Отчим

Сегодня меня удaрил отчим. Мне кажется, что он и сам этого не ожидал, поэтому не рассчитал силу удара и влoмил со всей мощи.

Я не сумела удержаться на ногах и улетела на диван. Позже я порадовалась, что отчим правша. Если бы он удaрил меня левой рукой, я бы воткнулась головой в шкаф или батарею. И тогда последствия могли бы быть гораздо хуже.

Но даже после мягкого приземления я чувствовала себя отвратительно: в голове гудело и звенело, левая щека онемела, была разбита губа и, что страшнее всего, левое ухо ничего не слышало.

Я с трудом поднялась и села на диван. Ощутив на щеке что-то теплое, провела по ней рукой и поняла, что кровь течет не только из разбитой губы, но и из уха.

Отчим, по-моему, испугался. Он подбежал ко мне, схватил за плечи, но, наткнувшись на мой ненавидящий взгляд, оттолкнул и выругался.

В это время заплакал Егорка, и отчим выскочил из комнаты, бросив мне только одно слово:

— Дрянь!

Я посидела еще несколько минут, потом встала и, держась рукой за стену, пошла в ванную. Умываясь холодной водой, я мысленно повторяла: «Дрянь! Да, я дрянь! Ты еще не знаешь, какая я дрянь!»

Посмотрев в зеркало, я увидела у себя на щеке отпечаток всех пяти пальцев отчима. Никогда не думала, что так может быть. Ухо было красное и припухшее. Во рту чувствовался солоноватый вкус крови. Голова сильно болела. Засунув пальцы в рот, я поняла, что два зуба в верхней челюсти слегка качаются.

Вытерла лицо полотенцем и вернулась в свою комнату. Можно, конечно, было взять в холодильнике лед, тогда следы удара завтра были бы не такими явными. Но я не стала этого делать.

Своего отца я помню плохо. Это для взрослых восемь лет — срок небольшой, а для меня — почти половина всей жизни.

Отец был судовым механиком, и часто его не бывало дома по два-три месяца. А когда он приезжал, можно было целую неделю не ходить в детский сад, зато он обязательно водил меня в парк аттракционов или в цирк на новое представление. С ним всегда было весело.

Мы жили тогда в трехкомнатной квартире вместе с его родителями —

бабушкой Верой и дедушкой Колей. А бабушка Рая – мамина мама — всегда ворчала на папу, что он со своей зарплатой мог бы купить для семьи отдельную квартиру. Папа отвечал, что на квартиру он еще заработает, и из каждого рейса привозил нам подарки.

И вот в тот год, когда я должна была пойти во второй класс, папа пропал. Они встали на разгрузку в иностранном порту, и часть команды отпустили на берег. Обратно на судно папа не вернулся.

Все надеялись, что он просто опоздал и скоро даст о себе знать. Пароходство связывалось с российским посольством в той стране, его искали – все безрезультатно.

Решили, что папа остался там сознательно и не хочет, чтобы его нашли. Через полгода дедушка Коля умер, а мы с мамой переехали жить к ее родителям.

Мама ждала отца два года, потом подала на развод. А когда я заканчивала четвертый класс, она вышла замуж за Виктора.

Мы снова переехали, только уже в трехкомнатную квартиру отчима. У меня в жизни мало что поменялось. Разве что в школу надо было ездить на автобусе – две остановки, зато на бальные танцы и на английский ходить стало ближе. А еще мне очень нравилось, что у меня теперь есть отдельная комната.

Отчим относился ко мне нормально. Вернее сказать, никак. В первый же день, когда мы переехали, он озвучил правила: я должна была сама поддерживать порядок в своей комнате, после еды ставить очищенную тарелку в посудомойку и каждый вечер мыть свою обувь.

Обязанности показались мне необременительными, я и раньше помогала маме и бабушке по хозяйству, поэтому причин для конфликтов не было.

