— Вы хотите, чтобы я… квартиру продала?
— Мам, мы ничего не хотим от тебя. Просто подумай. Ты всё равно с нами будешь. Мы тебя одну уже не оставим.
Ты даже после больницы боишься в магазин одна выйти. А тут всё рядом: поликлиника, аптека, детская площадка.
Мы бы и без тебя взяли, но банк не одобряет. А с твоей частью — дадут.
— Мам, тебе удобно? — спросила Таня, не оборачиваясь от плиты.
Раиса Петровна не сразу ответила. Только после паузы кивнула.
Всё было чужое: от рисунка на обоях до звука капающей воды в раковине. Чужое и временное.
Хотя формально теперь она здесь жила. Временно. До «окончательного решения», как сказала дочь.
Пакеты стояли у стены нераспакованные. Раиса Петровна даже не дотрагивалась до них.
Халат, тапки, зарядка, две банки варенья — всё осталось нетронутое.
Будто приехала не к родной дочери, а на пересадку: поезд ждёт, осталось немного потерпеть.
Сын прислал голосовое. Спокойный, как всегда:
«Мам, ну не переживай ты так. Пока поживи у Тани, а потом решим. Нам сейчас с Леной немного сложно, ты же понимаешь…»
Она слушала его голос несколько раз. Там не было ни извинения, ни неловкости.
Спокойствие такое, будто он не мать к сестре отправил, а кота на передержку.
Раиса Петровна выключила телефон и положила в сумку.
Раньше всё было проще. Даже несмотря на Ленино напряжение. Она не была грубой, просто холодной, равнодушной, смотрела сквозь.
Раиса Петровна чувствовала: в их доме ей не особо рады. Но молчала ради Павла, ради Даши, внучки.
Они же говорили: как только с ипотекой определятся, возьмут что-то побольше. И тогда будет место для всех.
А пока компромисс. Сначала маленькая съёмная. Потом «недолго у Тани».
Таня вытерла руки полотенцем и поставила на стол чашку чая. Раиса Петровна всё так же сидела, не двигаясь.
— Мам, ну ты чего. Я же не специально. Просто у нас сейчас тоже не шибко просторно.
Поспишь пока в детской, ладно? Миша в ночь уходит, в выходные в гараже можно остаться, тебя никто не тронет.
А я суп сварю, пельмени купила. Не как дома, конечно, но мы справимся.
Она говорила бодро, но не смотрела в глаза, и Раиса Петровна это заметила.
— Я не в претензии, — тихо ответила она.
— Ну вот и славно. — Таня попыталась улыбнуться. — А давай вон тот сериал включим?
Ты ж любишь про врачей. Там как раз новая серия, отвлечёшься.
Раиса Петровна покачала головой. Хотелось плакать. Вот куда она на старость лет никому не нужная?
Сын её спровадил к дочери, у дочери даже места нет…
И что она натворила?
Собственными руками испортила себе жизнь, даже вспоминать не хотелось.
Началось всё с фразы сына:
— Мам, а ты же всё равно теперь одна живёшь. Зачем тебе эта однушка?
Она тогда только вернулась из больницы — руки дрожали, давление скакало.
Павел с Леной принесли фруктов, поставили чайник, и Раиса Петровна подумала: какие всё-таки у меня хорошие дети.
— Да я, Паш, с этой квартирой как с крепостью. Тридцать лет, всё сама, всё своими руками…
— Да ты молодец, мам, конечно. Просто мы подумали… — вмешалась Лена, сидя на краю дивана с уже привычной деловой интонацией. — Сейчас цены хорошие. Пока не рухнули.
А ты же не собираешься одна там жить до ста лет, правда?
Павел переглянулся с женой, и Раиса вдруг ощутила — они не просто так пришли.
— Мы с Леной нашли вариант, — начал сын, — новостройка, три комнаты. Можно оформить на нас троих. Ты с нами, конечно.
Нам чуть в ипотеку войти, а если бы ты помогла с первоначальным взносом, нам бы всё одобрили.
