Катя с самого начала старалась быть «своей» в семье мужа. Это не было простой задачей. Его родня жила дружно, плотно, как консервированная сардина — в одном доме, в одном ритме, с одними привычками. Саша — её муж — вырос в этой системе, и ему казалось, что так и должно быть. Каждое воскресенье — к маме на обед. В любой непонятной ситуации — звонок сестре. А если та говорила «нет», то и Саша задумывался: а надо ли?
Когда они поженились, Катя была окрылена. Им сняли квартиру недалеко от родительского дома, она устроилась бухгалтером в маленькую фирму, по вечерам они вместе готовили ужин и смотрели фильмы, обнимались на диване и мечтали о будущем. И только одна деталь в этой идиллии всё время как-то зудела сбоку — Вера, сестра Саши.
Катя поначалу не придавала значения: ну да, близкие, ну да, звонит часто. Вере тогда было около тридцати. Не замужем. Недавно развелась, осталась с шестилетним сыном и кучей обид на весь мир. Сашу она называла ласково: «Сашунечка». Знала, какой чай он любит, какую рубашку считает «фартовой» и какой врач у него был в детстве.
Сначала Вера звонила просто так — поболтать. Потом — просила о мелочах: «Забери племянника из садика, у меня смена». Или: «Зайди к маме, у неё давление, я не могу». Потом — начала приходить сама. Без предупреждения. С пирогами, с советами, с замечаниями.
— Вы зачем эту полку сюда повесили? Это ж напротив окна, свет резать будет.
— Катюша, ты не обижайся, но моему брату такое мясо лучше не жарь — у него желудок слабый.
— Саш, ты в этих джинсах не иди, они тебе не идут. Ты у нас вообще-то красивый, а в этом виде…
Катя пробовала мягко отшучиваться. Раз, другой. Потом стала ждать, что Саша как-то обозначит границы. Но он только улыбался:
— Да ладно, это ж Вера. Она добрая. Просто у неё сложный период.
Так этот «сложный период» затянулся.
Катя всё чаще ловила себя на мысли, что её раздражает не сам факт визитов Веры, а то, как Саша на них реагирует. Или, точнее, не реагирует. Он не видел в происходящем ничего странного.
— Ну подумаешь, пришла. Ей одной тяжело.
— Ну подумаешь, сказала про мясо. Она же не со зла.
— Ну подумаешь, попросила помочь с деньгами. Я же брат.
О деньгах — это был первый гром.
Вера позвонила Саше, когда они ужинали. Катя слышала разговор: сначала — тревожный голос, потом — сочувствие, потом — раздражение, потом — тишина. Он положил трубку и долго молчал.
— У неё снова проблемы, — сказал он наконец. — Её бывший не платит алименты, а сын заболел. Надо бы помочь.
— Саша, мы и так еле на первый взнос за ипотеку собрали. Мы копим.
— Я знаю. Но это ж временно. Я дам немного. Две тысячи, не больше.
Это были не две тысячи. И не один раз. Катя узнала позже, случайно. Когда проверяла банковское приложение. Три перевода за месяц — по пять. Не рублей. Саша уверял, что это последний раз, что она «не встанет на ноги» — и всё, прекратится.
Не прекратилось.
Через год после свадьбы они уже жили под постоянным прессингом Веры. Она звонила каждый вечер. Устраивала драмы из-за любых мелочей. Могла приехать в десять вечера со словами: «У меня истерика, ты же брат». Или написать Кате язвительное сообщение, если та не ответила на звонок.
Катя устала. Она перестала чувствовать себя хозяйкой в своём доме. Она чувствовала себя чужой в своей семье. Словно муж принадлежал не ей, а кому-то другому — более важному, более «давнему», более нуждающемуся.
Она пыталась говорить с ним. Не один раз.
— Саша, я не против помочь, но у нас своя семья. Я хочу, чтобы у нас были правила. Чтобы мы могли планировать. Чтобы я могла принимать решения в доме. Чтобы ты видел во мне не просто жену — а партнёра.
Саша кивал. Говорил: «Ты права». Говорил: «Я постараюсь». Но потом звонила Вера — и всё возвращалось на круги своя.
Однажды она пришла, как обычно, без звонка. Катя в тот вечер задержалась на работе, дома был только Саша. Вера сидела на кухне в её халате, ела пельмени и смотрела сериал. Увидев Катю, сказала:
— О, а я тут решила подождать тебя. Нам надо обсудить, чем вы будете заниматься на Новый год. Я подумала, можно у мамы. Как всегда. Я уже начала готовить список блюд.
Катя стояла в дверях, молча. Потом прошла в спальню, медленно сняла пальто, села на кровать и почувствовала, как в горле встал ком. Она не знала, что хуже — хамство Веры или равнодушие мужа.
Когда он вошёл в комнату, она не плакала. Просто смотрела в одну точку.
— Слушай, не начинай, ладно? Ей правда сейчас тяжело. Ну потерпи ещё немного. Она потом отстанет…
Катя не ответила. Просто встала и пошла на кухню. Улыбнулась Вере.
— Будешь чай? Или только советы на ужин?
После того вечера Катя изменила тактику. Открытые разговоры с Сашей больше ничего не давали — он кивал, соглашался, а потом делал по-своему. С Верой — и вовсе бесполезно. Та или делала вид, что не понимает намёков, или обижалась, изображая страдальческое выражение и заявляя, что её «выталкивают из семьи».
Катя решила отступить. Не сдаться — а выждать. Она стала меньше говорить, больше наблюдать. Отметила, как Вера умеет вставить нужную фразу между делом, как улавливает интонации, как незаметно расставляет сети:
— Я ему в детстве всегда лекарства давала. Он меня слушался больше, чем маму.
— Помнишь, Сашка, как мы сбегали на речку, а потом боялись, что тебя отругают?
— Вот тебе повезло, Катя. Такой муж. Я б на твоём месте вообще молчала бы в тряпочку.
Однажды Катя не выдержала и пересказала подруге один из таких диалогов. Та посмеялась:
— Это же классика. Альтернативная жена. Только не спит с ним — пока. Но всё остальное — контроль, забота, упрёки, ревность — в наличии. У тебя с ней конкуренция за мужа, и пока выигрывает она.
Катя помолчала. Потом сказала:
— А он даже не видит. Или делает вид.
Подруга пожала плечами:
— Некоторым удобно быть между двух огней. Ни за что не отвечать. Быть хорошим и для одной, и для другой. А ты попробуй выдерни его из этого — он сам тебя виноватой сделает.
Катя чувствовала: подруга права. Но чувствовать — не значит смириться. Она не собиралась сдаваться. У неё был план: не вступать в открытую войну, а показать Саше всё без прикрас. Как это выглядит со стороны. Что за жизнь они теперь ведут.
Первым шагом стала отчётность. Катя завела таблицу расходов. Каждый месяц подбивала итоги и выкладывала на общий семейный стол.
— Смотри, — говорила она, — мы отложили на ипотеку только треть от нужного. Потому что на твою сестру за месяц ушло пятнадцать.
Саша отмахивался:
— Ты всё считаешь… Это же не бизнес. Это семья.
— Это наша семья. А не её кошелёк.
Вторым шагом стал разговор с его мамой. Осторожный, без обвинений. Катя ожидала сопротивления — но удивительно, свекровь только вздохнула:
— Ты думаешь, мне легко? Она и со мной так. Всю жизнь. Младшая — любимая. Слабая, несчастная. И всегда права. Даже когда не права. Я иногда боюсь ей слово сказать — вдруг потом опять уйдёт, не будет общаться, обидится.
— А если просто жить своей жизнью? — спросила Катя. — Без страха, что кто-то обидится.
Свекровь пожала плечами.
— Это ты молодая. А я уже не умею по-другому.
Катя подумала: значит, в этой семье никто не умеет. Ни Саша, ни его мама. Они привыкли жить под диктовку Веры — и думают, что это норма.
А потом был день рождения Катиной мамы.
Катя заранее сказала Саше, попросила не планировать ничего другого. Его мама знала. Вера тоже. Но вечером накануне Саша вернулся домой в растерянности:
— Слушай, у Веры срочно всё изменилось. Её подруга улетает и зовёт прощальный ужин. Она хочет, чтобы я пошёл с ней. Без меня не хочет.
Катя подняла голову от пакета с подарками.
— Серьёзно? И ты пойдёшь?
— Ну, я же обещал. Давным-давно. Мы всегда провожаем её подругу вместе. Это у них традиция.
Катя поставила пакет на пол.
— А у меня день рождения мамы.
— Я же не говорю, что не приду. Просто сначала туда, а потом — к вам.
Он пришёл. Под вечер. С подарком. Без настроения. И не мог объяснить, почему на фото в сторис Веры он сидит за столом, веселится и тост говорит, а потом они всей компанией уехали в кафе.
Катина мама промолчала. Катя тоже. Но внутри — как будто что-то оборвалось. Она больше не чувствовала желания говорить. Не хотела объяснять, убеждать, надеяться.
Через пару дней она предложила поехать на выходные в другой город. Саша согласился, и они уехали. Без Веры, без звонков, без контроля. Катя впервые за долгое время почувствовала себя рядом с мужем, а не с чьим-то братом. Они гуляли, ели уличную еду, смеялись. И даже впервые за долгое время переспали по-настоящему — не по графику, не усталые, не из чувства долга.
На обратной дороге она спросила:
— Тебе понравилось?
— Очень, — сказал он. — Давай так чаще.
Но «чаще» не получилось. Вера не звонила два дня — зато потом устроила такую сцену, что Саша поехал к ней среди ночи. Снова.
А через неделю случилось то, что изменило всё.
Катя нашла в прихожей коробку. Маленькую, из-под ботинок. С фотографиями, открытками, старыми письмами. Почерком Саши: «Верочке на память», «Только ты меня понимаешь», «Ты у меня одна такая».
На одном снимке — Вера обнимает Сашу за шею, целует в щёку. Им лет по двадцать. Выглядят, как пара. Рядом надпись: «С днём Валентина, мой лучший человек».
Катя убрала коробку на место. Не стала устраивать сцен. Просто пошла готовить ужин. И пока резала помидоры, внутри у неё выстраивалась последняя сцена. Последний разговор.
Катя больше не спорила. Она молчала. Но это было не молчание обиды, нет — это было молчание решения. Её лицо стало спокойным, голос — ровным, движения — отточенными. Саша заметил перемену.
— Ты что-то задумала? — спросил однажды.
Катя лишь пожала плечами.
— Я просто устала кричать в закрытую дверь.
Саша нахмурился, но больше не стал спрашивать. Он привык, что всё как-то само проходит. Что Катя — взрослая, выдержанная. А Вера — ранимая, взрывоопасная. И что баланс между ними — его священный долг.
Вера, кстати, стала чаще появляться. Приходила без предупреждений, с сыном, с пакетом продуктов — «вам же некогда, я помогу». Сын бегал по квартире, разбрасывал игрушки, залезал в спальню. Саша смеялся:
— Вот будет у нас свой — ты увидишь, что это не критично.
Катя не возражала. У неё действительно не было сил на войну.
А потом была та самая суббота. Они собирались на дачу к родителям Саши.
— Там будет Вера, — предупредил он. — Она обещала не лезть.
Катя кивнула. Она уже ничего не ожидала.
На даче было шумно: мангал, дети, соседи, разговоры. Вера подошла почти сразу.
— Катюша, ты, как всегда, молчишь. Это потому что тебе скучно, да? Или ты снова недовольна, что я рядом с братом?
Катя улыбнулась.
— Я просто думаю. Молча. Это же не запрещено.
Вера фыркнула:
— Думаешь, у тебя получится сделать из него другого человека? Саша всегда был мой. Он у нас мягкий. Его легко обидеть. Надо быть с ним аккуратнее. Не ломать.
В тот момент подошёл Саша. Улыбался. Обнял сестру, поцеловал в щёку.
— Вы тут не ругайтесь. Я сейчас ещё шампуров подкину.
Вера бросила на Катю довольный взгляд. Победный.
Катя ничего не сказала. Только ушла в дом, села на крыльцо и долго смотрела в сад. И вдруг поняла: она больше не хочет это терпеть. Не хочет объяснять очевидное. Не хочет спорить с манипулятором и защищаться перед тем, кто должен быть её союзником.
Поздним вечером, когда они возвращались домой, Катя спросила:
— Саша, можно я тебя о чём-то попрошу?
— Конечно, — ответил он, глядя на дорогу.
— Только не говори сразу «да», — попросила она. — Сначала подумай.
— Хорошо.
Катя медленно выдохнула.
— Можешь ты хотя бы один месяц не переводить сестре деньги, не решать её проблемы, не откликаться на каждый её вздох? Просто быть со мной. Слушать меня. Видеть меня. Хотя бы месяц.
Он замялся.
— Кать, ты же знаешь… Она одна с ребёнком. У неё никого нет.
— У неё есть ты. Только вот у меня — получается, нет.
Он не ответил. Включил радио. И всю дорогу играла какая-то пустая мелодия, как фон для чужой жизни.
В понедельник Катя вышла с работы и пошла не домой, а в кафе. Села у окна, заказала капучино и достала блокнот. Начала писать список. Чего она хочет. Что может. На что готова. И поняла, что не готова жить под сенью чужих чувств.
Когда она вернулась, дома была тишина. Саша сидел на кухне, мрачно листал телефон. На столе — коробка с письмами и фотографиями.
— Это ты её достала? — спросил он.
— Нет. Она сама нашлась. Видимо, хотела, чтобы я увидела. Или ты — вспомнил.
Он потёр лоб.
— Это было давно. Мы были детьми. И ничего такого… Просто мы были близки. Очень.
— Я не против близости, Саша, — спокойно ответила Катя. — Я против того, что я в твоей жизни — временно. Пока сестра не позовёт.
Он ничего не сказал. Только опустил глаза.
Через неделю Вера устроила очередной спектакль. Позвонила Саше в слезах — её бывший пришёл пьяный, угрожал, ребёнок испугался, она не знает, что делать.
Саша сорвался. Катя смотрела, как он натягивает куртку.
— А если бы у нас был ребёнок? — тихо спросила она. — Ты бы тоже сорвался к ней, оставив нас?
Он замер.
— Кать, это же срочно. Она одна.
— Она не одна. У неё есть ты. А у меня — никто. И я устала бороться за внимание.
Саша стоял, не зная, что сказать. И тогда Катя впервые не сдержалась. Подошла ближе, посмотрела ему в глаза.
— Ты мне муж или сын своей сестры? — спокойно, но жёстко спросила она.
Он молчал. Не мог выбрать. Не мог даже ответить.
Катя взяла сумку и вышла.
На улице было тихо. Ветер пах чем-то весенним и новым.
Она не знала, что будет дальше. Но точно знала — назад она не вернётся.
Ненужный тесть