Тем более, что в будние дни у меня был очень плотный график: возвратившись из школы, я обедала, потом делала уроки, а в половину шестого уходила – три раза в неделю на бальные танцы, два – к репетитору по английскому языку.

Возвращалась после восьми, когда мама и отчим были уже дома. Мы ужинали, и я шла к себе в комнату доделывать уроки или смотреть телевизор. В половину одиннадцатого ложилась спать.

В выходные дни и каникулы я старалась поменьше бывать дома. Иногда просто гуляла с подружками, в другие дни тайком ездила к бабушке Вере.

Тайком, потому что общение с ней в семье не приветствовалось – она же была матерью человека, который бросил нас «в погоне за сладкой жизнью».

Невысокая, худенькая, бабушка Вера была легка на подъем, и мы с ней часто отправлялись зимой на каток, летом – в парк. Причем на коньках или на самокате она рассекала ничуть не хуже меня. Никто не давал ей ее шестидесяти пяти лет.

Чтобы о наших «хулиганствах» не узнала мама, я пару раз звонила домой, сообщая, что со мной все хорошо, а иногда присылала фото «я на катке» или «я в парке».

Два раза в месяц я общалась с бабушкой Верой «официально». Тогда мы проводили вместе целый день. Она считала, что ребенок должен не только развлекаться, но и «образовываться», и заранее планировала каждый такой день:

– Сейчас мы едем в Сокольники. Будем кататься на каруселях. Потом пообедаем в кафе. Вернемся домой, переоденемся и вечером пойдем в ТЮЗ. Удивительно, но там иногда ставят спектакли, которые можно показывать детям.

Бабушка говорила, что ходить в театр в джинсах и растянутых свитерах неприлично. Поэтому купила мне красивое синее платье и связала для него белый кружевной воротничок. Это платье так и называлось – «театральное» и висело у нее в шкафу.

Однажды мама, вернувшись с родительского собрания, сказала, что хочет со мной поговорить.

– Знаешь, Арина, – начала она. Я всегда считала тебя правдивой девочкой. Но сегодня из-за тебя чуть не попала в неловкую ситуацию. Ирина Владимировна, рассказывала об экскурсии в музей, куда она хочет вас отвести, и посетовала, что, к сожалению, не все могут водить детей по музеям, как родители Арины Алексеевой – девочка ежемесячно посещает два-три музея или выставки.

Я хотела ей ответить, но она продолжила:

– Многие мамы твоих одноклассников обернулись ко мне и стали спрашивать, как я успеваю. А я не знала, что им ответить. Пришлось просто пожать плечами и улыбнуться. Я могла, конечно, сказать, что это все твои фантазии, но тогда я бы поставила тебя в неудобное положение перед одноклассниками и учителем. Давай в будущем обойдемся без вранья.

– Мам, я хожу в музеи, на выставки и в театры с бабушкой Верой. Мы были с ней и в музее Васнецова, и в Оружейной палате, и в Третьяковской галерее, и в других. В прошлый раз мы ездили в Измайлово. А в Дарвиновском музее, куда класс собирается, я еще в прошлом году была. Хочешь, я покажу фотографии?

– А почему ты мне никогда об этом не рассказывала?

– Так ты не спрашивала.

Это был, пожалуй, один из самых длинных разговоров с мамой с тех пор, как мы переехали к Виктору. Он тоже особо не рвался со мною беседовать.

Если отчим за столом передавал мне хлеб или ставил передо мной чашку с чаем, я говорила:

– Спасибо, дядя Витя.

Он отвечал:

– Пожалуйста.

Вечером, после разговора о музеях, я услышала, как мама на кухне тихо спрашивала отчима:

– Может, в воскресенье сходим куда-нибудь втроем? Хотя бы в цирк? Арина в последний раз была в цирке лет в семь.

