Когда Ирина открыла дверь своей квартиры и увидела на пороге свекровь с тремя огромными сумками, сердце ухнуло куда-то вниз.
— Здравствуй, Ирочка, — Тамара Ивановна прошла в прихожую, не дожидаясь приглашения. — Я к вам на время. Максим же говорил?
Ирина медленно прикрыла дверь и посмотрела на мужа, который стоял у окна и старательно изучал свой телефон. Плечи его были напряжены, шея втянута в плечи. Он явно знал. И молчал.
— Максим не говорил, — Ирина почувствовала, как внутри начинает закипать что-то холодное и злое.
Свекровь уже стаскивала пальто, развешивая его на вешалке поверх Ирининого нового плаща. Вещи с грохотом упали на пол.
— Ой, извини, дорогая. Вешалка какая-то неудобная у вас. Надо бы починить, — она небрежно подняла плащ и швырнула его на обувную полку. — Максимушка, помоги мамочке сумки в комнату отнести.
Муж наконец оторвался от телефона. Его взгляд метнулся к Ирине, но встретившись с её немигающим, тяжёлым взором, тут же соскользнул в сторону.
— Мам, пойдём, я покажу, где ты будет спать, — пробормотал он и схватил сумки.
Ирина стояла посреди своей идеальной прихожей и чувствовала, как рушится мир. Четыре года назад она получила эту двухкомнатную квартиру по наследству от деда. Убитую, с текущим потолком, паутиной в углах и вонючим линолеумом семидесятых годов. Год она жила на стройке, вкладывая каждую копейку из зарплаты в ремонт. Сама выбирала плитку, обои, светильники. Сама рисовала план перепланировки. Максим тогда ещё был её парнем, помогал выносить строительный мусор и красить стены. Но все решения, все деньги, вся душа этой квартиры были её.
Когда год назад они поженились, она чётко обозначила границы: квартира моя, но это наш общий дом. Максим согласился, даже подписал все бумаги у нотариуса. Они договорились жить отдельно от родителей, строить свою семью. И вот теперь свекровь появилась на пороге с тремя сумками и словами «я к вам на время».
— Макс, выйди сюда, — позвала Ирина, стараясь держать голос ровным.
Он вышел из комнаты, закрыв за собой дверь. Вид у него был виноватый и одновременно упрямый.
— Что происходит? — тихо спросила Ирина.
— Мама поссорилась с папой. Сильно. Ей надо где-то пожить, пока они не помирятся.
— И ты решил пригласить её к нам? Не спросив меня?
— Ирин, ну это же моя мать! Я не могу её на улице оставить!
— На какой улице, Макс? У них трёхкомнатная квартира! Пусть твой отец уходит, если они поссорились, а не твоя мама!
Максим сжал челюсти.
— Она там жить не может. Ей плохо. Ты же понимаешь, это ненадолго. Неделя, максимум две.
Ирина вспомнила, как полгода назад свекровь приезжала «на пару дней помочь по хозяйству». Эти пару дней растянулись на три недели. Тамара Ивановна переставляла посуду в шкафах, делала замечания по поводу готовки, каждый вечер звонила Максиму на работу с жалобами на невестку. А когда Ирина намекнула, что пора бы и домой, свекровь устроила истерику с обвинениями в чёрствости и неуважении к старшим.
— Нет, — твёрдо сказала Ирина. — Нет, Макс. Не две недели и не одну. Вообще нет. Это наша территория, наша семья. Пусть едет к твоей сестре.
— У Светки однокомнатная квартира с двумя детьми! Там места нет!
— А у нас есть? У нас двухкомнатная, Максим! Твоя мама займёт спальню, и мы что, будем спать в гостиной? Или она с нами на одной кровати ляжет?
Голос Ирины повысился. Максим нервно оглянулся на закрытую дверь комнаты.
— Тише ты! Она услышит!
— И пусть слышит! — Ирина уже не сдерживалась. — Я не приглашала её сюда! Это моя квартира, и я имею право решать, кто здесь живёт!
— Твоя квартира? — лицо Максима побагровело. — Опять за старое? Я что, здесь чужой, да?
— Ты не чужой. Но решения мы принимаем вместе! А ты привёл свою маму за моей спиной!
Дверь распахнулась. На пороге стояла свекровь. Лицо её выражало оскорблённое достоинство.
— Ах вот оно что, — голос Тамары Ивановны дрожал от наигранной обиды. — Значит, я здесь лишняя. Мать родная для собственного сына лишняя стала. Ирочка, я, конечно, понимаю, что квартира твоя, но Максим — мой сын. Неужели ты откажешь несчастной женщине в крыше над головой?
