— Тебе всё равно придётся подписать, Надежда Сергеевна, — нотариус Елизавета Марковна убрала очки и посмотрела на женщину напротив с плохо скрытым раздражением. — Документ составлен по всем правилам. Ваша покойная золовка завещала квартиру своей племяннице Светлане. Это её законное право.
Надежда сжала в кулаках кожаную сумочку так, что костяшки пальцев побелели. Рядом с ней, на неудобном стуле в тесном нотариальном кабинете, ёрзал её сын Геннадий. Он нервно поправлял галстук и косился на племянницу, которая сидела напротив с абсолютно спокойным лицом.
Светлана молчала. Она давно научилась молчать в присутствии тёти Нади, которая всю жизнь считала, что мир должен вращаться вокруг неё и её драгоценного Геночки. Но сегодняшнее молчание было особенным. Сегодня Света защищала последнее, что осталось от её покойной матери.
— Это несправедливо, — прошипела Надежда, наклонившись вперёд. — Моя Катя прожила в этой квартире сорок лет! Сорок! А эта… — она ткнула пальцем в сторону Светланы, — появлялась там от случая к случаю. И теперь получает всё на блюдечке?
— Екатерина Петровна была собственницей, — терпеливо повторила нотариус. — Она имела полное право распорядиться своим имуществом по собственному усмотрению. Вы, как жена её брата, не являетесь наследницей.
— Да какое право?! — голос Надежды взвился до визга. — Я за ней ухаживала последние полгода! Я супы варила, лекарства носила, полы мыла! Геннадий каждый день её навещал! А она что сделала? Переписала квартиру на эту неблагодарную особу, которая даже на похороны толком не пришла!
Светлана сжала челюсти. Она была на похоронах. Она плакала над гробом мамы три часа подряд, пока тётя Надя суетилась вокруг поминального стола, деловито раздавая указания и проверяя, сколько денег положили в конверты родственники. Но спорить с Надеждой было бесполезно. Эта женщина жила в своей реальности, где она всегда права, всегда жертва и всегда заслуживает больше всех.
— Тётя Надя, — Света наконец заговорила, и её голос прозвучал устало. — Мама приняла решение ещё два года назад. Она хотела, чтобы квартира досталась мне. Это её воля.
— Воля! — Надежда вскочила со стула. — Да она была больная, слабоумная! Ты ей мозги запудрила! Сказала что-то про наследство, про дочь родную, вот старуха и повелась!
— Заключение о дееспособности есть в деле, — сухо вставила нотариус. — Екатерина Петровна была полностью в здравом уме. Три врача это подтвердили. Так что…
— Она нас обманула, — теперь заговорил Геннадий. Его круглое лицо покрылось нездоровым румянцем. — Мы верили, что квартира достанется нам. Катя же сама говорила: «Живите спокойно, Геночка, всё будет ваше». Мать в это вложилась, уход обеспечивала, деньги тратила на продукты, на лекарства…
— На лекарства тратила я, — отрезала Светлана. — Каждый месяц я переводила маме тридцать тысяч на карту. И она мне рассказывала, как тётя Надя приходила с пустыми кастрюльками и уносила готовый борщ, который мама варила из моих продуктов.
— Вранье! — взвизгнула Надежда. — Я ей помогала из чистого сердца! А ты сидела в своём загородном домике и изображала занятую даму!
Светлана устало прикрыла глаза. Да, она жила за городом. Работала удалённо, растила дочь-подростка одна, после развода. Приезжала к маме раз в неделю, проводила с ней целые дни — говорили, смеялись, смотрели старые фотографии. Мама никогда не жаловалась. Она только иногда усмехалась и говорила: «Надька опять приходила. Интересуется, не собираюсь ли я завещание писать».
И вот теперь, спустя месяц после похорон, завещание было написано. И тётя Надя потеряла дар речи от возмущения.
— Я оспорю это решение, — Надежда схватила со стола свою сумку. — Найду адвоката, докажу, что ты на неё давила, манипулировала! Катя была одинокая, больная, ты воспользовалась её слабостью!
— Пожалуйста, — Света развела руками. — Подавайте иск. Только учтите: все переводы денег у меня задокументированы. Все чеки на лекарства сохранены. Все свидетели готовы подтвердить, что именно я обеспечивала маме достойную старость, а не вы.
