месяц свекровь выписалась из больницы. Виктор ездил к ней каждый день. Ксения оставалась дома. Они почти не разговаривали. Жили под одной крышей, как соседи.
Однажды вечером Виктор вошёл на кухню, где Ксения мыла посуду.
— Мама сказала, что если мы не переедем, она оформит завещание и отпишет квартиру на Валерия.
Валерий — брат Людмилы Фёдоровны, жадный тип, который не появлялся в их жизни годами.
— Она шантажирует тебя, — сказала Ксения, не оборачиваясь.
— Она имеет право. Квартира теперь моя. Но завещание она может написать на кого угодно.
— И что ты предлагаешь?
— Давай переедем. Ну хотя бы на полгода. Она успокоится, привыкнет, а там видно будет.
Ксения положила тарелку, вытерла руки. Повернулась к мужу.
— Знаешь, что самое страшное? Не то, что твоя мать манипулирует. Не то, что она считает меня чужой. А то, что ты позволяешь ей это делать. Что ты не видишь ничего плохого в том, как она со мной обращается.
— Ксюш…
— Я устала, Витя. Устала бороться за место в твоей жизни. Устала доказывать, что я тоже важна. Что я не враг, а жена.
— Что ты хочешь сказать?
Она глубоко вдохнула.
— Я хочу сказать, что если ты переедешь к матери, я не пойду с тобой. И не буду ждать, пока ты вернёшься.
Тишина.
— Ты сейчас серьёзно?
— Абсолютно.
Виктор побледнел.
— То есть ты готова разрушить нашу семью из-за того, что я хочу помочь больной матери?
— Нет. Я готова спасти себя от семьи, в которой меня нет. Где есть только ты, твоя мать и её требования.
Они смотрели друг на друга. Ксения видела, как в его глазах борются страх, злость и что-то ещё. Осознание, может быть.
— Подумай, Витя. Подумай хорошо. Потому что это последний раз, когда я прошу тебя выбрать нас. Выбрать меня.
Она вышла из кухни, оставив его одного.
Виктор не переехал к матери. Но и выбор он так и не сделал. Просто продолжал ездить к свекрови каждый день, слушать её жалобы, а потом возвращаться домой к молчаливой жене.
Ксения терпела ещё месяц. А потом собрала вещи.
— Я ухожу к подруге. На неделю. Мне нужно подумать.
Виктор кивнул. Даже не попытался остановить.
Она ушла. И поняла, что ей хорошо. Спокойно. Никто не звонит и не требует. Никто не ставит условия. Никто не заставляет чувствовать себя виноватой за то, что она хочет жить своей жизнью.
Через неделю она вернулась. Виктор сидел на кухне, пил чай. Выглядел осунувшимся.
— Ксюш, прости. Я всё понял. Ты права. Мама действительно перегибает. Я поговорю с ней. Поставлю границы.
Она села напротив.
— Витя, ты говорил это раньше. Много раз. Но ничего не менялось.
— Теперь изменится. Обещаю.
— Знаешь, что я поняла за эту неделю? Что мне хорошо одной. Что я не боюсь. Что свобода — это когда никто не диктует тебе, как жить.
Он побледнел.
— То есть… ты уходишь?
— Я пока не знаю. Но я не вернусь к той жизни, которая была. Где я — никто. Где твоя мать решает за нас.
— Хорошо. Я изменюсь. Дай мне шанс.
Ксения посмотрела на него. Увидела страх в глазах. Желание удержать. Но не любовь. Не готовность бороться. Просто страх потерять удобство.
— У тебя есть месяц. Покажи делом, а не словом. Если через месяц ничего не изменится, я ухожу. Насовсем.
Первую неделю Виктор действительно старался. Меньше ездил к матери. Больше времени проводил дома. Даже один раз, когда свекровь позвонила с очередной срочной просьбой, сказал, что занят.
Ксения начала надеяться. Может, правда изменится. Может, он наконец повзрослеет.
Но на второй неделе свекровь снова легла в больницу. На этот раз с давлением. Виктор примчался к ней, просидел сутки в коридоре. Вернулся измученный, виноватый.
— Ксюш, ей правда плохо. Врачи говорят, стресс. Из-за наших отношений.
Ксения закрыла глаза.
— Витя, это манипуляция.
— Нет! Это правда! Я видел анализы!
— Давление может подскочить у кого угодно. Это не значит, что виноваты мы.
Но он уже не слушал. Снова стал ездить к матери каждый день. Снова стал отдаляться.
Через месяц, день в день, Ксения собрала чемодан.
— Ты серьёзно? — Виктор стоял в дверях спальни, смотрел, как она складывает вещи.
— Абсолютно.
— Но мама болеет! Я не могу её бросить!
— Я не прошу бросить. Я прошу поставить границы. Но ты не можешь. Ты никогда не сможешь.
— Ксюш, не надо. Давай ещё попробуем.
Она застегнула чемодан, посмотрела на мужа.
— Я люблю тебя, Витя. Но я больше не могу жить в треугольнике. Я устала быть третьей лишней в нашем браке.
— Ты не третья лишняя!
— Нет? Тогда почему каждое наше решение зависит от твоей матери? Почему её мнение важнее моего? Почему ты защищаешь её, а не меня?
Он молчал.
— Вот именно, — сказала
Ксения и взяла чемодан.
У двери она обернулась.
— Когда вырастешь и станешь мужем, а не маменькиным сынком, позвони. Может, я ещё буду свободна.
Дверь закрылась. Виктор остался один в пустой квартире. А через час ему позвонила мама.
— Витенька, ты скоро приедешь? Я блинчиков напекла, твоих любимых.
Он посмотрел на закрытую дверь. Потом на телефон. И вдруг ясно понял: пока он будет выбирать блинчики, он будет один.
Но было уже поздно. Ксения ушла. И на этот раз — навсегда.
— Это моя мать, наш дом — её дом! — рявкнул муж, когда я попросила свекровь звонить перед визитом