Она достала из кармана платок и приложила его к глазам. Максим тут же кинулся к матери.
— Мам, не надо! Ирина просто устала, у неё работа тяжёлая была. Всё нормально, оставайся.
Ирина смотрела на эту картину — на своего мужа, который утешает мать, и на свекровь, которая исподтишка бросала на невестку торжествующий взгляд из-за платка, — и понимала: это ловушка. Если она сейчас выгонит Тамару Ивановну, то станет жестокой мегерой, которая не пускает на порог несчастную женщину. Максим будет обижен, семья мужа объявит её бессердечной. Но если согласится…
— Ладно, — выдохнула она. — Оставайся. Но с условиями. Спальня остаётся за нами. Тамара Ивановна будет спать в гостиной на раскладном диване. И это максимум на две недели, пока вы с Георгием Петровичем не помиритесь.
Свекровь мгновенно убрала платок. Слёз на лице не было и в помине.
— Спасибо, доченька. Я так и знала, что ты меня не выгонишь. У тебя доброе сердце.
Последние слова прозвучали как издевательство.
Первые три дня Ирина держалась. Свекровь обосновалась в гостиной, разложив свои вещи по всем поверхностям. Косметика, баночки с кремами, какие-то пузырьки заполонили журнальный столик. Раскладной диван больше не складывался — Тамара Ивановна заявила, что спине тяжело, и оставила его разобранным. Постельное бельё, подушки, одеяла превратили уютную гостиную в общежитскую комнату.
Свекровь вставала поздно, часов в одиннадцать, и первым делом включала телевизор. Громко. Ирина работала удалённо, и шум мешал сосредоточиться. Когда она попросила сделать потише, Тамара Ивановна обиделась.
— Я что, в своём доме не могу телевизор посмотреть? У меня стресс, мне врач рекомендовал отвлекаться!
Максим, естественно, встал на сторону матери. Он вообще всегда вставал на её сторону.
Свекровь начала готовить. Она врывалась на кухню, когда Ирина собиралась делать ужин, и заявляла, что накормит семью сама. Готовила она жирно, с огромным количеством масла и майонеза. Ирина следила за фигурой и старалась питаться правильно, но попытки отказаться от жареной картошки в сметане воспринимались как личное оскорбление.
— Совсем молодёжь испортилась, — вздыхала свекровь, обращаясь к сыну. — Здоровую еду не ценят. Всё на диетах сидят. А потом рожать не могут.
Намёк на детей был прозрачным. Ирина и Максим пока откладывали этот вопрос — хотели пожить для себя, встать на ноги финансово. Но свекровь считала это преступлением против природы.
— Мамочка права, — поддакивал Максим, уплетая за обе щеки материн борщ. — Надо нормально питаться.
На четвёртый день Ирина обнаружила, что её любимый халат, дорогой, шёлковый, висит в ванной на крючке. Мокрый. Свекровь только что приняла душ и вытерлась Ирининым халатом вместо полотенца.
— Тамара Ивановна, это мой халат, — Ирина старалась говорить спокойно.
— Ой, извини, дорогая. Я думала, это банное полотенце. Он такой приятный на ощупь.
— Это не полотенце. Это мой личный халат. Полотенца лежат в шкафу.
Свекровь скривилась.
— Ну извинилась же. Чего теперь драму разводить? Я его постираю и верну.
— Не надо его стирать! Он для ручной стирки! Просто не трогайте мои вещи!
— Господи, какая нервная, — покачала головой Тамара Ивановна и величественно удалилась в гостиную.
Вечером, когда Максим вернулся с работы, свекровь пожаловалась ему, что невестка устроила скандал из-за какой-то тряпки.
— Ирин, ну серьёзно? — устало протянул Максим. — Из-за халата? Мама случайно взяла.
— Максим, это не про халат! Это про то, что твоя мама живёт здесь уже пятый день, разбросала вещи по всей квартире, шумит, лезет в мои личные вещи, готовит еду, которую я не ем, и делает замечания по любому поводу! Когда это закончится?
— Скоро. Я говорил с отцом, они мирятся.
— Когда именно?
— Не знаю! Они взрослые люди, сами разберутся!
Он развернулся и ушёл в гостиную, где его уже ждала мама с горячим ужином и жалобами на тяжёлую жизнь.
Ирина села на кровать в спальне и уставилась в стену. Она вдруг поняла, что это не временно. Свекровь не собирается уезжать. Та ссора с мужем — просто повод переехать к сыну и взять невестку под контроль. Тамара Ивановна давно мечтала вернуть Максима под своё крыло, а сейчас ей представился идеальный шанс.