Раиса Петровна отставила чашку, она не понимала: радоваться, что дети предложили с ними жить, или плакать, что хотят продать её квартиру?
— Вы хотите, чтобы я… квартиру продала?
— Мам, мы ничего не хотим от тебя. Просто подумай. Ты всё равно с нами будешь. Мы тебя одну уже не оставим.
Ты даже после больницы боишься в магазин одна выйти. А тут всё рядом: поликлиника, аптека, детская площадка.
Мы бы и без тебя взяли, но банк не одобряет. А с твоей частью — дадут. А через год ты будешь в новой квартире. И уже без всяких страхов.
Раиса слушала. Они говорили тепло, ласково. Павел держал её за руку. Лена показывала фото квартиры на телефоне — белая кухня, большая гостиная, окно до пола.
Там действительно всё выглядело красиво. Просторно.
— А если я передумаю?
— Мам, ну не думай ты о плохом. Мы ж семья. Всё честно. Мы даже договор подпишем. Или, хочешь, оформим долю на тебя.
Это же твои деньги, мы не посягаем. Просто ты живёшь с нами, нам всем так будет легче. Настоящая семья, понимаешь?
Раиса Петровна не ответила тогда. Она пошла на кухню и долго мыла кружки, хотя они были уже чистые.
В голове крутились слова: доля, семья, всё честно. Хотелось верить, но обратно уже не будет дороги.
Позже, через пару дней, пришла Таня. С тортом и улыбкой.
— Мам, ты молодец, что согласилась. Я бы тоже так поступила. А то эта квартира у тебя… ну сама посуди. Лифт не работает, соседи шумные.
А теперь ты хоть с близкими. Всё под боком.
— Так это ты знала?
— Конечно. Павел советовался. Он хотел, чтобы всё по-людски. Ты что, думаешь, они бы тебя бросили?
Да ты у них как центр вселенной. Просто помоги им сейчас — и всё встанет на места.
Она помолчала.
— А ты сама бы так сделала?
Таня посмотрела на неё, замешкалась.
— Ну, если бы надо было… наверное, да. Главное же, чтоб все вместе. А деньги — дело наживное. Тем более это ж не чужие люди. Это же твои дети, мам.
После этих слов Раиса Петровна и сдалась.
Она продала квартиру быстро через знакомого риэлтора. Деньги перевели на счёт сына. Оформление они взяли на себя: «Ты отдыхай, мам, мы всё сделаем».
Раиса сидела тогда в своей пустой, почти уже чужой квартире и смотрела, как рабочие выносят старый диван.
На кухне по-прежнему висели шторы с лимонами, но это всё было уже не её.
Она забрала только сумку, два свитера, альбом с фотографиями и банку мёда, что когда-то подарила соседка. Остальное оставила.
Бессмысленно было тащить в чужое — если всё должно стать новым.
И вот теперь, спустя несколько месяцев, она сидела на кухне у родной дочери — с теми же двумя свитерами, той же сумкой. Только банка мёда давно закончилась.
Сначала она жила у сына на съёмной квартире.
— Сейчас, мама, — говорил он. — Оформляем документы. Только одобрят, у тебя комната будет своя.
Женщина молча кивала. Главное, детям угодила и одна на старость лет не осталась. Потом ипотеку одобрили, и сын собрал мамины вещи.
— Пока у Таньки поживешь, а мы ремонт сделаем. Ни к чему тебе лишние нервы.
Сам отвёз, помог с пакетами. Потом записал голосовое, что это ненадолго, и пропал…
Раиса Петровна жила у дочери уже больше двух месяцев, стесняла, конечно, их. Но куда идти? Идти-то и некуда было больше.
Новый адрес сына она не знала, своего угла больше не было. А иногда приходилось уходить спать в гараж…
Прошло полгода.
Весна в этом году выдалась сырая, вечно моросило, и окна у Тани всё чаще запотевали.
