Ирина складывала вещи методично — сначала сына, потом свои. Шкаф опустел за час. Семнадцать лет жизни уместились в три чемодана и несколько коробок.
Данила молча стоял в дверях. Пятнадцать лет — возраст, когда мальчики уже всё понимают, но ещё не знают, как реагировать. Особенно когда отец третий день не ночует дома, а мать собирает чемоданы.
— Мам, а папа знает?
— Узнает.
Ирина закрыла последний чемодан. В квартире пахло застоявшимся воздухом и чем-то ещё — тем запахом, который остаётся после долгих ссор. Запахом разбитой жизни.
Андрей вернулся на следующий день. Помятая рубашка, красные глаза, виноватое лицо. В руках — пластиковый пакет с хлебом и молоком. Извинительная покупка.
— Ир, ты где? Данилка!
Пустота ответила эхом.
Он нашёл записку на кухонном столе. Коротко: «Подала на развод».
Семнадцать лет назад они познакомились на автобусной остановке. Ирина работала тогда медсестрой в поликлинике, он — уже охранником в том же продуктовом, где трудится до сих пор. Высокий, плечистый, с хорошей улыбкой. Ухаживал старомодно — цветы, кино и домино.
Родители Ирины сразу невзлюбили зятя. Мать — за то, что «лёгкий на подъём». Отец — за то, что «в глазах что-то не то». Но молодые были влюблены, а любовь, как известно, зла.
Свадьба получилась скромная. Родители Ирины дали деньги на жильё — часть за однокомнатную квартиру в старом панельном доме. Людмила Сергеевна, мать Андрея, тоже вложилась — продала дачный участок.
— Молодые должны жить отдельно, — заявила она тогда решительно. — Я не из тех свекровей, что невесток мучают.
Ирина поверила. Ох, как зря.
Первые годы были хорошими. Андрей работал, не пропускал смены, помогал по дому.
Родился Данила. Ирина перешла работать в частную клинику — зарплата лучше, график свободнее. Жили тесно, но дружно.
Трещины появились позже. Сначала небольшие — задержался после работы, забыл предупредить. Ну с кем не бывает. Потом серьёзнее — исчезал на выходные, возвращался в понедельник с туманными объяснениями про «рыбалку с Серёгой» или «помогал матери с ремонтом».
— Данилка растёт без отца, — говорила Ирина.
— Работаю для семьи! — огрызался Андрей.
Но работал он всё те же смены, что и раньше. А вот куда девались остальные часы — загадка. Ирина перестала разгадывать эти загадки года три назад. Просто жила.
Машину покупали вместе — подержанную «Форд», но Ирина оформила на себя. Права получила ещё до замужества, водила уверенно. Андрей же сел за руль и не вылезал — то к матери съездить, то «по делам», то ещё куда.
— Как твоя личная извозчик, — ворчала Ирина, но ключи отдавала.
Родители Ирины умерли зимой этого года — сначала отец от инфаркта, через месяц мать от горя. Двухкомнатная квартира на Садовой досталась единственной дочери. Большая, светлая, с очень даже приличным ремонтом. Совсем другое дело, чем их убитая однушка.
— Переедем? — спросила Ирина.
— Зачем? Тут привык уже.
— Данилке там будет своя комната.
— Обойдётся.
Андрей не хотел менять ничего. Может, понимал — в новой квартире его «рыбалки» будут выглядеть ещё страннее.
А потом был тот вечер. Данила делал уроки, Ирина готовила ужин. Андрей вернулся — рубашка нараспашку, в волосах чужие духи, на щеке — след от губной помады.
— С кем ты там? — тихо спросила Ирина.
— Да с ребятами же… Серёга день рождения справлял…
— У Серёги жена есть. И дети. Он дома в десять.
— Ты что, следишь?!
— Не нужно следить. Всё и так видно.
Скандал длился до утра. Данила ушёл в подъезд — делать вид, что не слышит, как родители разрушают семью.
Утром Андрей ушёл на работу, ничего не сказав. Ирина тоже молчала.
Неделю они жили как чужие. Здоровались через силу, ужинали в тишине. Данила смотрел на родителей и молчал тоже.
А потом Андрей исчез. Просто не пришёл с работы. Второй день, третий. Телефон не брал.
Вот тогда Ирина и собрала чемоданы.
На Садовой, в кавртире у родителей жизнь потекла по-другому. Тише. Спокойнее. Данила получил свою комнату, Ирина — возможность выдохнуть. Семнадцать лет замужества научили её ценить тишину.
Первую неделю Андрей названивал каждый день. Просил «поговорить», «всё обсудить», «найти решение». Ирина брала трубку только когда звонил сыну.
Вторую неделю он приезжал. Стоял под окнами, сигналил машиной. Данила выглядывал в окно и качал головой:
— Мама, не пойдёшь?
— Нет.
— И правильно.
На третьей неделе появилась Людмила Сергеевна.
Звонила в дверь каждый день в одно и то же время — в шесть вечера, когда Ирина возвращалась с работы. Приходила не одна — с сыном.
— Открывай, соседи смотрят!
Ирина открывала. Что ещё оставалось делать?
Людмила Сергеевна вошла в прихожую как хозяйка. Осмотрелась, оценила. Андрей топтался за спиной, виновато опустив голову.