–Лиза, ты знаешь, сколько стоят билеты в цирк? Открой сайт цирка на Цветном бульваре: если сидеть на самом верху за спиной оркестра, то на троих выйдет четыре с половиной тысячи, а если в центре, то все 12 – 15. Я денег не печатаю. Водит бабка ее по музеям, и хватит.

А мы с бабушкой только две недели назад ходили в цирк. И сидели в самом центре в шестом ряду. Оказывается, бабушка тратит на билеты в театры, музеи много денег. А ведь пенсия у нее небольшая– она всю жизнь проработала обычным участковым терапевтом.

Виктор, судя по всему, тратиться на меня не готов – сделала я вывод, но не сильно расстроилась. А напрасно.

Еще пару лет мы прожили в таком же режиме: я училась, встречалась с бабушкой Верой, на лето меня отправляли на дачу с дедушкой и бабушкой с маминой стороны.

За эти два года произошло только одно изменение: родился Егорка – мой младший брат. Мама и Виктор сосредоточились на малыше, мне внимания стали уделять еще меньше. Но я особо не расстраивалась. Мы жили будто в параллельных мирах, встречаясь фактически только вечерами за ужином. Взрослые обсуждали свои вопросы, а я старалась побыстрее поесть и уйти к себе.

У моей соседки по парте тоже недавно родилась сестренка, и Олеся жаловалась, что девочка мешает ей спать, часто плачет, а ее, как старшую сестру, заставляют присматривать за малышкой, развлекать ее, гулять с коляской.

Наш Егорушка был очень спокойный, мама справлялась с ним сама. Иногда она могла попросить меня присмотреть за братом, пока она примет душ или приготовит ему молочную смесь. Я сидела рядом с Егоркой, смотрела, как он машет у себя перед лицом маленькими ручками, а если братик начинал хныкать, трясла перед ним погремушкой.

Так и жили.

Но однажды, когда Егору исполнилось три месяца, в доме неожиданно разразился скандал.

У меня в этот день было отличное настроение: мама наконец купила мне новое рейтинговое платье для бальных танцев. И хотя оно было не совсем новое – мама купила его у девочки из старшей группы нашего клуба – я не могла на него налюбоваться.

Это было платье бренда «Gala-Вальс», с нижней юбкой, сшитое из материала стрейч гипюр, нежно-зеленого цвета, с юбкой «солнце», отделанной по подолу регилином, отчего она лежала упругими волнами.

Именно оно и послужило яблоком раздора.

Дело в том, что у мамы была банковская карта – дубль карты Виктора, и когда он увидел, что с его карты переведены две с половиной тысячи на карту незнакомого ему человека, он не понял, что произошло. С этим вопросом отчим и обратился к маме.

Разобравшись в ситуации, Виктор пришел в бешенство.

– С чего ты взяла, что я буду оплачивать развлечения твоей дочери? Пока ты работала, я не указывал тебе, как ты должна тратить твою зарплату. Танцы, так танцы, репетиторы – пожалуйста. Но сейчас ты не работаешь, семью содержу я, а ты распоряжаешься деньгами, даже не посоветовавшись со мной!

Послышался голос мамы:

–Виктор, но девочке ведь надо развиваться! Тренер очень хвалит ее, на следующей неделе у них соревнования. И английский – это тоже важно!

– Пожалуйста, пусть развивается, но не за мой счет! Ее отец свалил из страны в поисках лучшей жизни, а я должен заботиться об абсолютно чужом мне ребенке? Когда мы поженились, я был готов к тому, что буду содержать твою дочь от предыдущего брака, но всему же есть границы! У нее отдельная комната, я ее кормлю, одеваю, если заболеет, я покупаю лекарства, но все, что сверх этого, – извини. Ее отец не платит алиментов, ты сейчас не работаешь. Обратись к своим родителям, может, они смогут оплачивать все ваши хотелки.

– Ты же знаешь, что им это не по силам! Они и так помогают: каждое лето забирают Арину на дачу на все три месяца.