На седьмой день случился взрыв. Ирина пришла с работы уставшая, мечтая только об одном — лечь в тишине и побыть одной. Но дома её ждал сюрприз. Свекровь сидела в спальне, в кресле Ирины, и разговаривала по телефону. На кровати были разложены какие-то бумаги.
— Тамара Ивановна, что вы делаете в моей спальне? — Ирина остановилась на пороге.
Свекровь подняла палец, мол, подожди, я говорю. Продолжала щебетать в трубку ещё минуты три, не обращая на невестку никакого внимания. Наконец положила телефон и улыбнулась.
— А, Ирочка, пришла. Я тут прибралась немного.
— Прибралась? — Ирина оглядела комнату. Её косметика с туалетного столика была сложена в коробку и задвинута в угол. Вместо неё стояли баночки свекрови. Постельное бельё на кровати было заменено. То, что Ирина постелила утром — нежное, персиковое — исчезло, а вместо него лежал старый советский комплект в мелкий цветочек.
— Где моё бельё?
— Я его в стирку отправила. Оно грязное было.
— Оно было чистое! Я его вчера постелила!
— Ну мало ли, могли пятна остаться. Я за чистотой слежу, — свекровь встала, поправляя юбку. — И вообще, Ирочка, я хотела с тобой поговорить. Ты не возражаешь, если я перееду в спальню? В гостиной диван неудобный, спина болит. А вы с Максимом молодые, на диване нормально поспите.
Вот оно. Вот настоящая цель.
— Я возражаю, — ледяным голосом произнесла Ирина. — Это моя спальня. Более того, это моя квартира. И я больше не хочу, чтобы вы здесь жили. Собирайте вещи и уезжайте.
Лицо Тамары Ивановны исказилось.
— Как ты смеешь так со мной разговаривать? Я мать Максима!
— А я хозяйка этой квартиры! И я прошу вас покинуть мой дом!
— Максим! — завопила свекровь. — Максим, иди сюда!
Муж влетел в комнату, перепуганный.
— Что случилось?
— Твоя жена выгоняет меня на улицу! — свекровь снова схватилась за платок. На этот раз слёзы были настоящими, от злости и обиды. — Она говорит, что это её квартира, и мне здесь не место! Максимушка, защити мать!
Максим посмотрел на Ирину. В его взгляде была немая мольба: отступи, не надо.
Но Ирина не отступила.
— Максим, твоя мать переходит все границы. Она роется в моих вещах, занимает мою спальню, требует, чтобы мы переселились на диван. Это наш дом, а не её. Пусть мирится с отцом и возвращается домой.
— Какой дом! — взвилась свекровь. — Твой отец меня оскорбил, унизил! Я к нему не вернусь никогда! И если мой сын настоящий мужчина, он меня не бросит!
Она смотрела на Максима с вызовом. Ультиматум был прост: либо мать, либо жена.
Максим стоял между ними, бледный, с отсутствующим взглядом. Ирина видела, как он мечется, как борются в нём страх перед матерью и обязательства перед женой. И поняла: он выберет мать. Он всегда выбирал мать.
— Ирин, ну давай спокойно… — начал он жалким голосом.
И тут в Ирине что-то оборвалось. Та тонкая нить любви и терпения, которую она тянула все эти годы, не выдержала и лопнула.
— Знаешь что, Макс, — она говорила очень тихо, но каждое слово било как молот. — Ты прав. Квартира моя. И я принимаю решение. Я делала этот ремонт на свои деньги для нас, а не для того, чтобы ты привёл сюда жить свою мать! Пусть идёт мириться с отцом, здесь ей места нет!
Свекровь ахнула.
— Ты слышишь, что она говорит?! Она меня, твою мать, выгоняет!
— Не только тебя, — Ирина перевела взгляд на мужа. — Вас обоих. Максим, ты сделал свой выбор, когда привёл мать сюда, не спросив меня. Собирайте вещи. Оба. У вас полчаса.
Максим побледнел ещё сильнее.
— Ты шутишь? Лена, это моя семья тоже! Мы муж и жена!
— Были мужем и женой. До того момента, как ты предпочёл меня своей маме. Я не хочу жить с человеком, который не может защитить нашу семью. С человеком, который позволяет матери вытирать об меня ноги.
Она развернулась, вышла в коридор и достала с антресоли два больших чемодана. Швырнула их на пол в спальне.
— Паковаться будете сами или мне помочь?
Свекровь смотрела на неё с ненавистью.
— Ты пожалеешь об этом, дрянь! Максим найдёт себе нормальную жену, которая будет уважать его семью!
