— Лида, ты в своем уме? Какая мама у нас в квартире? Нет!
— Это и мой дом тоже, — тихо сказала жена.
— Твой? — он зло усмехнулся. — Ты забыла, на кого документы оформлены? Это квартира моих родителей.
Переезжай к ней. Раз такая жалостливая. Езжай, зимуй, топи печку, носи воду.
А в моем доме её ноги не будет.
Лида стояла на крыльце, кутаясь в старую вязаную кофту, и смотрела, как Слава грузит в багажник их «Логана» мешки с картошкой.
Машина просела, пружины жалобно скрипнули. Слава, кряхтя, вытер пот со лба тыльной стороной ладони, перепачканной черноземом.
— Ну, вроде всё, — буркнул он, не глядя на жену. — Кабачки теще оставь, куда нам столько? Сгниют ведь.
Лида кивнула и перевела взгляд на маму. Она сидела на скамейке у покосившегося забора, маленькая, сгорбленная, жалкая.
— Мам, ты иди в дом, продует, — тихо сказала Лида.
Старушка подняла на дочь выцветшие глаза. Губы её задрожали.
— Лидочка… — зашептала она, хватая дочь за руку. — Как же я тут одна-то? Зима лютая будет, по приметам вижу. Дрова сырые, печь дымит…
Не перезимую я, доча. Ой, не перезимую. Замерзну, как есть замерзну.
Сердце у Лиды сжалось так, что дышать стало больно. Всё лето они со Славой мотались сюда за триста верст: помогали, копали, пололи.
Слава — мужик рукастый, хоть и ворчливый — и крыльцо подправил, и забор подлатал.
Отношения у них с тещей были вроде бы ровные.
Нина Андреевна зятя не пилила, кормила пирогами, он в ответ называл её «мать» и исправно возил лекарства из города.
Но сейчас, глядя на почерневший от времени сруб, на пустые глазницы соседских брошенных домов, Лида поняла: оставлять маму здесь нельзя.
Она и правда одна зиму не переживет. Она пообещала ее забрать…
Слава в это время захлопнул багажник и заку.рил, глядя на дорогу. Он ничего не слышал.
Слава пребывал в хорошем настроении — сезон закрыли, урожай собрали, теперь можно и выдохнуть до весны.
Он включил радио «Шансон» и даже тихонько подпевал про лесоповал и тайгу.
Лида сидела рядом и молчала. Она всё не решалась завести серьезный разговор, все ждала удобного момента.
Сказать сейчас? Или когда приедут? Или после ужина, когда он поест и расслабится?
Квартира, в которой они жили уже двадцать лет, принадлежала Славе. Досталась от его родителей — просторная трешка с высокими потолками.
Свою двушку, которую они заработали тяжким трудом они два года назад отдали дочери, Насте.
Та вышла замуж, родила ребенка. Молодым же надо где-то жить.
— Ты чего смурная такая? — Слава покосился на неё, переключая передачу. — Устала?
— Устала, — эхом отозвалась Лида. — Слав…
Он убавил громкость приемника.
— Чего?
— Мама совсем сдала.
— Ну так возраст, Лид. Семьдесят семь — не шутки. Мы ей дров заказали? Заказали. Уголь есть. Соседка, баба Шура, приглядит.
Лида набрала в грудь воздуха.
— Не приглядит Шура, сама еле ходит. Слав, я маме пообещала.
— Чего пообещала? — голос мужа стал настороженным.
— Что мы её к себе заберем. На зиму. Только до мая.
Машина вильнула. Слава резко выровнял руль, и Лиду качнуло в сторону.
— В смысле — к себе? — переспросил он.
— В прямом. В деревне ей не выжить одной. Вода в колодце замерзает, до колонки идти далеко, скользко.
А если упадет? А если давление? Скорая туда два часа едет, и то, если дорогу не заметет.
— И куда мы её положим? — он всё ещё смотрел на дорогу, но челюсти его сжались так, что заходили желваки.
— В маленькой комнате. Она тихая, мешать не будет. Слав, ну это же мама…
Слава резко ударил по тормозам, сворачивая на обочину. Машина клюнула носом и встала. Он повернулся к жене.
— Ты. Пообещала. Без меня?
— Слава, я не могла иначе! Она плакала!
