Прозрение
Нина застыла посреди торгового центра, словно вкопанная. Взгляд её был прикован к витрине обувного магазина, за стеклом которого разворачивалось что-то настолько невероятное, что мозг отказывался принимать увиденное.
Её муж, Антон — тот самый Антон, который дома вечно ворчал и считал ниже своего достоинства даже подать ей пальто — стоял на коленях перед какой-то молоденькой девицей. Девушка сидела на мягком пуфе, а он, улыбаясь, надевал ей туфельку, как принц из сказки. Она смущалась и пыталась забрать обувь, но Антон, с нежностью, которой Нина никогда не видела, погладил её ножку.
— Такой ерундой не занимайся, моя красота. Для этого у тебя есть я, — проворковал он, и голос его был полон той теплоты, которой Нина так долго ждала, но никогда не слышала.
Когда консультант уходил за очередной парой туфель, Антон массировал девушке ступни и — о, Боже! — целовал пальчики, шепча что-то настолько интимное, что девица краснела, как маков цвет, и шутливо била его ладошкой.
«Так вот, значит, какой ты на самом деле,» — подумала Нина, чувствуя, как что-то внутри неё трескается и разваливается на куски.
Она бы так и стояла, наблюдая эту картину, если бы кто-то не налетел на её тележку. Раздался неприятный звон — банки с консервами покатились по полу. Нина, испугавшись привлечь внимание, поспешила удалиться, забыв и про тележку, и про продукты. Она шла по улице так быстро, как только могла, будто пыталась убежать не только от увиденного, но и от своей жизни.
В горле пересохло, дыхание сбилось, ноги сводило, а ладони горели от впившихся ногтей. Но она шагала и шагала вперёд, желая оказаться как можно дальше от того, что видела. В какой-то момент силы просто покинули её. Нина рухнула на ближайшую лавочку, и слёзы хлынули из глаз. Она даже не пыталась их остановить, понимая бесполезность такого занятия.
Перед глазами стояла одна и та же картинка — как муж целовал ножки той девице. И тут же, словно на контрасте, её мозг подбрасывал воспоминания о том, как Антон вёл себя с ней.
«Ни разу! Ни разу за четыре года он мне даже куртку не подал, дверь не открыл. Ни одного комплимента…»
— Семейная жизнь — это не комплименты, Ниночка, — любил говорить Антон, когда жена упрекала его в холодности. — Любовь измеряется не в количестве красивых слов, не в открытой дверце или подвинутом стуле, а в поступках. Я же для тебя…
А дальше Антон перечислял все свои «достижения»: работу, оплату счетов, поездки к его — заметьте, его! — родителям во время отпуска. И что самое удивительное, он так ловко всё это преподносил, что она верила, стыдилась и кивала в знак согласия, признавая свою неправоту.
«Какой же я была дурой,» — горько усмехнулась Нина, вспоминая, как сильно поддавалась влиянию мужа. Она прислушивалась к его мнению, словно оно было высечено на скрижалях, старалась быть идеальной женой, верила, что он ценит её и оберегает.
Теперь пелена спадала рваными ошмётками, и она видела, насколько удобной для Антона была их жизнь. Ещё бы! Жена работает, зарплату отдаёт мужу, одевается скромно, на себя не тратит, никогда не скандалит, обиды глотает…
А её родители! Боже, как они любили зятя! Он очаровал их без особых усилий — благодарил за «такую чудесную жену», хвалил воспитание, пел оды кулинарным талантам тёщи и золотым рукам тестя. И они растаяли — и машину подарили, и деньжат подкидывали.
Нина вспомнила, как коллеги крутили пальцем у виска, когда она в очередной раз отказывалась от совместной прогулки, предварительно позвонив мужу за разрешением.
— Нинка, ты рехнулась ему так потакать? Да он тобой крутит, как хочет, а ты и рада! — говорили они.
А она звонила: «Антош, можно я с девочками сегодня погуляю?»
— Нин, ну какие прогулки? — журил её муж. — Я же говорил, что в эти выходные приедет мама, а в пятницу у нас гости. Кто вместо тебя всё в доме уберёт и приготовит, родная? Лучше тебя с этим никто не справится. Да и я по тебе соскучился… Неужели ты променяешь мужа на каких-то девчонок с работы?
«Как я могла быть такой слепой? Почему я так сильно верила ему?»
Нина до сих пор не могла этого понять. Словно гипноз или какие-то чары — по-другому это не назовёшь.
«Хотя нет… я знаю, просто не хотела признаваться себе.»
Антон был красив, ласков, когда нужно, щедр, если того требовала ситуация. Он был прирождённым психологом — непризнанным, но умеющим виртуозно управлять людьми. Вот и она, Нина, попала под его обаяние, повелась на красивые обещания, на его личико, на штаны, которые, как оказалось, давно носил кто-то другой…
От невесёлых мыслей её оторвал телефонный звонок. Муж.
— Ниночка, детка, а где ты? Я забежал домой, а тебя нет, — голос сочился мёдом. — А ты не забыла, что я пригласил коллегу к нам? Я так хочу, чтобы все знали, какая у меня умница-жена. Ты же моя гордость, ты знаешь это, солнышко? Ты, пожалуйста, приготовь что-нибудь необычное, как ты умеешь, ладно? И чистота чтобы была… А с меня подарок! Ты же хотела ту сковородку? Так я тебе её куплю!