– А раз не по силам, дорогая Лиза, значит, без этого можно обойтись. Миллионы детей в нашей стране прекрасно развиваются без репетиторов и бальных танцев. Как ты платишь репетитору?

– За каждое занятие по факту. Перевожу на карту тысячу рублей, это очень дешево.

– Тысячу рублей за одно занятие? Прямо сегодня позвони и откажись от занятий, если, конечно, твои родители не согласятся их оплачивать. На меня не рассчитывай. А танцы?

– Плачу один раз в месяц. Февраль уже оплачен.

– Хорошо, пусть этот месяц доходит. Платье продай. Даю тебе на это две недели. Деньги вернешь мне.

– Витя, у девочки через неделю соревнования, мы не можем просто так отказаться, у нее же есть партнер. Мы подведем людей.

– Я сказал: февраль пусть доходит, сегодня двенадцатое февраля, успеет посоревноваться.

– Но для участия в турнире надо оплатить регистрационный сбор и хотя бы четыре – пять индивидуальных тренировок, — голос мамы звучал умоляюще.

– И сколько нужно денег?

– Тысяч шесть, тихо ответила мама.

– Это без меня. Кстати, верни мне, пожалуйста, карту. Ты лишилась моего доверия. Теперь пиши список, какие нужны продукты или еще что. Я буду покупать сам или заказывать доставку на дом.

– Но ведь мы не нуждаемся, Виктор, и у тебя есть эти деньги!

– Да, ты права, дорогая, они у меня есть. У меня! И я хочу тратить их на свою семью, на своего ребенка. Кстати, ты говорила, что Егору нужен комбинезон на весну. В воскресенье поедем и купим. Я с удовольствием оплачу тот, который ты выберешь. Если тебе что-то нужно, скажи. Но у Арины будет только необходимый минимум.

В это день я к ужину не вышла, хотя мама несколько раз звала меня. Мне казалось, что под взглядом отчима я не смогу проглотить ни одного куска. Даже при мысли о нем у меня сжималось горло.

Вечером, искупав и уложив Егора, мама зашла ко мне в комнату.

– Ариша, у меня сейчас нет денег, а Виктор, действительно, не обязан. Подожди, я выйду на работу, и ты сможешь вернуться к занятиям.

–Мама, ты выйдешь на работу через три года! Мне будет почти четырнадцать лет! Кому я буду тогда нужна? Никита к тому времени сможет стать чемпионом Москвы! Только с какой-нибудь другой партнершей, не со мной!

Я провела неспокойную ночь, но приняла несколько важных решений. Не всегда же я буду маленькой девочкой, которую никто не может защитить!

На следующий день я, как обычно, пришла из школы, пообедала, сделала уроки и поняла, что идти мне сегодня некуда – мама уже позвонила Евгении Николаевне и отменила занятия.

Конечно, миллионы детей не изучают английский, даже когда их заставляют, потому что им это не нужно. А мне было очень нужно, потому что я решила, что, как только мне исполнится восемнадцать лет, поеду в город Саутгемптон в графстве Хэмпшир и обязательно найду там папу.

Я достала из ящика стола коробку из-под конфет, которая служила мне копилкой, и пересчитала свою наличность. Тысяча пятьсот двадцать семь рублей. Взяв тысячу, я отправилась к репетитору.

Евгения Николаевна, открыв дверь, очень удивилась:

– Арина, здравствуй! Я тебя не ждала. Вчера твоя мама отказалась от моих услуг. Правда, я не поняла, почему.

– Я сейчас все расскажу и сегодняшнее занятие оплачу наличными.

И показала ей зажатые в кулаке купюры.

Пройдя в комнату, я села на обычное место и сказала:

– Отчим отказался оплачивать мои занятия и маме запретил. Но я хочу изучать английский и буду заниматься сама. А к вам я сегодня пришла, чтобы вы мне посоветовали, какие учебники лучше взять или, может, в интернете на сайтах есть бесплатные материалы.