— Плакала она… — он с силой ударил ладонью по рулю. — Лида, ты в своем уме? Какая, к черту, мама у нас в квартире?
Мы двадцать лет живем, я слова поперек не сказал, когда мы нашу квартиру Настьке отдали.
А могли бы сдавать, жили бы припеваючи! Но нет, «доченьке надо помочь».
Ладно, проехали. Но тащить стар.уху ко мне в дом? Нет!
— Это и мой дом тоже, — тихо, но твердо сказала Лида.
— Твой? — он зло усмехнулся. — Ты забыла, на кого документы оформлены? Это квартира моих родителей.
Я хочу приходить с работы и ходить в исподнем, смотреть футбол, есть рыбу и, в принципе, жить в свое удовольствие!
А не оглядываться вечно на стар.уху, которая будет учить меня жить.
— Она не будет учить, Слав… Ты же знаешь, мама у меня тихая…
— Да что ты! Я помню, как она гостила у нас неделю пять лет назад. То не так поставил, это не так положил.
«Славик, а чего ты кран не починишь?», «Славик, а чего ты так громко телевизор смотришь?».
Хватит. Наелся!
— Слава, это жест.око. Она же человек, твоя теща и моя мама. Вы же нормально общались!
— Общались — там! — он ткнул пальцем в сторону, откуда они приехали. — Там, в деревне, на свежем воздухе. Один день в неделю!
А жить бок о бок полгода — это другое.
Короче так. Я сказал — нет.
— А что мне делать? — у Лиды брызнули слезы. — Бросить её помирать?
— Переезжай к ней, — бросил он, отворачиваясь и заводя мотор. — Раз такая жалостливая. Езжай, зимуй, топи печку, носи воду.
А в моем доме её ноги не будет.
Остаток пути они молчали.
Два дня супруги уже друг с другом не разговаривали.
Слава демонстративно занимался своими делами, а Лида искала выход из этой сложной ситуации.
Зарплата — 22 тысячи, работала она в архиве городской библиотеки. Работа спокойная, но платили копейки.
Пенсия мамы — 19 тысяч, итого: 41 тысяча на двоих.
Она открыла сайт с объявлениями. Самая дешевая «однушка» на окраине, с бабушкиным ремонтом и коврами на стенах стоила 25 плюс коммуналка.
Зимой она будет обходиться в 30 тысяч. Остается 11 тысяч. На еду, лекарства и прочие базовые расходы.
Им двоим на эти деньги не прожить, у Лиды ведь были и свои финансовые обязанности.
А у мамы ведь целый букет болезней: гипертония, суставы, сердце. Тысяч пять в месяц вынь да положь.
Как он вообще так может? Её Слава, с которым они вырастили дочь, прошли через безденежье девяностых, строили планы…
За двадцать лет она ни разу не слышала от него этого «квартира моя».
Они делали ремонт вместе, клеили обои, выбирали плитку. Она вложила в этот дом всю душу, каждую заработанную копейку.
А теперь оказалось, что она здесь — на птичьих правах? Приживалка, которой милостиво разрешают жить, пока она не создает проблем?
На кухню зашел муж. Открыл холодильник, достал колбасу. Лида даже не повернула головы.
— Что, так и будем сидеть? — спросил он, отрезая кусок прямо на весу.
— А о чем говорить? — голос Лиды был хриплым. — Ты всё сказал.
— Лид, включи мозг. Ну какая жизнь втроем? У меня работа нервная, я устаю. Мне покой нужен. А тут — ба..бка.
Запах этот старческий, лекарства, охи-вздохи.
— Она — моя мать.
— Вот именно. Твоя. Не моя. Я своим родителям долг отдал, досмотрел. А теперь хочу пожить для себя.
Мы Настьку вырастили? Вырастили. Квартиру отдали? Отдали.
Имеем мы право на спокойную старость или нет?
— Тебе пятьдесят, Слава. Какая старость?
— Скоро будет. И я не хочу тратить эти годы на горшки и капризы.
— Она не лежачая! — взорвалась Лида, вскакивая со стула. — Она ходит, сама себя обслуживает! Ей просто нужно тепло и чтобы живая душа рядом была!
— Сегодня ходит, завтра сляжет. И что тогда? Я буду её ворочать? Нет, дорогая. Тема закрыта.
Прошла неделя. Они жили как соседи в коммуналке, которые давно не разговаривают.