Надежда замерла. Её лицо исказилось, и Света вдруг увидела перед собой не грозную тётку, а жадную, испуганную женщину, которая только что поняла, что халява закончилась.
— Ты ещё пожалеешь, — процедила Надежда сквозь зубы. — Гена, пошли. Нечего здесь дышать одним воздухом с этой змеёй.
Они вылетели из кабинета, громко хлопнув дверью. Нотариус тяжело вздохнула и потёрла переносицу.
— Тяжёлый случай, — пробормотала она. — Ладно, Светлана Игоревна, давайте оформим всё как положено. У вас паспорт с собой?
Света кивнула и полезла в сумку. Руки дрожали. Она ненавидела конфликты. Ненавидела эту грязную возню вокруг наследства, которая превращала родственников в хищников. Но мама оставила ей эту квартиру не просто так. Мама знала, что Надежда вцепится в неё мёртвой хваткой и начнёт продавливать Геннадия на вселение, на прописку, на раздел. Мама защищала свою дочь даже после смерти.
Три дня Света приходила в себя. Подписала все документы, получила свидетельство о праве на наследство, поставила квартиру на учёт. Формально трёхкомнатная хрущёвка в старом районе теперь принадлежала ей. Она могла продать её, сдать, въехать сама. Могла.
Но каждый раз, когда Света приезжала туда, чтобы разобрать мамины вещи, её встречала картина погрома. То вдруг пропадали мамины золотые серьги из шкатулки. То исчезал сервиз, который бабушка привезла из Чехословакии. То обнаруживалось, что кто-то вынес ковёр из зала.
Света понимала, кто это делает. Тётя Надя имела запасной ключ. Мама когда-то доверчиво отдала его Геннадию — на случай, если ей станет плохо и нужно будет срочно попасть в квартиру. И теперь Надежда пользовалась этим ключом как пропуском в чужую жизнь.
В четверг вечером Света приехала на квартиру с коробками. Планировала упаковать мамины книги, отвезти их к себе. Открыла дверь — и замерла на пороге.
В квартире был свет. На кухне громко работал телевизор. Пахло жареной картошкой и чем-то кислым, застоявшимся.
Света медленно прошла по коридору. На вешалке висела потёртая мужская куртка Геннадия. В прихожей валялись чужие тапки. А на кухне, развалившись на маминой любимой табуретке, сидела тётя Надя и чистила луковицу, роняя шелуху прямо на пол.
— А, это ты, — Надежда даже не повернула головы. — Заходи, раз пришла. Только не мешай, я ужин готовлю. Гена скоро с работы вернётся, он голодный.
Света почувствовала, как внутри что-то рвётся. Не просто возмущение. Ярость. Холодная, точная ярость.
— Тётя Надя, вы здесь что делаете?
— Как что? — женщина наконец обернулась и посмотрела на Свету с издёвкой. — Живу. А что, нельзя? Квартира пустует, вещи пропадают. Вот мы с Геной и решили присмотреть за имуществом. Чтоб воры не залезли.
— Воры уже залезли, — Света сделала шаг вперёд. — Вы. Вы вынесли мамины вещи. Вы заселились в чужую квартиру без разрешения.
— Чужую?! — Надежда швырнула нож в раковину. — Да мы тут сорок лет бываем! Катя нас сама звала, сама просила помочь! Это наш дом не меньше, чем твой!
— Это мой дом, — тихо сказала Светлана. — По документам. По закону. И у вас нет никакого права находиться здесь.
— Ой, заладила: мой, мой! — Надежда встала, упёрла руки в бока. — Слушай, умная, давай договоримся по-хорошему. Ты всё равно тут не живёшь. У тебя свой дом есть. А нам квартира нужна позарез. Геночка женится скоро, невеста ему нашлась. Молодым где жить? У тебя же сердце есть?
Света молчала. Она смотрела на эту наглую, самоуверенную рожу и понимала: тётя Надя даже не считает, что делает что-то плохое. Для неё это естественно — залезть в чужой карман, в чужой дом, в чужую жизнь и заявить: «А мне надо, значит, моё».
