Квартиру они купили в ипотеку. Не в центре, но с нормальным ремонтом, в новом доме, рядом с парком и детским садом. У Артёма была стабильная работа в IT, он зарабатывал неплохо, но на первоначальный взнос пришлось занять. У Лены тогда как раз закончился декрет, и она только начала выходить на полставки — подрабатывать в студии английского, пока дочка в саду.
Деньги им одолжила Ленина мать — Валентина Михайловна. Пятьсот тысяч. Не в долг, как она сначала говорила, а «просто помощь, чтобы было полегче стартовать». Тогда всё казалось по-доброму. Она даже пирог испекла, когда они въехали. Говорила:
— Вы, главное, живите мирно. А мы, старики, чем можем — поддержим.
«Старикам» было по шестьдесят. Валентина Михайловна жила одна, работала в библиотеке, часто болела спина, но никто особенно не верил, что всерьёз. Любила рассказывать про давление и как ей трудно одной, хотя жила в своей двушке в центре и, кажется, именно там ей было комфортнее всего.
Первые звоночки начались, когда она вдруг заявилась к ним «погостить» после очередной поездки на дачу.
— Слушай, Артём, — сказала Лена как-то вечером, когда тёща уже спала на диване, — мама, наверное, у нас недельку поживёт. Спина опять… Там, на даче, сырость. Она говорит — кровать новая, а она вся проснулась перекошенная. Пусть чуть оклемается.
Артём пожал плечами. Ну, подумаешь, неделя. Человек в возрасте. Он не любил конфликты. Особенно с Леной. К тому же, тёща вела себя прилично. В первый вечер.
Потом начались мелочи.
— Артём, а ты зачем дочку в саду так рано сдаёшь? Ей спать ещё хочется. Посмотри на неё — под глазами синяки.
— А ты почему мясо покупаешь в «Пятёрочке»? Там же одно ГМО.
— А почему вы обои выбрали такие тёмные? Я захожу — как в чулане.
Лена пыталась гасить.
— Мам, ну перестань. У каждого свой вкус.
Но гасить было всё труднее. Валентина Михайловна вставала раньше всех, шумела на кухне, доставала сковородки, варила каши, хотя Артём с Леной обычно пили кофе на бегу. Она убирала вещи Артёма, иногда даже не спрашивая, куда он их положил, и однажды отнесла его ноутбук в спальню, «чтобы не мешал ребёнку светом». Артём еле нашёл потом нужные файлы.
Всё это можно было бы стерпеть, если бы не вечные разговоры про деньги.
— Леночка, а ты хоть считаешь, сколько уходит на еду? Вот ты сегодня заказала суши. Это ведь триста рублей минимум! Вы так не рассчитаетесь с ипотекой никогда.
— Мам, это не каждый день. Мы устали, не хотели готовить.
— А я вот, когда вы были маленькие, и слышать не могла про такие траты. Картошка, суп — и всё. Зато своя квартира без долгов.
Артём стискивал зубы. Он уже ничего не говорил. Просто уходил к себе в комнату и сидел с ноутбуком в наушниках.
Прошёл месяц. Валентина Михайловна не собиралась уезжать. Её шкафчик в ванной оброс кремами и мазями. На крючке висел её халат.
Как-то вечером Артём увидел, как тёща стоит у окна и разговаривает с соседкой из дома напротив — громко, через улицу:
— У детей ипотека, да. Так я вот у них пока поживу, помогаю. Я и внука из садика забираю, и готовлю, и квартиру на себе держу. А что делать? Молодёжь сейчас — не та пошла. Всё на родителей.
Он ушёл в ванную, включил воду погромче. Лене ничего не сказал. Только в ту ночь он впервые крепко задумался: а что, если это надолго?
Часть 2
Он пытался поговорить. Без конфликта. Просто объяснить, что ему нужно пространство, тишина, что он устаёт после работы, а дома — как на вокзале.
— Лена, пойми… У меня каждый день звонки. Митапы. Я не могу сосредоточиться, когда твоя мама разговаривает с телевизором. Я реально срываюсь.
— Ну а что мне делать? — она сразу защелкивалась. — Она не железная. У неё давление, у неё поясница. Ей тяжело одной. Там даже аптека далеко. А тут — всё рядом.
— Я понимаю. Но ты же видишь — это не просто «временно». Она уже говорит о ремонте у нас в квартире. Сказала, что ковёр надо поменять. Это нормально вообще?