Спали в одной постели, но каждый на своем краю, отвернувшись к стене.
Мама позвонила во вторник.
— Лидочка, — голос в трубке дрожал. — Тут заморозки обещали… Я вот думаю, может, мне кошку Мурку с собой взять? Жалко её оставлять…
Лида зажмурилась, прижимая телефон к уху так сильно, что стало больно.
— Мам…
— А я вещи потихоньку собираю. Узелки вяжу. Много не возьму, чтобы вас не стеснять. Халат вот, валенки подшитые…
Лид, ты слышишь?
Лида сползла по стене в прихожей, зажав рот рукой, чтобы не завыть.
— Слышу, мам. Слышу.
— Слава-то не ругается?
— Нет, мам. Всё хорошо. Не волнуйся.
Она положила трубку и заплакала. Тихо, беззвучно, размазывая слезы по щекам.
Как сказать? Как позвонить и сказать: «Мама, распаковывай узлы. Зять тебя не пускает. Замерзай там одна»?
Вечером она попыталась зайти с другой стороны.
— Слава, может, Насте позвоним? Попросим их взять?
Муж оторвался от планшета.
— Ты с ума сошла? Они молодые, у них личная жизнь. Куда им ба.бку? На голову посадить?
— Но мы же им отдали нашу квартиру!
— И что? Это был наш подарок. Не смей грузить дочь своими проблемами.
— Моими? — Лида задохнулась от возмущения. — Это наша общая семья!
— Семья — это муж, жена и дети. Тещи, свекрови — это родственники. Дальние.
— Хорошо, — Лида вытерла глаза. — Тогда давай продадим эту квартиру. Купим две поменьше.
Слава посмотрел на неё как на умалишенную.
— Ты себя слышишь? Менять сталинку в центре с ремонтом на две конуры неизвестно где? Чтобы что?
Чтобы ты полгода понянчилась с мамой? А потом? Она помрет, дай бог ей здоровья, а мы останемся в клетушке до конца дней?
Нет. Я эту квартиру от отца получил, я в ней и помру!
Ночью она опять не спала — стояла у окна и смотрела на снежинки. Выпал снег, ударили морозы. Больше медлить было нельзя.
Лида осторожно вышла в коридор, притащила стул и полезла на антресоль — за чемоданом.
Если он выгоняет мать, значит, он выгоняет и её.
— Поеду, — решила она. — Уволюсь, возьму кредит, какой дадут, купим еще дров, утеплим окна. Проживем как-нибудь. На картошке и соленьях.
Дверь спальни скрипнула — на пороге стоял заспанный муж:
— Ты чего бродишь? Светает скоро.
Лида посмотрела на него.
— Я вещи собираю, Слав.
— Куда? — он зевнул.
— К маме. На зиму. Как ты и сказал.
Сон слетел с него мгновенно.
— Ты серьезно? Бросишь работу? Бросишь мужа? Из-за блажи?
— Это не блажь. Это жизнь. И, кажется, у нас с тобой она теперь разная.
Он постоял минуту, переваривая. Потом хмыкнул, зло и обиженно.
— Ну и вали. Посмотрим, как ты там завоешь через неделю. Сама приползешь.
— Не приползу, — тихо сказала Лида.
Вещи собирала до утра. Забирала все, что ей могло бы понадобиться в деревне. Она знала, что сюда больше не вернется.
Слава приехал через неделю. Долго упрашивал жену вернуться, умолял тещу переехать. Лида не понимала, что происходит.
— Настька сказала, что у нее отца нет больше, — Слава шмыгнул носом. — Сказала, что такой подлости она от меня не ожидала.
А я и правда, Лид… Я ж эти семь дней не спал толком… Как представлю, что вы тут замерзаете…
Я ведь позвонить хотел, обратно позвать, но струсил.
Все, мам, поехали! Насовсем переезжаем, на кой черт вам эта деревня сдалась?!
В городе, знаете, как жить хорошо? Удобно, все рядом…
Слава торопливо таскал баулы, собранные тещей, в машину, Нина Андреевна суетилась.
И только Лида спокойно сидела на старенькой табуретке и молча смотрела на происходящее. Все-таки в муже она не ошиблась…
— Выйдите из моего дома и оставьте ключи, — тихо сказала невестка, когда свекровь назвала её бесплодной