Ей даже отвечать не пришлось — Антон и сам неплохо справлялся. Послав воздушный поцелуй жене, он отключился.
Звякнуло входящее сообщение: «Люблю тебя, киса. Ты у меня самая лучшая!»
— Вот лицемер! — бросила она, зло вытирая слёзы, и поспешила домой. — Больше я это терпеть не буду. Хватит. Пора уже открыть глаза и перестать блеять перед этим предателем!
Вещей оказалось немного — все они поместились в одну-единственную сумку. Нина уже готова была уйти, когда вдруг входная дверь открылась, и на пороге появился Антон.
— Ниночка, а ты что делаешь? А что это за сумка? У нас же гости! — он с недоумением смотрел на жену.
Нина замерла на мгновение, но потом выпрямила спину:
— Нет, Антон. Я ухожу от тебя.
Мужчина, кажется, очень удивился:
— Я не понял… А почему? Что случилось, родная? Я тебя чем-то обидел? — Его взгляд стал обеспокоенным. — Зачем же так радикально? Мы же всё можем обсудить…
Голос его обволакивал, как тёплый мёд, но Нина стояла прямая, как палка:
— Потому что я всё знаю. Я видела тебя в торговом центре. Ты изменяешь мне.
Антон хрипло рассмеялся, потом взгляд его посерьёзнел:
— Нина, ну ты же взрослая девочка. Ты должна всё понимать. Я мужчина — красивый, обаятельный… Измена — это нормально. Это же не значит, что я не люблю тебя.
— Нет, это значит, что ты в край обнаглел, Антон, — отрезала Нина. — Если ты думаешь, что я такое прощу, то ты заблуждаешься. Я подам на развод. Завтра же.
Лицо мужчины некрасиво скривилось. Он тут же растерял всё обаяние, да и голос теперь был не мягким и вкрадчивым, а грубым, скрипучим:
— Из-за какой-то измены развод?! Да ты с ума сошла! И вообще, я даже не думал, что ты такая эгоистка! Ты же знаешь, что у нас будут гости, и ты бросаешь меня в такой ответственный момент?! Кто займётся этими хлопотами, если не ты? Я что, теперь сам буду готовить и полы мыть?!
Нина усмехнулась, заметив визгливые нотки в его голосе:
— А почему бы и нет? Туфли же ты не поленился примерять на чужую ножку.
— Ты меня не понимаешь! Ведь это же не мужское дело! — выпалил Антон.
— Нашёл что сравнивать! Это твоя обязанность! Ты моя жена!
Нина долгим взглядом посмотрела на мужа, а потом сказала то, что сразило его наповал:
— Но если так, то тебе самое время сменить пол, дорогой муж. Раз «не мужское дело» возиться по дому, но при этом вполне по-мужски облизывать чужие ступни и любоваться каблучками, тогда тебе самое время не любовниц заводить, а самому стать чьей-то.
Антон задохнулся от шока и возмущения, а Нина даже не пыталась скрыть презрительную улыбку:
— Ну а что? Мордашка-то у тебя смазливая, получится вполне симпатичная дамочка. Там отрежут, тут пришьют — и вуаля! Найдёшь себе папика, он тебе прислугу наймёт… Больше никогда ни готовить, ни полы мыть!
— Да я мужчина! — взревел он, как раненый зверь.
Нина рассмеялась:
— Ты кобелина и подлец! Самовлюблённый эгоист, который решил, что ему всё позволено лишь потому, что он умеет обольщать! А только долго ли тебя вытерпит хоть одна из твоих пассий? Да ровно до поры, пока не станет твоей женой. А потом ты превратишь её в такую же глупую дуру, какой была я!
В этот момент — хлёсткий удар! Антон влепил жене пощёчину. Не сильно, не больно, но этого хватило, чтобы Нина окончательно вышла из себя.
— А вот это, Антоша, уже было зря! — прошипела она, и её ногти, как по маслу, полоснули по холёной шевелюре мужа.
Нина, словно дикая кошка, шипела и драла всё, до чего дотягивалась. Антон пытался оттолкнуть жену, скулил, вопил от боли. Его лицо было исполосовано ногтями, волосы всклокочены, а рубашка разорвана.
— И никогда! Никогда мне не показывайся на глаза! — прошипела Нина и вышла, хлопнув дверью так, что задрожали окна.
Уже позже, конечно, она пожалела о своей несдержанности и даже испугалась, что муж напишет на неё заявление. Но тот никак себя не проявлял до самого развода, а в суде обходил жену по дуге, даже избегая смотреть в её сторону.
Родители, естественно, дочь осудили за то, что она ушла из семьи. Даже пригрозили «вернуть её к мужу». Но Нина решила больше никому не позволять собой помыкать. Она высказала им всё: рассказала в подробностях, как жила, о том, чего её родители не видели за «ширмой идеальной семейной жизни», созданной Антоном.
А когда всё закончилось, и от неё наконец-то все отстали, она просто уехала. Далеко и навсегда. Начала новую жизнь, изменила в первую очередь себя и больше никогда не вспоминала о том позорном прошлом, в котором была тенью собственного мужа.
— Я тебя предупреждала, что эта твоя жёнушка до добра не доведёт! — кричала свекровь, размахивая ключами от нашей квартиры