— Ну, ей не всё нравится, но она же хочет как лучше. Ты же сам говорил — у неё вкус…
— Лена. — Он впервые повысил голос. — Это наша квартира. Мы за неё платим. Мы — а не она. Мне нужен хотя бы угол, где никто не включает пылесос в девять утра в субботу!
Она промолчала.
Через пару дней он нашёл в холодильнике подписанные контейнеры. На одном маркером было выведено: «Для Артёма». На другом — «Не трогать. Кефир для Валентины Михайловны».
Это его окончательно добило.
Он стал задерживаться на работе. Иногда оставался у друга — у коллеги, который жил один и часто приглашал на футбол. Однажды он не пришёл домой до утра, и Лена встретила его с каменным лицом.
— Ты даже не позвонил, где ночуешь. Мама переживала. Я — тоже.
— Мама переживала? — Он рассмеялся. — Это она тебе сказала?
— Да. Она сказала, что нормальный муж и отец не пропадает ночами, а делает всё, чтобы семье было хорошо. А ты… ты просто сбегаешь.
Артём тогда молча достал ноутбук и начал собирать одежду.
— Ты куда? — Лена побледнела.
— Пока что — поживу у Влада. Надо подумать.
Он не ушёл насовсем. Просто хотел проверить, скучает ли она. Попробует ли разобраться. Позвонит ли — не с маминым голосом, а своим.
Через три дня она написала: «Возвращайся. Мама уехала на дачу. Мы поговорим».
Он вернулся. Но Валентина Михайловна уехала ненадолго. Через полторы недели она снова стояла в их коридоре с сумками.
— Дачу заливает. Там сыро. А тут хоть воздух есть, окно открыть можно.
— Но ведь ты говорила, что там суше, чем в городе… — попытался вставить Артём.
— Ты не понял. Там тяжело дышать. У меня аритмия. И вообще — я в больницу собираюсь. Здесь удобнее ездить.
Лена отвела глаза.
Он всё чаще ловил себя на том, что разговаривает с женой чужими голосами. Как будто между ними кто-то встал — большой, шумный, всемогущий. Утром он слышал, как Валентина Михайловна что-то говорит дочке:
— Папа опять ушёл раньше всех. Ну, ничего, зато бабушка с тобой поиграет. А папа… у папы работа. У папы дела.
Однажды он пришёл с работы раньше и застал разговор тёщи с её подругой по телефону.
— Ты не поверишь, Маня. Он даже лампочку сам не может вкрутить. Всё через Лёнку. А как разговаривает! Пальцы веером. Думает, если программист — то всё можно. А попробовал бы сначала обеспечить свою семью нормально, а уж потом меня учить, как жить.
Он встал в дверях кухни и молча посмотрел на неё. Она даже не вздрогнула. Только выключила телефон и с притворной заботой спросила:
— Артём, ты поужинал? У меня как раз пюрешка осталась…
Часть 3
Он не стал ужинать. Он сел на балкон с бутылкой пива, хотя терпеть не мог пить дома — особенно при ребёнке. Но это было лучше, чем вспылить и сказать всё, что он думал.
На следующее утро Лена подошла к нему осторожно.
— Мам иногда говорит резкости. Ты не принимай близко.
Он повернулся к ней.
— Она тебе сказала, что я «не обеспечиваю семью»?
— Я… она… — Лена опустила глаза. — Она просто волнуется. Её подруга недавно рассказывала, как зять бросил дочку с двумя детьми. У мамы страх, что всё может повториться.
— Я не твой отец. — Артём встал. — Я вообще не понимаю, почему в этой квартире я каждый день оправдываюсь. Я работаю. Я плачу ипотеку. Я покупаю еду. Я забираю ребёнка из сада. Я чиню, мою, стираю. Почему я здесь как гость, а не как хозяин?
Ответа не было.
Через неделю Валентина Михайловна сказала, что остаётся у них на зиму. «Там, в деревне, всё равно холодно и скучно. А тут семья. Ребёнок. Свои».
Артём начал искать жильё. Сначала просто смотрел объявления. Потом всерьёз поехал на просмотр двух студий. Влад сказал, что может временно приютить.
Лена плакала.
— Ты не бросай нас. Мы же… мы семья.
