Неугомонные соседи

— Они издеваются, — сказала она. — Специально шумят. Мстят.

— Ой, да ладно вам, — отмахнулась сотрудница. — Живые люди, дети. Что вы к ним прицепились?

— Я сорок лет здесь живу! Я имею право на покой!

Зинаида Ивановна проснулась в половине седьмого, как всегда. За окном едва брезжил рассвет, в квартире стояла привычная тишина — только слабо тикали часы в прихожей. Она поднялась и пошла на кухню ставить чайник.

Сорок лет в этой квартире. Сорок лет одной и той же размеренной жизни: подъем, завтрак, уборка, прогулка в магазин, вечерние передачи, сон. Никто не нарушал установленный ею порядок.

Зинаида Ивановна как раз намазывала маслом хлеб, когда за стеной раздался глухой удар, потом еще один.

Она замерла с ножом в руке. Потом послышались голоса — мужской и женский, звонкий детский смех.

— Вот и приехали новые, — пробормотала она себе под нос и поморщилась.

Весь день соседи справа шумели. То волокли что-то тяжелое по полу, то включали дрель, то громко переговаривались.

А вечером заиграла музыка — не громко, но достаточно отчетливо, чтобы Зинаида Ивановна услышала басы, пробивающиеся сквозь стену.

На следующее утро она столкнулась с ними в подъезде. Молодая женщина лет тридцати, светловолосая, в джинсах, тащила коляску вверх по лестнице. Рядом семенил мальчишка лет пяти.

— Мама, а когда папа придет? А можно я буду играть в футбол в коридоре?

— Потише, Данилка, — устало сказала женщина. — Людей разбудишь.

Зинаида Ивановна прижалась к стене, пропуская соседку. Та кивнула:

— Доброе утро. Мы ваши новые соседи. Света. А это Данил. И Машенька, — она кивнула на коляску.

— Зинаида Ивановна.

Света улыбнулась — открыто, по-молодому.

— Извините, если мы вчера шумели. Переезд, знаете. Постараемся вести себя потише.

Зинаида Ивановна только кивнула. А про себя подумала: посмотрим.

Не хватило воспитания. Уже через неделю она поняла — спокойной жизни ей не видать.

Дети начинали шуметь рано утром и продолжали до вечера. Мальчишка носился по квартире, что-то ронял, кричал. Девочка плакала.

А родители считали, что дети имеют право на любые звуки.

По вечерам включалась музыка.

Зинаида Ивановна привыкла к тишине, и каждая нота резала слух. Она лежала в постели и слушала, как за стеной кто-то моет посуду, смеется, разговаривает.

Жизнь билась ключом, а ей не давала уснуть.

В субботу утром терпение лопнуло.

Мальчишка с восьми утра скакал по комнате — играл в войну. Топот, крики, грохот.

Зинаида Ивановна постучала в стену.

Шум стих на секунды, потом возобновился с новой силой.

Она постучала снова — громче.

Тишина. Но через полчаса все началось заново.

Тогда Зинаида Ивановна оделась и пошла звонить в соседнюю дверь.

Открыла Света — растрепанная, в халате, с усталым лицом.

— А, Зинаида Ивановна! Что-то случилось?

— Случилось. Ваш мальчик не дает покоя с утра. Нельзя ли его угомонить?

Света растерянно моргнула.

— Данилка? Но он же просто играет. Дети должны двигаться.

— В восемь утра в субботу — ненормально. Люди отдыхают.

— Извините, конечно. Я скажу ему, чтобы потише.

— Скажите.

Зинаида Ивановна ушла. А через час грохот возобновился.

На следующий день она отправилась в ЖЭК.

— Новые жильцы совершенно не считаются с соседями, — объясняла она сотруднице. — Дети бегают, кричат, музыка до поздна. Житья нет.

— А вы с ними разговаривали?

— Разговаривала. Не помогает.

— Участковый на этой неделе должен быть, передам ему.

Участковый пришел через три дня.

Зинаида Ивановна слышала, как за стеной идет разговор — сначала спокойный, потом напряженный.

— Да что вы! — раздался голос Светы, уже не вежливый. — Мы же не дебоширим! Дети играют, это естественно!

— Понимаете, гражданочка, — терпеливо объяснял участковый, — закон есть закон.

С семи утра до одиннадцати вечера — это одно дело, а в остальное время надо соблюдать тишину.

— Так мы же и соблюдаем! Никто ночью не шумит!

— А соседка жалуется, что и утром рано начинается.

— Слушайте, — голос Светы становился раздраженным, — а может, вашей соседке просто рядом с молодыми людьми жить надоело?

Может, ей в дом престарелых пора? Нормальные люди понимают, что в доме есть дети!

Зинаида Ивановна вздрогнула. Рядом с молодыми людьми жить надоело? В дом престарелых?

— Гражданка, потише, — одернул участковый. — Мы же цивилизованные люди.

— Да какая я нецивилизованная! Это она нецивилизованная! Стучит в стену, как сумасшедшая!

Участковый ушел, а Зинаида Ивановна осталась сидеть на кухне с остывшим чаем. Слова соседки жгли, как раскаленное железо.

Вечером она услышала, как Света разговаривает по телефону.

— Представляешь, Макс, какая за раза эта ста..руха! Участкового вызвала! — голос доносился сквозь тонкую стену отчетливо. — Рядом с молодыми людьми жить надоело, видимо!

Да я ей покажу!

И правда показала. На следующий день включила музыку погромче.

Данилка получил разрешение на любые игры — грохот стоял такой, что у Зинаиды Ивановны разболелась голова.