— Тамара Ивановна, вы правы. Максиму нужна жена, которая будет терпеть ваши манипуляции. Это не я. Собирайтесь.
Ирина вышла в гостиную и села на диван. Руки тряслись, сердце колотилось, но внутри разливалось странное спокойствие. Она сделала это. Наконец-то.
Через двадцать минут из спальни вышел Максим с двумя чемоданами. Свекровь плелась следом с сумками. Лицо её было красным, опухшим от слёз и злости.
— Ты останешься одна, — прошипела она, проходя мимо. — Никто тебя не полюбит с таким характером!
Ирина молчала. Максим остановился у двери.
— Ты серьёзно? Лена, подумай ещё. Мы же любим друг друга.
— Ты любишь свою маму больше, чем меня. И это нормально для маменькиного сынка. Но не для мужа. Прощай, Макс.
Дверь захлопнулась. Ирина услышала, как они спускаются по лестнице, как свекровь причитает что-то про неблагодарность и бессердечие. Потом стихло.
Она медленно встала, подошла к окну и выглянула на улицу. Максим загружал чемоданы в машину. Свекровь уже сидела на переднем сиденье, что-то говорила, размахивая руками. Он кивал, покорный и несчастный.
Машина тронулась и скрылась за поворотом.
Ирина закрыла окно, задернула шторы и оглядела квартиру. Она снова была её. Только её. Никаких чужих вещей, никаких чужих людей, никаких манипуляций.
Она вернулась в спальню, сняла безвкусное бельё свекрови и достала своё персиковое из стиральной машины. Расстелила на кровати. Собрала баночки Тамары Ивановны в пакет — выбросит потом. Расставила свою косметику на туалетном столике.
Только после этого она легла на кровать и закрыла глаза. Слёз не было. Была только тихая, светлая пустота. И ощущение свободы.
Через три дня пришло сообщение от Максима. Длинное, сбивчивое, полное оправданий и обвинений. Он писал, что она поступила жестоко, что разрушила семью, что его мать теперь больна от стресса. Но в конце было: «Может, поговорим?»
Ирина заблокировала номер, не ответив.
Ещё через неделю позвонила золовка, сестра Максима. Орала в трубку, обвиняла в эгоизме, в чёрствости, требовала вернуть брата.
— Светлана, это был его выбор, — спокойно ответила Ирина. — Он выбрал мать вместо жены. Я просто приняла этот выбор. Если хочешь помочь — забери свою маму к себе.
— У меня места нет!
— У меня тоже не было. Но вашей матери это не помешало.
Она повесила трубку и тоже заблокировала этот номер.
Прошёл месяц. Ирина подала на развод. Процесс был быстрым — имущества общего не было, детей тоже. Максим даже не пришёл на заседание, прислал адвоката. Она расписалась в документах и вышла из здания суда свободной.
В тот вечер она пригласила подруг. Они сидели на её идеальной кухне, пили вино и смеялись. Подруга Вика, разведённая и счастливая, подняла бокал:
— За женщин, которые не боятся остаться одни! За личные границы и за то, чтобы никакая свекровь не смела их нарушать!
— За свободу от токсичных семей! — подхватила вторая подруга, Олеся.
— За мой дом, — тихо добавила Ирина и пригубила вино.
Она смотрела на свою квартиру — чистую, уютную, пахнущую её любимыми свечами. Здесь больше не было чужих вещей, чужих претензий, чужих правил. Здесь была только она. И ей было хорошо.
Утром следующего дня Ирина проснулась в своей спальне, в своей кровати, под своим персиковым бельём. Встала, сварила кофе, включила музыку. Села к компьютеру работать. Никто не шумел в гостиной. Никто не говорил, что она неправильно одета или что надо срочно родить внуков.
Где-то в глубине души жила маленькая грусть по тем временам, когда они с Максимом были счастливы. По их первым месяцам, когда он действительно был её защитником и опорой. Но эти времена кончились в тот момент, когда он выбрал покой матери вместо счастья жены.
И Ирина не жалела ни о чём. Потому что она выбрала себя. Свою территорию, свою свободу, своё право жить так, как хочет она.
А это было дороже любого брака с маменькиным сынком.
Через полгода в социальных сетях Ирина увидела, что Максим снова женился. На свадебных фото рядом с ним стояла новая жена — тихая, бледная девушка с покорными глазами. А в центре кадра, сияющая от счастья, восседала Тамара Ивановна.
Ирина посмотрела на фото, усмехнулась и закрыла страницу.
У неё была своя жизнь. И никакая свекровь туда больше не войдёт.
На кухне тебе и место — решила унизить золовка. А я решила её проучить и уже через месяц она обходила мой дом стороной