— Мы? — Артём смотрел ей в лицо. — А где ты была, когда меня выталкивали из кухни, из комнаты, из нашей с тобой жизни? Где ты была, когда твоя мама всерьёз обсуждала мои финансовые способности с соседками? Ты хоть раз меня защитила? Хоть раз сказала ей: «Мама, хватит»?
— Я пыталась! Но она… ты не понимаешь… она одна, ей тяжело…
— А мне, по-твоему, легко?
Он собрал вещи в пятницу вечером. Лена не вышла из комнаты, пока он надевал куртку. Только дочь подошла и шепнула:
— Папа, ты когда вернёшься?
— Скоро, солнышко. Я просто… побуду немного у дяди Влада.
Он ушёл. Без скандала. Без криков. Просто устал.
Неделю они не общались. Потом Лена написала:
— Мама уехала. Навсегда. Я ей сказала. Приезжай поговорим.
Он приехал. Снова вошёл в их квартиру. Было тихо.
Он сел на диван, вздохнул. Лена подала чай, села рядом.
— Я поняла, что не хочу, чтобы она стояла между нами. Это наша жизнь. И мы будем её устраивать сами.
Он смотрел на неё и пытался поверить. Вдруг — на самом деле?
Но через два дня на кухонном столе снова лежала записка. Почерк Валентины Михайловны, сквозь слёзы и надломленную уверенность:
«Я тут кое-что приготовила, оставила суп в холодильнике. Мне всё равно, что ты думаешь. Я мать. А ты — зять. Ты сначала сам семью обеспечь, потом меня учи, как жить».
Он прочитал, скомкал листок и вышел на балкон. Там, под окнами, уже звонил велосипедный звонок — дочь вернулась с прогулки с Лениным братом.
И вдруг понял — не будет конца. Эта история закольцована. Даже если Валентина Михайловна уедет, её голос, её взгляд, её контроль останется в каждом предмете этой квартиры.
В каждом шаге Лены. В каждом слове дочери. В нём самом.
И всё, что он мог — это теперь решать, как долго он ещё готов это терпеть.
Артём снял однушку в соседнем районе. Без лишнего — кровать, ноутбук, чайник, микроволновка. «Временное жильё», — говорили все, кто узнавал. Он сам себе говорил то же самое. Но с каждым днём «временно» становилось спокойнее, чем «дома».
Он забирал дочь по пятницам, водил в кино, на батуты. Она быстро привыкла к новым маршрутам. Квартира казалась ей уютной, потому что там не звучали чужие голоса, никто не делал замечаний, не настаивал на каше, не укладывал спать в семь вечера. Они с Артёмом сидели на полу и лепили динозавров из пластилина, пока за окном темнело.
С Леной они встречались. Иногда. Поначалу она приходила с обидами и упрёками. Потом — с растерянностью.
— Она плачет, — говорила Лена, — говорит, что ты её выгнал.
— Я её не выгонял. Я просто ушёл. Потому что не хотел выгонять никого.
Лена молчала.
Иногда ей казалось, что мать — единственное, что у неё осталось из прошлого. Без неё она не знала, кто она вообще. Но и с ней — теряла мужа.
Весной они встретились в парке. Артём принёс кофе, сел рядом на лавку.
— Лена, давай честно. Мы возвращаемся друг к другу — или продолжаем делать вид, что всё ещё возможно?
Она выдохнула.
— Я хожу к психологу. Мама не знает. Я пытаюсь разобраться, почему я всё время выбираю её, а не тебя. Я правда пытаюсь.
Он кивнул.
— Я не настаиваю. Просто… у меня нет больше сил жить с ощущением, что всё временно — кроме давления.
Прошло ещё три месяца. Они договорились, что не будут возвращаться в ту квартиру. Продали. Лена переехала в съёмное жильё ближе к работе. Валентина Михайловна осталась в своей «центрической» двушке — обиженная, уставшая, но не покинутая полностью: Лена навещала её раз в неделю.
Развод не оформили. Просто жили поодиночке. Учились говорить по-другому. Без посторонних голосов.
Летом Лена как-то сказала:
— Мама снова хочет к нам. Говорит, «внучку почти не вижу».
Артём смотрел на неё долго. Потом спокойно ответил:
— Пусть она сначала саму себя обеспечит — вниманием, заботой, пониманием, — а уж потом нас учит, как жить.
Лена улыбнулась грустно.
— Ты почти процитировал её. Только наоборот.
Он кивнул.
— Именно. Только наоборот.
Родственников мы не выбираем