– А у тебя хватит терпения? – спросила Евгения Николаевна. – Ведь это очень трудно – каждый день заставлять себя заниматься.

– Хватит, у меня есть цель. И времени теперь тоже много.

Евгения Николаевна объяснила мне, в какой последовательности изучать темы, показала несколько сайтов, где можно бесплатно взять материалы, на одном из них зарегистрировала меня, отправила мне на почту электронные пособия. И даже подарила учебник:

– Это Бонк. У меня есть новое издание этой книги. И еще: если тебе что-нибудь будет непонятно, ты звони, я тебе обязательно помогу.

Евгения Николаевна тепло попрощалась со мной и наотрез отказалась брать плату за урок:

–Лучше купи себе на эти деньги книгу английского писателя в оригинале и каждый день читай хотя бы по две-три страницы.

Я последовала ее совету и на следующий день купила не одну, а две книжки: «Джейн Эйр» Шарлотты Бронте и сборник рассказов Эрнеста Хемингуэя.

Спрятав глубоко внутри обиду на маму, еще глубже закопав в душе ненависть к отчиму, я приготовилась жить дальше.

Но это были еще не все мои неприятности.

Мама позвонила Инне Леонидовне, нашему тренеру, и сказала, что после турнира я больше не буду заниматься и что индивидуальные занятия она оплатить не сможет.

Инна Леонидовна все же провела со мной и Никитой три дополнительных урока. Правда, я не поняла, она просто не взяла с меня плату или эти занятия оплатили родители моего партнера.

На регистрационный сбор мама попросила денег у бабушки Раи, прическу в день соревнований сделала мне сама.

Мама не смогла пойти со мной – не с кем было оставить Егора, поэтому я поехала во Дворец культуры, где проходил турнир, одна. Но лучше бы я туда не доехала, лучше бы я провалилась в канализационный люк и сломала себе ноги!

Такого позора я еще не переживала!

Оказавшись на танцполе, я поняла, что это мое последнее выступление, что я никогда больше не испытаю этой радости – лететь под музыку, как бабочка, едва касаясь земли. Когда зазвучала музыка, я будто остолбенела. Никита толкнул меня, мы начали двигаться, но этот танец уже ничто не могло спасти: я путала движения, не попадала в такт, несколько раз наступила на ногу партнеру.

Когда мы уже одевались, чтобы идти домой, я услышала голос мамы своего партнера:

–Никита, ты взял результаты в комиссии? Надо ведь будет вклеить в книжку.

– Мама, какие результаты? Я рассчитывал минимум на третье место, а мы не вошли даже в двадцатку! Зачем мне такие результаты?!

Он повернулся ко мне и зло бросил:

–Правильно сделал твой отчим! Таким коровам нечего делать на танцполе!

Я хотела ему ответить, но слова словно застряли в горле. У меня началась истерика. Я рыдала не могла остановиться.

Кто-то принес воды, но я не смогла сделать ни одного глотка. Инна Леонидовна попросила всех отойти, села рядом со мной, прижала меня к себе и качала, как маленького ребенка, пока я не успокоилась.

Ее розовая кофточка была в черных и красных пятнах от моего грима. Потом она вытерла мне лицо влажной салфеткой и предложила:

– Пойдем, я тебя домой отвезу.

Всю дорогу мы ехали молча. Остановив машину у моего дома, Инна Леонидовна сказала:

– Ты так сильно не переживай, если хочешь танцевать, то обязательно будешь. А турниры вовсе не обязательны.

Дома я положила платье в чехле на кресло в зале – мне не хотелось даже заносить его в свою комнату. На мамин вопрос, как прошел турнир, ответила, что нормально, и пошла в ванную.

Я стояла под душем, и струи воды словно смывали с меня все те горести, которые произошли со мной за последние две недели. Но боль не ушла. Ближе к вечеру она дала знать о себе высокой температурой.