— Съезжайте отсюда, — Светлана развернулась к двери. — Сегодня же. Я даю вам два часа.
— Да пошла ты! — рявкнула Надежда ей вслед. — Мы никуда не съедем! Ты попробуй нас выгони! Геннадий тут прописан, между прочим!
Света обернулась.
— Что?
— Прописан, — Надежда торжествующе скрестила руки на груди. — Катя разрешила ещё пять лет назад. Думала, помрёт, так хоть кто-то за квартирой присмотрит. Вот он и присматривает. Законно.
Светлана почувствовала, как земля уходит из-под ног. Прописка. Геннадий прописан. Это значит, что выселить его будет почти невозможно. Даже если квартира принадлежит ей, прописанный человек имеет право пользования жилплощадью.
— Ага, поняла? — ухмыльнулась Надежда. — Так что давай-ка садись, девочка, и разговаривай с нами нормально. Мы тут теперь всерьёз и надолго. Можешь, конечно, продать квартиру. Но Генку с нами всё равно продашь в нагрузку. Кто такое купит?
Света вышла из квартиры, не сказав больше ни слова. Села в машину. Завела мотор. И только тогда позволила себе задрожать. Руки тряслись так сильно, что она не могла попасть ключом в замок зажигания.
Прописка. Мама не могла такого сделать. Мама была осторожной, недоверчивой. Она никому не позволяла садиться себе на шею. Но пять лет назад мама ещё была здорова, ещё верила брату, ещё надеялась, что родственники — это поддержка, а не коршуны над добычей.
Света достала телефон. Набрала номер юриста, который помогал ей оформлять наследство.
— Алло, Константин Львович? Это Светлана Андреева. У меня проблема. Серьёзная.
На следующий день они встретились в кафе. Юрист внимательно выслушал, попросил выслать ему скан документов о прописке Геннадия.
— Ситуация неприятная, — сказал он, откладывая телефон. — Но не безнадежная. Если Геннадий фактически не проживает по этому адресу, не оплачивает коммунальные услуги и вселился туда недавно, мы можем через суд признать его утратившим право пользования.
— А если он там живёт?
— Тогда сложнее. Придётся доказывать, что он вселился обманным путём, злоупотребляя доверием пожилого человека. Нужны свидетели, переписка, что угодно.
Света кивнула. Свидетелей не было. Мама умерла. Геннадий был прописан легально. Это была идеальная ловушка.
— Есть ещё вариант, — юрист наклонился ближе. — Вы можете продать квартиру прямо с прописанным жильцом. Да, цена будет в два раза ниже. Но иногда люди покупают такие объекты специально — выкупают задёшево, потом через серьёзные юридические конторы выживают прописанных. У них больше ресурсов, чем у вас.
Светлана молчала. Продать мамину квартиру за полцены? Отдать хищникам последнее, что осталось от матери? Нет. Это было бы предательством.
— Я подумаю, — сказала она.
В субботу Света снова приехала на квартиру. На этот раз она взяла с собой слесаря. План был простой: сменить замок. Пусть тётя Надя хоть в полицию звонит. Квартира принадлежит Светлане, и она имеет право защищать своё имущество.
Но когда они поднялись на четвёртый этаж, выяснилось, что дверь уже открыта. Нараспашку. Из квартиры доносились голоса, смех, звон посуды.
Света зашла внутрь — и остолбенела.
В зале, на раскладном диване, развалился Геннадий в трениках и растянутой майке. Рядом с ним сидела молодая крашеная блондинка лет двадцати пяти, которая красила ногти, положив ноги на мамин журнальный столик. На полу валялись пустые пивные бутылки. На стенах висели дурацкие плакаты с машинами. Мамины книги были сброшены со стеллажа и свалены в угол.
— О, Светик! — Геннадий лениво поднял руку в приветствии. — Знакомься, это Алина. Моя невеста. Мы тут обустраиваемся. Алин, это та самая родственница, которая квартиру отжала.
Алина оторвалась от ногтей и окинула Свету презрительным взглядом.
— А-а, — протянула она. — Ну, привет. Гена говорил, что ты типа хозяйка тут. Только вот фишка в том, что Гена тут прописан, а значит, мы имеем право жить. Так что если пришла скандалить — не надо. Мы ничего плохого не делаем.
