Телефон свекрови зазвонил в самый неподходящий момент — когда Марина уже подписывала документы у нотариуса.
— Игнорируй, — шепнул Костя, нервно поправляя галстук. Но его рука сама потянулась к карману, словно там лежала не трубка, а бьющееся сердце матери.
— Алло, мам? Да, мы тут заняты немного… Что? Нет, ещё не подписали. Почему? Ну мы решили…
Марина отложила ручку. Нотариус, пожилая женщина в строгих очках, посмотрела на неё с профессиональным сочувствием. Видимо, не первый раз наблюдала подобные сцены.
Три месяца назад бабушка Марины оставила ей в наследство небольшую квартиру в центре города. Однокомнатную, старенькую, но в хорошем доме. Риелтор оценил её в четыре миллиона. Четыре миллиона, которые могли изменить их жизнь.
Марина хотела вложить деньги в первый взнос на просторную трёшку в новостройке. Район хороший, рядом школа, парк. Через год у них появится ребёнок, а сейчас они ютились в съёмной студии, где кухня начиналась сразу от входной двери.
Но свекровь узнала о наследстве.
— Костик, ты меня слышишь? — голос Раисы Фёдоровны гремел из динамика так, что его было слышно даже нотариусу. — Я тебе уже объяснила! Квартиру продавать нельзя! Это же память! Бабушкина память! Грех!
— Мам, это не твоя бабушка, — попытался возразить Костя, но голос его дрогнул на последнем слове.
— Какая разница, чья? Это семейное! Надо сдавать! Будет стабильный доход! Пятнадцать тысяч в месяц — это деньги! А вы разбрасываетесь! Молодые, глупые!
Марина встала со стула. Её живот, округлившийся на пятом месяце, натянул ткань платья.
— Костя, заканчивай разговор. Мы подписываем.
— Подожди, Мариш, — он прикрыл трубку ладонью и посмотрел на жену умоляющим взглядом. — Может, мама права? Сдавать надёжнее. Вдруг новостройка окажется с проблемами? Вдруг застройщик обанкротится? Мама говорит, у её знакомых так было…
— Костя, — Марина почувствовала, как кровь приливает к щекам. — Мы обсуждали это сто раз. Мы выбрали надёжного застройщика. Дом почти готов. Мы съездили на стройку. Мы проверили все документы. А твоя мама даже не видела эту квартиру в новостройке.
— Но она опытнее нас…
— Костя. Это моё наследство. Моей бабушки. И моё решение.
Она протянула руку к ручке, которую отложила на стол нотариуса.
— Подожди! — Костя дёрнулся. — Мам, она хочет подписать прямо сейчас! Да, я пытаюсь! Что? Хорошо, скажу!
Он убрал трубку от уха и посмотрел на жену с видом человека, передающего ультиматум:
— Мама сказала, если мы продадим квартиру, она нам больше помогать не будет. Никак. Ни с ребёнком посидеть, ни в сложную минуту поддержать. Это её условие.
Нотариус тихо кашлянула и отвела взгляд.
Марина медленно положила ручку обратно. Не потому что испугалась. Потому что поняла: это не про квартиру. Это никогда не было про квартиру.
— Знаешь что, Костя? Передай своей маме, что я согласна. Пусть не помогает. Мы справимся сами. А теперь — подписывай или уходи.
Костя побледнел.
— В смысле — уходи?
— В прямом. Ты — мой муж или курьер для маминых указаний? Выбирай. Сейчас.
Нотариус сняла очки и принялась тщательно протирать их платком. За двадцать лет практики она видела многое, но беременные женщины с горящими глазами всегда вызывали у неё уважение.
Костя судорожно сглотнул. Из трубки доносилось раздражённое: «Алло? Костик? Что она сказала? Почему молчишь?»
— Мам, я перезвоню, — выдавил он и нажал отбой.
Марина взяла ручку. Подпись легла на бумагу ровно, без дрожи. Покупатель, молодой парень в дорогих кроссовках, облегчённо выдохнул и тоже расписался.