Раиса Петровна по утрам сидела на кухне в том же халате, глядела на белую стену напротив и думала, когда же «временно» становится навсегда.
Она уже перестала спрашивать про Павла. Всё равно тишина. Ни звонков, ни сообщений, только Таня изредка говорила сухо:
«У них там сложно сейчас, ипотека, ребёнок болеет…»
А один раз и вовсе обронила:
— Ты ж сама продала, никто за яз.ык не тянул.
И это было самое стр.ашное. А потом сын появился. В субботу, неожиданно. Постучал в дверь с пакетом в руках — принёс торт, тот самый «Прага», который она когда-то любила.
Раиса Петровна даже не поняла сначала, радоваться ей или нет. Сердце кольнуло, будто всё, вот сейчас скажет — «забираю домой». Всё будет, как обещал.
— Мам, привет, — он поцеловал её в щёку и прошёл на кухню. — Я на пять минут. Надо поговорить.
Сердце у неё застучало чаще. Она села напротив.
— Как у вас дела? Квартира? Ремонт?
— Да, всё хорошо. Обжились. Но у нас, мам, вопрос один… важный. Я сейчас без обиняков, ладно?
Раиса Петровна почувствовала, как её ладони похолодели.
— Мы не потянем, — выдохнул Павел. — С Лёней школа, с Леной всё сложно, работа…
Я знаю, ты у Тани и тебе неудобно, места мало. У неё и Миша, и свой быт.
Мы с Леной подумали: будет лучше, если тебе оформить государственную помощь. Есть хорошие дома престарелых. Частные. Нормальные условия, чисто, питание…
За пенсию там люди хорошо живут.
Она даже не сразу поняла, что он говорит.
— Ты… хочешь, чтобы я… в дом престарелых?
Он покосился в сторону, будто стыдно стало. Или просто не хотел видеть её глаза.
— Мам, ты не воспринимай это так остро… Ты сама говорила, что устаёшь. Там врачи, покой, мы будем навещать. Ну, по выходным.
Раиса Петровна встала медленно. Она подошла к окну, постояла, потом повернулась:
— А доля моя в квартире?
Павел сдержанно усмехнулся, как будто услышал глупость.
— Мам… Ну какая доля? Мы оформили как положено. Тогда ты согласилась, сама же сказала — главное, чтоб вместе. Ну… ипотека, там всё на меня и жену…
— Я отдала всё…
— Мы не просили, — пожал плечами он. — Это был твой выбор.
Она смотрела на него и не видела своего сына. Перед ней сидел чужой мужчина, в новой куртке, с приличным телефоном, уверенный, что всё сделал правильно.
— А в дом престарелых ты тоже «не просил», да?
— Мам… Ну а что делать? Куда тебя? Ты ж не на улицу хочешь? Или тебе нравится в гараже спать? Я всё-таки что-то предлагаю, а не сижу и плачу, как ты.
Раиса Петровна села обратно.
— Я сама решу, куда мне, — сказала она тихо. — Можешь идти.
Павел вздохнул, встал, взял пакет.
— Я тебе скину сайт. Там отзывы хорошие. Если что, напиши. Я не враг тебе, мам. Просто… обстоятельства.
Она ничего не ответила. Только закрыла за ним дверь. Медленно. Без злости. С каким-то тяжёлым спокойствием.
Таня вышла из комнаты минут через десять. Посмотрела на мать.
— Ну что?
Раиса Петровна встала.
— Ничего.
— Мама, вы не договорились? Ты не видишь что ли, что у нас места совсем нет?
— Вижу, поэтому и ухожу.
Раиса Петровна собрала свои пожитки и ушла, никому не сказала куда.
Таня думала, что в гараж, сын вообще не интересовался.
Она сама ушла в дом престарелых, только им не поставила в известность детей в какой, а там не сказала, что у нее есть сын и дочь. Стыдно было, ведь она сама их такими воспитала.
Какую квартиру ты собираешься делить? — поинтересовалась жена