А когда она постучала в стену, из-за стены донеслось:

— Стучи давай! Все равно как стучала, так и будем жить!

Зинаида Ивановна сидела в тихой квартире и чувствовала, как внутри все сжимается от обиды.

Сорок лет прожила здесь, сорок лет была хорошей соседкой, а теперь какая-то девчонка гонит ее в дом престарелых.

На следующий день она снова пошла в ЖЭК.

— Они издеваются, — сказала она. — Специально шумят. Мстят.

— Ой, да ладно вам, — отмахнулась сотрудница. — Живые люди, дети. Что вы к ним прицепились?

— Я сорок лет здесь живу! Я имею право на покой!

Зинаида Ивановна вышла из ЖЭКа с такой тоской, какой не испытывала со дня похорон мужа.

Ей было семьдесят три года, она получала крошечную пенсию, жила одна, а теперь еще и покоя лишилась.

Вечером, лежа в постели и слушая музыку за стеной, она думала о том, что, может быть, соседка права. Может быть, ей действительно рядом с молодыми людьми жить надоело.

Прошла еще неделя. Зинаида Ивановна почти перестала выходить из дома, плохо спала, часто плакала. Таблетки от давления приходилось принимать чаще.

А шум продолжался. Каждый день, с утра до вечера. Как будто соседи решили доказать, что это их дом, а она лишняя.

В пятницу вечером музыка играла особенно громко. Зинаида Ивановна лежала и слушала веселые голоса — видимо, у соседей гости.

Смех, разговоры, топот. Часы пробили одиннадцать, потом половину двенадцатого.

Зинаида Ивановна поднялась и постучала в стену. Сначала тихо, потом громче.

— Ой, опять эта ста.рая ведь ма! — раздался за стеной голос Светы. — Макс, включи погромче!

Музыка зазвучала еще громче. Кто-то засмеялся.

Зинаида Ивановна почувствовала, как что-то сжимается в груди. Стало трудно дышать.

Она схватилась за сердце, попыталась дойти до тумбочки с лекарствами, но ноги подкосились.

Она начала подать, ударилась виском о край кровати, и больше ничего не помнила.

Очнулась в больнице. Над ней склонялось незнакомое лицо — молодая медсестра.

— Как самочувствие? — спросила медсестра. — Слава богу, очнулись.

— Где я?

— У вас сердечный приступ был. Хорошо, что соседка рядом была.

— Соседка?

— Молодая женщина, Света. Она вас и спасла. Услышала, что у вас что-то грохнуло.

Дверь была не заперта, она и вошла. Скорую сразу вызвала.

Зинаида Ивановна закрыла глаза. Света. Та самая соседка, которая хотела сплавить ее в дом престарелых.

— Она еще и с вами в больницу ехала. Волновалась очень. Сейчас, наверное, придет — каждый день навещает.

И правда, вечером пришла. Зинаида Ивановна лежала, отвернувшись к стене, когда услышала знакомый голос:

— Зинаида Ивановна? Как вы себя чувствуете?

Она медленно повернулась. Света стояла у кровати с букетом ромашек. Лицо у нее было усталое, виноватое.

— Принесла цветы.

Зинаида Ивановна молчала.

— Я понимаю, что мы виноваты, — продолжала Света, садясь на стул. — Я много чего наговорила лишнего. Про дом престарелых и… Господи, как стыдно.

Вы же могли ум..ереть из-за меня. Простите нас.

Не знаю, что еще сделать. Ну хотите — мы переедем? Квартиру поменяем?

— Ум..ереть? Из-за вас? — тихо спросила Зинаида Ивановна.

— Мы же довели вас до сердечного приступа! Макс, когда узнал, чуть сам не слег. А Данилка все спрашивает про вас.

Зинаида Ивановна посмотрела на соседку — на ее растрепанные волосы, усталые глаза, виноватое лицо.

— Зачем переезжать, — медленно сказала она. — Просто… надо договориться. По-человечески.

Света кивнула, и Зинаида Ивановна увидела, что у нее на глазах слезы.

— Конечно. Конечно, договоримся. Вы только поправляйтесь, ладно?

Когда через неделю Зинаида Ивановна вернулась домой, квартира была прибрана, в холодильнике стоял борщ, а на столе лежала записка:

«Если что-то нужно — стучите в стену. Ваша соседка Света».

В тот же вечер в дверь постучали. На пороге стояли Света с Данилкой. Мальчик прятался за маму и краснел.

— Данилка хочет извиниться, — сказала Света.

— Тетя Зина, простите меня, — пробормотал мальчик. — Я больше не буду топать. И кричать тоже не буду.

Зинаида Ивановна посмотрела на него — на растрепанные вихры, серьезные глаза.

— А играть как же будешь?

Данилка удивленно поднял голову.

— А можно?

— Можно. Только не очень рано утром. И не очень поздно вечером.

Мальчик кивнул и улыбнулся.

— А вы болеть больше не будете?

— Постараюсь, — пообещала Зинаида Ивановна.

С тех пор жизнь изменилась. Света каждый день заглядывала — то борщом угостить, то за покупками сбегать.

Данилка приходил показать рисунки или рассказать про детский сад. А маленькая Машенька, научившись ходить, частенько убегала к «тете Зине».

Зинаида Ивановна снова научилась улыбаться. Оказалось, что детский смех вовсе не раздражает, если знаешь, что тебя любят.

А музыка по вечерам даже приятна, когда понимаешь — за стеной живет семья.

Когда соседи слева упрекнули ее в излишней мягкости к «этим шумным», Зинаида Ивановна только покачала головой.

— А что вы хотите? Это же дети. Они должны расти веселыми.