Дело было сделано. Четыре миллиона перешли на счёт Марины. Бабушкина квартира обрела нового хозяина.
Всю дорогу домой Костя молчал. Он сидел на пассажирском сидении, потому что Марина никогда не доверяла ему руль — он нервничал в пробках. Его телефон вибрировал каждые три минуты, экран высвечивал: «Мамуля».
— Ответь, — сказала Марина, не отрывая взгляд от дороги. — Она же не успокоится.
— Не хочу.
— Тогда выключи звук. Меня это раздражает.
Он послушно выключил. Но когда они припарковались у подъезда, телефон снова засветился.
— Она написала, — пробормотал Костя, читая сообщение. — Говорит, я предал её. Выбрал жену вместо матери. И что она этого не забудет.
Марина заглушила двигатель.
— Костя, посмотри на меня.
Он поднял глаза. В них стояла растерянность ребёнка, которого впервые в жизни поставили перед выбором.
— Ты женат на мне. Ты станешь отцом через четыре месяца. Твоя мама — это твоя мама. Но она не может управлять нашей семьёй. Ни моими деньгами, ни нашими решениями, ни тем, где будет жить наш ребёнок.
— Она просто хочет помочь…
— Нет, Костя. Она хочет контролировать. Это разные вещи. И если ты этого не понимаешь, значит, мы зря всё это затеяли.
Она вышла из машины, хлопнув дверью чуть сильнее, чем нужно.
В квартире пахло свежезаваренным кофе — Марина запрограммировала кофемашину с утра. Но пить она не стала. Беременным не рекомендуется. Просто стояла у окна, глядя на серый двор, где ветер гонял палые листья.
Костя вошёл следом. Он стоял у порога, не решаясь снять ботинки.
— Мариш, давай поговорим нормально. Без ультиматумов.
— Давай.
— Мама… она не злая. Она за меня переживает. Всю жизнь переживала. Когда я в детстве болел, она ночами не спала. Когда в институте сессию завалил — сама бегала к декану. Она просто не умеет по-другому.
— Костя, тебе тридцать четыре года.
— И что?
— И то, что декан давно на пенсии. А ты до сих пор бегаешь к маме за разрешением. Какой диван купить. Куда поехать в отпуск. Назвать ли дочку Алисой или лучше Викторией, потому что «Алиса — это как у прислуги».
— Она не так сказала!
— Она сказала именно так. Я записала. Хочешь, включу?
Костя замолчал. Его лицо вытянулось.
Марина развернулась к нему.
— Семь лет, Костя. Семь лет я терплю. Свекровь звонит тебе каждый день по три раза. Она знает, что мы ели на завтрак, потому что ты ей докладываешь. Она знает, сколько я зарабатываю, потому что ты ей показывал мою зарплатную ведомость. Она приезжает к нам без предупреждения и переставляет мебель, потому что «так удобнее». Я устала быть невесткой, которая всегда виновата.
— Ты преувеличиваешь…
— Помнишь, как она назвала моё свадебное платье? «Простенько». Помнишь, что она сказала, когда мы узнали о беременности? «Рановато, ещё сами не встали на ноги». Помнишь, как она спрашивала, точно ли ребёнок твой?
Костя вспыхнул.
— Это было один раз!
— Достаточно.
Она подошла к столу, где лежала папка с документами на новостройку.
— Через месяц мы вносим первый взнос. Через полгода получаем ключи. Я сделаю всё, чтобы у нашей дочери была нормальная жизнь. С отдельной детской, с площадкой во дворе, с местом для коляски. И свекровь не будет решать, какого цвета у нас будут обои в спальне.
— Мама не претендует…
— Она уже прислала мне ссылку на обои. Бежевые. В цветочек. Как в больнице.
Костя открыл рот, но сказать ничего не успел. Его телефон снова завибрировал. Он машинально глянул на экран — и что-то в его лице изменилось.
— Она едет сюда, — сказал он хрипло.
— Что?
— Мама. Написала, что вызвала такси. Будет через двадцать минут. Хочет «разобраться на месте».
Марина почувствовала, как напрягся живот. Врач предупреждала: никаких стрессов. Но врач не знала Раису Фёдоровну.
— Скажи ей, чтобы не приезжала.
— Я не могу ей запретить…
— Скажи. Или я сама скажу.
Костя набрал номер. Гудки тянулись бесконечно, потом — щелчок соединения.
— Мам? Не надо приезжать. Мы сами разберёмся. Что? Нет, я не под каблуком. Мам, пожалуйста… Да, она рядом. Нет, я не буду давать ей трубку. Потому что…
Марина выхватила телефон из его руки.
— Раиса Фёдоровна, — произнесла она спокойно, хотя сердце колотилось в горле. — Не приезжайте. Нам не о чем разговаривать.
— Марина! — голос свекрови зазвенел металлом. — Ты совсем берега потеряла?! Ты украла у моего сына наследство!
— Это было моё наследство. Моей бабушки.
— А теперь ты замужем! Всё общее! И решать должны вместе! Вместе — это значит семьёй! А семья — это я тоже!
— Нет. Семья — это я, Костя и наша дочка. Вы — родственник. Дальний.
В трубке повисла тишина. Потом — тяжёлое дыхание.
— Ты пожалеешь, девочка. Ты думаешь, ты умнее всех? Думаешь, справишься без меня? Да он без матери шагу ступить не может! Ты знаешь, что он носки наизнанку надевает, если я не напомню? Что он соль с сахаром путает? Ты представляешь, какой из него отец?
— Тогда зачем он мне? — сказала Марина тихо.
— Что?
— Если он такой беспомощный, как вы говорите. Если он не может выбрать диван, не может надеть носки, не может отличить соль от сахара. Зачем мне такой муж? Может, вы его себе оставите?
Костя стоял рядом, бледный как стена. Он слышал каждое слово.
— Ты… ты выгоняешь его? — свекровь осеклась. В голосе появилась растерянность.
— Я даю ему выбор. Либо он мой муж, и мы строим свою семью. Либо он ваш сын, и вы его забираете. Третьего не дано.
— Костик! — завопила трубка. — Ты слышишь? Ты слышишь, что она говорит?! Приезжай ко мне! Немедленно! Бросай эту змею!
Марина протянула телефон мужу.
— Твой ход.
Костя взял трубку. Его пальцы дрожали.
— Мам… — начал он.
— Костюша, собирай вещи! Я тебя жду! Комната твоя готова, бельё чистое! Приезжай!
Он посмотрел на Марину. На её живот. На папку с документами на новостройку. На окно, за которым шёл первый снег.
— Мам, — сказал он наконец. — Не звони больше сегодня.
— Что?!
— И завтра тоже не звони. Мне нужно подумать. Одному.
— Костя! Ты…
Он нажал отбой. Положил телефон на стол экраном вниз. И сел на диван, обхватив голову руками.
Марина не двигалась. Она ждала.
Минута. Две. Три.
— Я не знаю, как быть взрослым, — сказал он глухо. — Меня никогда не учили.
— Учись.
— Она всегда решала за меня. Какую рубашку надеть, какую профессию выбрать, на ком жениться. Даже на тебе — она сказала, что ты «подходящая».
— Я знаю. Она мне тоже это сказала. «Подходящая». Как мебель.
Костя поднял голову.
— Мне страшно, Мариш.
— Мне тоже.
— Что, если я плохой отец?
— Узнаем.
— Что, если она права, и я ни на что не способен?
Марина подошла и села рядом. Не прикасаясь, не обнимая. Просто рядом.
— Костя, тебе тридцать четыре. Ты руководишь отделом из двенадцати человек. Ты заключаешь миллионные контракты. Ты водишь машину, хотя плохо. Ты готовишь пасту карбонара лучше, чем в любом ресторане. Ты не беспомощный. Ты просто привык, что за тебя всё решают.