У меня не было ни насморка, ни кашля, ничего не болело, но ртутный столбик будто застрял на цифре сорок и не опускался даже после двух таблеток.

Мама вызвала скорую, а пока ждали врачей, обтирала мне лицо полотенцем, смоченным холодной водой.

Врач тоже ничего не понимала: долго слушала и простукивала меня, но объяснить, что со мной, не могла. Я просто висела на руках у мамы, как тряпичная кукла. Наконец врач сделала мне укол и, посидев некоторое время, чтобы убедиться, что лекарство подействовало, уехала, велев обязательно утром вызвать участкового.

Я задремала, но сквозь сон слышала, как по квартире кто-то ходил, потом стукнула дверь, и все затихло. В комнату вошла мама.

Оказалось, что Виктор, опасаясь, что Егорка от меня заразится, вызвал свою мать, и они, собрав необходимые вещи, все вместе уехали в квартиру его родителей. А мама осталась со мной. Она несколько раз разговаривала по телефону: с Виктором и еще с кем-то другим, потому что подробно рассказывала о том, как я себя чувствую.

Утром я проснулась от сильной головной боли. Температура немного спала, но все еще была высокой – тридцать восемь и пять. Мама сказала, что она вызвала врача, но, когда он придет, неизвестно. В регистратуре сообщили, что в течение дня. А ей надо ехать к Егорке, потому что Виктор ушел на работу, а его родители одни с ребенком не справятся. Но ко мне сейчас приедет бабушка Вера. Мама, оказывается, еще вчера ей позвонила.

Целый день вдвоем с бабушкой Верой! Какое счастье! У меня даже голова перестала болеть.

Как только она появилась на пороге квартиры, мама уехала к Егорке, а бабушка стала кормить меня моими любимыми пирожками с яблоками и корицей. Она специально испекла их для меня.

Пока мы ждали врача, я рассказала обо всех своих несчастьях: и о платье, и об английском, и о своем позоре на турнире.

Бабушка слушала меня внимательно и вытирала слезы, которые лились у меня из глаз. Когда я закончила, она сказала:

– Ариша, а теперь давай мы все твои неприятности выметем за дверь. Представь себе тяжелую стальную дверь. Представила? А теперь представь, что мы с тобой вдвоем все неприятности выметаем. Высоко понимаем веники и метем. А потом дверь закрываем. Все. Нет их! Стало легче?

– Да, кажется, стало.

– Ну, а теперь скажи мне, ты учительнице своей обещала, что будешь сама заниматься английским. Точно будешь?

–Конечно, буду! Я уже начала. В книжке «Джейн Эйр» за неделю двенадцать страниц на английском прочитала. Я бы и быстрее могла, но пока приходится часто в словарь заглядывать. Вначале я даже два раза в русский текст подсмотрела, чтобы понять, что написано, но сейчас уже лучше.

В этот момент в дверь позвонили, и бабушка пошла открывать. Это пришла Наталья Борисовна – наш участковый врач. Оказалось, что они с бабушкой давно знакомы, и после того, как Наталья Борисовна осмотрела меня, они так долго разговаривали на кухне, что я задремала и не слышала, когда ушла врач.

Спала я, наверное, недолго, потому что, когда проснулась, до меня донесся голос бабушки, которая говорила по телефону с мамой:

– Лиза, я понимаю, что тебе трудно с малышом. Но не забывай, что у тебя двое детей. Ариша тоже нуждается в твоем внимании и любви.

Что отвечала ей мама, слышно не было. Бабушка продолжала:

– Ребенку нельзя жить в постоянном стрессе и подавлять негативные эмоции. Это может привести к невротическому расстройству. Ты этого хочешь? Вы разом лишили ее всех любимых занятий и увлечений. А что ты ей предложила взамен? Больше гулять? А ты уверена, что тебе понравится компания, в которой твоя дочь будет проводить время?