— Хорошо устроилась, — сказала свекровь. — Просторно тут у тебя.
— Что вам нужно?
— Поговорить по-хорошему. Может, чай поставишь?
— Говорите здесь.
Людмила Сергеевна прищурилась. В глазах её появилось что-то острое, хищное. То самое, что пугало соседок по лестничной клетке.
— Ладно. Без чая так без чая. Дело простое — семью надо восстанавливать.
— Какую семью?
— Андрюшкину. Он без тебя пропадает.
Ирина посмотрела на мужа. Тот изучал носки собственных ботинок.
— Пусть сам за себя говорит.
— Сам-то он слова связать не может. Мужики они такие — руками лучше работают, чем языком. Но я за него скажу — он раскаивается.
— В чём именно?
— Ну… в том, что семью запустил. Работа, понимаешь, заела. Устаёт человек, расслабиться хочется…
— С чужими жёнами расслабляться?
Людмила Сергеевна махнула рукой:
— Да какие там жёны! Ерунда всё это. Мужская слабость. Главное — домой возвращался.
— Не всегда.
— Ну и что? Зато деньги в дом нёс. И носить будет. А ты что, святая? Семнадцать лет прожили — и всё зачеркнуть?
Ирина молчала. В коридоре было тесно втроём, пахло чужим потом и материнской агрессией.
— Возвращайся, — вдруг сказал Андрей. — Я исправлюсь.
— Как?
— Не знаю… Как-нибудь. Буду дома больше сидеть.
— А она? — Ирина кивнула в сторону Людмилы Сергеевны.
— Мать тут при чём? Это между нами.
— При том, что она сейчас за тебя говорит.
Свекровь усмехнулась:
— А что я такого сказала? Правду сказала. Семью разводить — не игрушки в песочнице ломать. Тут интересы общие есть.
— Какие интересы?
— Жилищные. Квартира ваша общая, машина тоже. По закону — пополам всё делить надо.
Вот оно. Ирина поняла, к чему весь разговор.
— Машина на меня оформлена.
— Но покупали вместе! Андрей тоже деньги вкладывал!
— И что?
— А то, что если в суд подавать — делить придётся. И квартиру тоже. Ту, где вы жили. Я ведь тоже вложилась, когда молодожёнов обустраивала.
— И что вы предлагаете?
— Разумное решение. Квартиру вашу — Андрею. Он там прописан, привык. А у тебя теперь еще лучше квартирка есть. Машину продать — деньги мне отдать. За моё участие в покупке жилья. А тебе и так хорошо — здесь живи сколько хочешь.
— А Данила?
— Данила сам выберет, с кем жить. Он уже большой.
Ирина посмотрела на сына. Тот стоял в дверном проёме своей новой комнаты и внимательно слушал.
— Данил, иди сюда.
Мальчик подошёл. Высокий уже, почти с мать ростом. В отца пошёл, только глаза — материнские.
— Ты слышал, что бабушка говорит?
— Слышал.
— И что думаешь?
Данила посмотрел на отца, потом на бабушку. Долго смотрел.
— Думаю, мама правильно сделала, что от него ушла.
Людмила Сергеевна вскинулась:
— Это ты ребёнка против отца настраиваешь!
— Никого я не настраивала. Он сам всё видел.
— Что видел?
— Как папа по ночам не приходил. Как врал про рыбалку. Как чужими духами пах.
Андрей поднял наконец голову:
— Данил, я исправлюсь…
— Не исправишься, пап. Ты обещал уже много раз.
— Да что ты понимаешь?! Ты ещё ребёнок!
— Не ребёнок. Мне пятнадцать. И я понимаю, что мама с тобой несчастная была.
Повисла тишина. Людмила Сергеевна барабанила пальцами по косяку двери. Андрей опять разглядывал ботинки.
— Ладно, — сказала свекровь наконец. — Эмоции эмоциями, а дело делом. Ты, Ирина, подумай хорошенько. Квартира, машина — это не шутки. В суде будет неприятно. Лучше по-хорошему договориться.
— О чём договориться?
— Деньги мне, квартира сыну, а тебе — спасибо. Честно ведь, согласись. И никаких судов, никаких нервов.
Фраза прозвучала отчётливо, почти торжественно. Как приговор.
— Уходите, — сказала Ирина.
— Ну-ну! Мы-то пойдём, только ты не думай долго. Андрей терпеливый, а я — не очень.
Они ушли. Ирина закрыла дверь на все замки.
Людмила Сергеевна не врала — терпения у неё действительно не хватало. На следующий день она поджидала Ирину у подъезда. Потом у работы. Потом снова у подъезда.
— Решила что?
— Ещё думаю.
— Нечего думать. Всё ясно как день.
На третий день свекровь привела Андрея и соседку тётю Валю — для солидности.
— Ты скажи, Валентина Петровна, правильно я говорю или нет? Семнадцать лет прожили — и всё насмарку?
Тётя Валя мялась, кивала, что-то мычала про «молодые горячие» и «надо детей думать».
— Вот видишь! И все люди так скажут!
На четвёртый день Людмила Сергеевна ждала уже с утра:
— Надоело мне тут дежурить! Давай решай быстрее!
— А если не соглашусь?
— Не соглашайся. Будем каждый день приходить. И Андрей будет приходить. И звонить. И на работе встречать. