— Ты, — процедил он сквозь зубы, — уходи. И чтоб духу твоего здесь не было.
Он подождал, когда мать зайдет в дом и вошел следом, с силой хлопнув дверью.
От этого звука дрогнули занавески и зазвенела посуда в серванте. Алина попятилась к выходу.
Анна Михайловна в третий раз переставила глиняный горшок с геранью. То на подоконник, то на комод, то снова на старенький столик у окна.
Герань упрямо не желала становиться украшением комнаты — торчала кривым стеблем, свесив пыльные листья набок.
— И что ты кобенишься? — проворчала хозяйка, легонько щелкнув по бутону. — Чай, не для себя стараюсь. Сережа приезжает.
Село Соленовка жило своей неспешной жизнью.
За окном цвела сирень, гомонили грачи, а по размытой вчерашним дождем дороге брела соседская корова, мерно позвякивая колокольчиком.
Дом Анны Михайловны стоял чуть в стороне от центральной улицы — добротный, с резными наличниками и крепким забором.
Таких в селе осталось немного — все больше новострой появлялся, с пластиковыми окнами да сайдингом.
Анна Михайловна присела на табурет, механически поправляя кружевную салфетку.
— Ох, и что делать-то, — пробормотала она, глядя на свое отражение в потемневшем зеркале. — Тридцатый год парню пошел, а все один да один.
В Москве этой прокля.тущей застрял.
Мысли снова потекли привычным руслом. Вот вернется Сережа насовсем, возьмется за хозяйство.
Места здесь благодатные, земли много. Ферму построят, как он мечтает.
Работящая жена нужна, понимающая. Вот хоть Алина — и собой пригожа, и к труду приучена.
Мать ее, Валентина, дочку в строгости растила, без этих нынешних вывертов.
Телефон зазвонил так неожиданно, что Анна Михайловна вздрогнула.
— Алло, мам! — раздался веселый голос сына. — Как ты там?
— Сереженька! — расплылась в улыбке Анна Михайловна. — А я тут как раз…
— Мам, — перебил ее сын, — ты только не волнуйся. Я завтра не один приеду.
Сердце у Анны Михайловны екнуло.
— Как это — не один? — осторожно переспросила она.
— С невестой, мам. Хочу тебя познакомить с Таней. Ты не против?
В трубке повисла тишина. Анна Михайловна с трудом разжала стиснутые губы:
— Что ж против-то? Приезжайте, коли так.
Весь следующий день она металась по дому как ошпаренная. Натирала полы, выбивала половики, готовила угощение.
В голове стучала одна мысль: «Московская, поди. Из этих — накрашенных, намазанных».
Когда во дворе хлопнула калитка, Анна Михайловна чуть не выронила блюдо с пирогами.
На крыльцо первым поднялся Сергей — загорелый, возмужавший. А следом за ним…
— Здравствуйте, Анна Михайловна, — тихо произнесла стройная девушка в простеньком ситцевом платье.
— Здрасьте, — процедила хозяйка, окидывая гостью цепким взглядом.
Обедать решили на террасе. За столом молчали.
Татьяна неловко ковыряла вилкой пирог, Сергей хмурился, а Анна Михайловна поджимала губы, искоса разглядывая непрошеную гостью.
— А у нас тут, Сереженька, — нарочито бодро заговорила она, — Алина диплом получила. Теперь в сельской администрации работает.
— Мам, — с нажимом произнес Сергей, — я же сказал — у меня есть невеста.
В этот момент калитка распахнулась, и перед домом возникла раскрасневшаяся Алина.
— Ой, Сережка приехал! — всплеснула она руками. — А я думаю, чья машина у ворот?
Татьяна вздрогнула, когда Алина плюхнулась за стол рядом с Сергеем. Потянулась к телефону — проверить время, и тут…
— Ой! — взвизгнула Алина, заглянув в экран чужого телефона. — Так у тебя ребенок есть? А с виду такая приличная!
— Что? — побледнела Анна Михайловна. — Какой еще ребенок? Да ты что, гул.ящ.ая?! Не нужна мне такая в доме!
Татьяна вскочила, опрокинув чашку. По скатерти расплылось темное пятно.
— Как вы можете, — прошептала она. — Как вы…
Не договорив, она выбежала из-за стола. Хлопнула калитка.
— Ну и правильно! — крикнула вслед Алина. — Скатертью дорожка!
Сергей медленно поднялся из-за стола. Желваки играли на его побледневшем лице.
— Мама, — произнес он таким тоном, что Анна Михайловна невольно съежилась. — Нам надо поговорить. Серьезно поговорить.
Сергей повернулся к Алине:
— Ты, — процедил он сквозь зубы, — уходи. И чтоб духу твоего здесь не было.
Он подождал, когда мать зайдет в дом и вошел следом, с силой хлопнув дверью.
От этого звука дрогнули занавески и зазвенела посуда в серванте. Алина попятилась к выходу.
Анна Михайловна присела на краешек стула.
— Сереженька…
— Молчи, — оборвал он. — Сначала я скажу. Как ты могла? Устроить это… это по.зор.ище? Татьяна — моя невеста.
Не какая-то там прохожая, а женщина, которую я люблю!
Анна Михайловна поджала губы.
— А ребенок? Что же ты молчал про ребенка-то?
— А ты спросила? — выкрикнул Сергей. — Дала нам слово сказать? Нет, сразу с порога — косые взгляды да ухмылки.
Тебе Алину подавай! А чего ты вообще против московских имеешь?
Анна Михайловна вздрогнула. По щекам ее покатились слезы.
— Ох, сынок… — прошептала она. — Не знаешь ты…
— Чего не знаю?
— Не хочу я об этом говорить…
— Чего я не знаю, мама? Говори, коли начала!
— Не знаешь, как меня твой отец бросил. Перед самой свадьбой.
Укатил в эту Москву с фи.фо..чкой столичной, косы до пояса, каблучки звенят.
А я… — она всхлипнула, — я тут осталась.
С позором, с пересудами. «Не удержала», — шептались за спиной.
Столько га..достей наговорили мне, столько костей перемыли.
А потом ты родился…
Сергей замер.
— Что значит — потом я родился?
— А то и значит, — вытерла глаза Анна Михайловна. — Не погиб твой отец перед свадьбой. Не так все было. Соврала я тебе.
Уехал он в пятницу, а в субботу я узнала, что беременна. Только не вернулся он. Ни через месяц, ни через год. Так и растила я тебя одна.
Сергей тяжело опустился на стул.
— Мам, — тихо проговорил он. — Но ведь я — не мой отец. И Таня — не та московская фи.фо..чка. И не гулящая она никакая.
У нее муж погиб. Друг мой, между прочим.
При пожаре, школу тушил. А Стас… — он сглотнул, — Стас папой меня зовет.
Сам, без подсказки. Я для него и конструктор собираю, и сказки читаю.
Он мне родной, понимаешь, мам? А ты даже слушать не захотела…
Анна Михайловна замерла, будто громом пораженная.
— Как — погиб? — прошептала она.
— Вот так, — жестко ответил Сергей. — Стасу тогда и года не было.
В газетах писали. Я тогда на мясокомбинате только устроился, а Димка — он в пожарной части служил.
Дружили мы, потом он меня и с женой познакомил, в гости звал.
А потом — вызов, школа горит. Он первым вошел, детей спасал.
И не вышел.
Потом по телевизору про него репортаж показывали. Да разве от этого легче кому стало?
Анна Михайловна закрыла лицо руками.
— Господи, — простонала она, — что ж я наделала-то…
— Что наделала, то наделала, — вздохнул Сергей. — Теперь думай. Я без них не останусь, это ты пойми. Либо примешь нас всех, либо…
— Где ее теперь искать? Село-то большое.
— К пруду побежала, наверно, — произнес Сергей, рванувшись к двери.
Анна Михайловна его остановила:
— Нет уж, сынок. Сама найду, сама повинюсь.
Она торопливо повязала платок и заспешила к пруду. Сердце колотилось — то ли от быстрой ходьбы, то ли от стыда.
Татьяна нашлась на старой иве у воды. Сидела, обхватив колени руками, смотрела в темную воду. Плечи ее вздрагивали.
— Доченька, — тихо позвала Анна Михайловна.
Татьяна вздрогнула, но не обернулась.
— Прости ты меня, глу..пую, — продолжала Анна Михайловна, присаживаясь рядом. — Наговорила лишнего, не разобравшись.
А Сережка-то мне все объяснил. Про мужа твоего, царствие ему небесное. И про Стасика…
— Вы теперь из жалости, что ли? — глухо спросила Татьяна.
— Какая там жалость! — всплеснула руками Анна Михайловна. — Это я себя жалеть должна.
Чуть счастье сына не порушила. — Она помолчала. — Все из-за своей старой обиды…
— Какой обиды? — тихо спросила Татьяна.
— Был у меня жених когда-то. Перед самой свадьбой в Москву уехал. С москвичкой длинноногой, — Анна Михайловна горько усмехнулась. — С тех пор как услышу «московская» — прямо в жар бросает.
Татьяна нахмурилась, глядя на темную воду.
— Вот и с тобой… — Анна Михайловна коснулась ее плеча. — Не разглядела, не поняла сразу.
А ты ведь совсем другая. Пойдем домой, а?
Сережка там извелся весь.
Татьяна повернулась к ней. Глаза красные, а в них — столько боли и надежды разом.
— А вы правда… не против?
— Против? — Анна Михайловна порывисто обняла девушку. — Да я только «за»! И пряников напеку медовых — внук-то мой, Стасик, поди, сладкое любит?
Татьяна слабо улыбнулась сквозь слезы:
— Любит. Особенно с молоком.
— Ну вот и славно, — Анна Михайловна поднялась, подала руку невестке. — Пойдем, родная.
Чай правда совсем остыл, да и пироги эти… непутевые какие-то получились. Но я сейчас что-нибудь придумаю.
— Вкусные пироги, — шепнула Татьяна, вставая.
Они медленно пошли к дому.
Анна Михайловна искоса поглядывала на притихшую невесту сына и думала о том, что в воскресенье надо будет обязательно накупить леденцов на палочке.
Вот же судьба как повернулась — внук, да сразу трехлетний!
Не жди, что я вернусь.