Бабушка снова замолчала, слушая маму, а потом закончила разговор:

– Знаешь, Лиза, есть такая поговорка: «Не ручайся даже за печку». В общем так: врач дала Арине освобождение на неделю, и это время она поживет у меня. Думаю, твой муж не расстроится. Мы возьмем учебники и ноутбук, чтобы Ариша могла заниматься и выполнять домашние задания. Сейчас я вызову такси, и мы уедем. Конечно, ты можешь звонить.

Я не поверила своему счастью: всю неделю я буду жить у бабушки Веры! Мы будем с ней гулять, а вечерами печь пирожки или блины и смотреть по телевизору комедии.

Однако счастливая неделя пролетела быстро, и снова началась скучная, обыденная жизнь.

Незаметно подошло лето, и я отправилась на дачу с бабушкой Раей и дедом Сашей. Кроме обычных летних занятий – речка, ягоды, сенокос, я каждый день по два часа занималась английским. «Джейн Эйр» я уже закончила и сейчас читала рассказы Хемингуэя. Дело шло лучше, язык этого писателя был легче, но иногда встречались американизмы – обороты, которые я не могла понять. Я их помечала, чтобы позже вернуться и разобраться.

В доме бабушки Раи интернета не было, поэтому иногда я напрашивалась к Маринке. Она с младшим братом тоже все лето проводила в дачном поселке, и ее родители провели в дом интернет. Здесь я разбирала все непонятное в рассказах.

Маринка была моей ровесницей, она очень удивлялась тому, что я летом добровольно занимаюсь английским.

– А я, как только лето наступает, всех репетиторов по боку. Нужно же когда-то отдыхать. Родители пытались заставить ходить на занятия, пока мы в Москве, но я не согласилась. Каникулы, так каникулы.

Мне не хотелось посвящать Маринку в проблемы нашей семьи, поэтому я просто объяснила, что читать летом оригинальные тексты мне посоветовал репетитор. Я занималась каждый день, как и обещала Евгении Николаевне, но понимала, что это не заменит ее уроков. Мне так их не хватало!

А еще мне не хватало бесед с бабушкой Верой, хотя мы с ней часто разговаривали по телефону.

Дед и бабушка Рая, конечно, любили меня. Дед сделал мне во дворе качели, учил кататься на велосипеде, брал с собой в лес за грибами, иногда даже на рыбалку.

Бабушка Рая старалась повкуснее накормить, мы вместе с ней собирали в саду малину и черную смородину, а потом варили варенье. Она могла напечь блинов и позвать всю мою деревенскую компанию. Пять-шесть девчонок и мальчишек сидели вокруг стола и ели блины, макая их в пенку, снятую со свежесваренного варенья, а она подливала нам чай и с удовольствием смотрела, как исчезает со стола стопка блинов.

Было только одно «но»: баба Рая считала Виктора идеальным мужем для своей дочери и отличным отчимом для меня. И квартира у него большая, и семью содержит – Лиза может спокойно сидеть в декрете все три года и не рваться на работу. Ей нравилось даже то, что мама не ходит сама по магазинам, а все продукты ей привозят домой. «Живет, как барыня», – говорила баба Рая своей соседке. И при этом всегда добавляла: «Не то что с первым мужем – Ромкой – тот усвистит на три месяца в море, а жена, как соломенная вдова, все сама да сама. А он денег заработает да на подарки все и потратит. Нет бы на квартиру отложить».

Понятно, что мне такие разговоры не нравились.

Лето заканчивалось, через неделю дед должен был отвезти меня в город – пора было готовиться к учебному году.

И вот вечером, накануне отъезда, мне позвонила бабушка Вера и сообщила, что у нее есть для меня новость. И как я не выпытывала, она ничего не сказала:

– Я приду к вам утром в понедельник, и ты все узнаешь.