Он молчал.
— Ты можешь научиться решать сам, — продолжила она. — Или можешь вернуться к маме. В свою детскую комнату с плюшевым мишкой. Выбор за тобой.
Телефон на столе снова завибрировал. Экран высветил: «Мамуля (5 пропущенных)».
Костя взял трубку. Марина напряглась.
Он долго смотрел на экран. Потом медленно, аккуратно выключил телефон. Совсем. Чёрный экран погас.
— Я хочу посмотреть план квартиры, — сказал он тихо. — Той, в новостройке. Ты можешь показать?
Марина достала папку.
Три месяца спустя они стояли в пустой квартире на девятом этаже. Большие окна, высокие потолки, вид на парк. В углу громоздились коробки с вещами. Пахло свежей штукатуркой и новой жизнью.
Костя держал в руках рулетку.
— Думаю, детская кроватка встанет вот сюда, — сказал он, указывая на нишу у окна. — Света много, и батарея рядом. Тепло будет.
— Отличное место, — кивнула Марина.
— И шторы… — он замялся. — Я посмотрел в интернете. Есть такие, рулонные. Блэкаут называется. Чтобы утром свет не будил. Как думаешь?
— Думаю, это хорошая идея.
Он улыбнулся. Впервые за долгое время — по-настоящему, не напряжённо.
Телефон в его кармане зазвонил. Раиса Фёдоровна звонила теперь раз в неделю, по воскресеньям, ровно в шесть вечера. Это был их договор. Никаких ежедневных отчётов, никаких внезапных визитов, никаких советов без запроса.
Костя глянул на экран.
— Воскресенье. Шесть часов. Как по расписанию.
Он ответил:
— Привет, мам. Да, всё хорошо. Переезжаем. Нет, помощь не нужна, справляемся. Марина? Рядом. Хочешь поговорить? Хорошо, передам привет.
Он нажал отбой и убрал телефон.
— Передаёт привет, — сказал он жене.
— Взаимно, — ответила Марина.
И занялась разбором коробки с детскими вещами. В ней лежали распашонки, пелёнки и маленькие носочки. Она сама их выбирала, сама покупала, сама стирала. Никто не подсказывал, какой цвет лучше. Никто не проверял состав ткани. Никто не спрашивал, точно ли ей виднее.
Это была её жизнь. Её семья. Её выбор.
Вечером, когда солнце село за парк и окна квартиры засияли тёплым светом, Костя принёс из машины последнюю коробку. Тяжёлую, обмотанную скотчем.
— Что там? — спросила Марина.
— Фотоальбомы, — он поставил коробку на пол и открыл. — Нашёл на антресолях. Это… это с моего детства. Мама хотела забрать, но я решил оставить.
Он достал один альбом, потрёпанный, с выцветшей обложкой. Открыл наугад. На фотографии маленький Костя стоял с велосипедом, гордо задрав подбородок.
— Мне тут семь, — сказал он. — Это был первый раз, когда я сам поехал. Без страховочных колёс. Мама была против, боялась, что упаду. Но папа снял их ночью, пока она спала.
Марина посмотрела на снимок. На заднем плане, чуть в стороне, виднелась женская фигура — руки сложены на груди, лицо напряжённое.
— Он умер, когда мне было двенадцать, — тихо добавил Костя. — С тех пор она… она стала другой. Или я просто не замечал раньше.
Он закрыл альбом.
— Я не хочу, чтобы наша дочь боялась упасть. Хочу, чтобы она каталась сама. Без страховочных колёс.
Марина взяла его за руку.
— Она будет.
Снаружи зажглись фонари. Первые в их новом дворе. Первые в их новой жизни.
Через месяц родилась девочка. Назвали Евой. Свекровь хотела Валентиной — в честь своей матери. Но Костя сказал: «Мам, мы уже решили».
И трубка замолчала.
– Мы с отцом решили подарить Вадиму машину, – сказала мать