Галина Ивановна сидела на кухне и бесцельно гоняла кофейной ложкой по ободку чашки.

Галина Ивановна сидела на кухне и бесцельно гоняла кофейной ложкой по ободку чашки. Ее взгляд, холодный, пронзительный, как иголка, упал на меня.

Я сразу поняла: сейчас будет разговор.

«Ленка, а у тебя случайно лишней копеечки нет?» С притворной легкостью спросила она, как будто речь шла не о деньгах, а о спичках.

«Есть мелочь, на проезд, в сумке лежит», буркнула я. Она не пошла за сумкой. Вместо этого достала старую мятую пачку сигарет. Я почувствовала, как напряглись плечи.

После инсульта врачам пришлось вытащить ее с того света.

И первое, что она сделала, вернувшись домой, закурила. «У тебя вечно воняет этой дрянью», не выдержала я. «А у тебя вечно лицо недовольное», огрызнулась она.

«Слушай, Лен, нам надо серьезно поговорить.» Слово «серьезно» в ее устах звучало как приговор. «Банк меня достал», выдохнула она.

«Лен, там ерунда, всего четыреста пятьдесят тысяч. Слушай, а давай ты просто оформишь кредит на себя под залог своей квартиры? Ну, пожалуйста».

Мое сердце сжалось, как лист бумаги в кулаке. Опять, опять она полезла в мой кошелек.

Я вспомнила, как в двадцать лет вкалывала на двух работах, чтобы купить ей зубные протезы.

Как в двадцать семь взяла автокредит, а потом продала машину, потому что она попала в пирамиду, и надо было ее спасать.

А сейчас мне тридцать восемь, и снова то же самое. «Нет», выдохнула я, глядя прямо в ее глаза.

«Что?» Она даже не попыталась сдержать крик.

«Ты мне отказываешь? Мне? Я тебя в муках рожала, одна тебя растила. Твой отец сбежал, а ты—» «Ты растила меня, но при этом каждый день напоминала, что я ошибка.

Помнишь, как ты орала на меня, что я связалась с козлом в девятом классе, а потом сама водила домой Васю-алкаша?» «Вася был хороший человек, он любил меня».

«Он тебя бил, а ты сидела в углу и даже не вякала. Я, между прочим, ради тебя всем жертвовала, а ты эгоистка, сама живешь в тишине, уюте, а мать в долгах».

Я отвернулась к окну. За окном тянулся вязкий апрельский вечер. В доме напротив зажигались огни, где-то кипела чужая простая и спокойная жизнь.

«Ты не мать, ты пиявка», сказала я. «И я устала быть донором».

Она вскочила и смахнула со стола чашку. Та с грохотом разбилась об пол. «Убирай», прошипела она. «Ты же такая чистюля порядочная, ну убери, раз такая умная».

Я медленно подошла, подняла осколки и их выкинула. Вышла в коридор и натянула пальто. «Ты что? Уходишь? Ты не посмеешь!»

«Я ухожу. А ты разбирайся со своими мужчинами, кредитами и вечными трагедиями сама». «Лена, не смей! Если уйдешь, считай, у тебя больше нет матери».

Я застыла, а потом вдруг усмехнулась.

Горько и коротко: «А была ли?» Хлопнула дверь, на улице пахло пыльным дождем. В кармане завибрировал телефон — ее имя.

Я посмотрела на экран. Звонок сбросился сам, потом еще один, а потом пришло сообщение: «Ты предательница, ты бездушная, лучше бы я аборт сделала»

. Я посмотрела на экран, будто читала это в первый раз. Потом удалила сообщение. Впервые, без чувства вины, просто как старый спам. Дома было тихо.

Моя квартира скромная, но зато моя. Я сняла пальто, поставила чайник и села на подоконник.

За окном плыл вечер, и я решила, что никто больше не будет диктовать, как мне жить. И я больше не буду спонсором.