Светлана медленно обвела взглядом погром. Бутылки. Окурки в маминой хрустальной вазе. Пятна на обоях. Это был не дом. Это было логово.
— Геннадий, — Света заставила себя говорить спокойно. — Съезжай. Прямо сейчас. Забирай свою девушку, свои вещи и уходи.
— Не-а, — Геннадий довольно улыбнулся. — Мы тут обжились. Квартирка удобная, район хороший. Мать говорит, что Катя сама хотела, чтобы мы тут жили. Так что…
— Катя, моя мама, завещала квартиру мне.
— Ну и что? Я же прописан. Мать юристов спрашивала. Говорят, выгнать меня нельзя. Так что давай договариваться. Например, ты платишь нам, ну, тысяч пятьсот, и мы съезжаем добровольно. По-хорошему.
Света смотрела на двоюродного брата. Толстого, наглого, тупого Гену, который всю жизнь прожил за счёт мамаши. И вот теперь он пытался вытрясти деньги из неё, шантажируя пропиской.
— Нет, — сказала она.
— Тогда живи с нами, — Геннадий пожал плечами. — Комнат три, на всех хватит. Только учти, мы тут хозяева. Будешь капризничать — Алина тебе морду набьёт. Она у меня боевая.
Алина хихикнула и снова уткнулась в телефон.
Светлана развернулась и вышла. Слесарь, стоявший в коридоре, вопросительно посмотрел на неё.
— Не надо, — выдохнула Света. — Не надо менять замок. Спасибо.
Она заплатила ему за вызов и спустилась вниз. Села в машину. И дала волю слезам.
Мама, прости. Я не знаю, что делать.
Прошло две недели. Светлана пыталась жить обычной жизнью. Работала, возила дочь на танцы, готовила ужины. Но ночами она лежала без сна и думала о квартире. О том, как Геннадий с невестой устраивают там пьянки. О том, как тётя Надя победно рассказывает подругам, как ловко они «отбили жильё у зажравшейся племянницы».
И тогда Света приняла решение.
В понедельник утром она приехала к нотариусу. Села напротив Елизаветы Марковны и положила на стол папку с документами.
— Я хочу продать квартиру, — сказала Светлана. — Но не обычным способом. Я хочу продать её через агентство, которое специализируется на проблемных объектах. Знаете такие?
Нотариус кивнула.
— Знаю. Но вы понимаете, что цена…
— Понимаю. Мне всё равно. Главное, чтобы новые владельцы были готовы выселять прописанных жильцов через суд. Жёстко.
Елизавета Марковна внимательно посмотрела на неё.
— Вы уверены?
— Абсолютно.
Через месяц квартира была продана. Покупателем оказалась крупная риелторская компания, которая скупала проблемное жильё, чистила его от незаконных жильцов и перепродавала. У них были опытные юристы, связи в полиции, железная воля.
Света получила за квартиру вдвое меньше рыночной цены. Но ей было не жалко. Она купила на эти деньги маленький домик в пригороде. Уютный, с садом, с верандой. Перевезла туда мамины вещи, которые успела спасти. Повесила мамины фотографии.
А Геннадию позвонила неделю спустя его мать.
— Геночка, там какие-то люди пришли! — Надежда визжала в трубку. — С бумагами! Говорят, квартира продана, нужно освобождать! Что делать?!
Геннадий попытался сопротивляться. Но новые владельцы не были наивной племянницей. Они подали в суд, привели судебных приставов, отключили коммунальные услуги. Через три месяца Геннадий и его невеста стояли на улице с вещами, а тётя Надя рыдала в телефонную трубку.
Света узнала об этом от соседки мамы, которая позвонила посплетничать.
— Представляешь, Светочка, выгнали их! Силком выволокли! Генка орал, Надька в истерике билась. А те, новые хозяева, даже не разговаривали. Просто вызвали охрану и всё. Вот это правильно! Нечего чужое добро жрать!
Светлана поблагодарила и положила трубку. Она сидела на веранде своего нового дома, пила чай и смотрела, как дочка играет с собакой во дворе.
Мама, я сделала всё правильно.
Квартира ушла. Но память осталась. И достоинство тоже.
Зять, а если тебе что-то не нравится, дверь никто не запирал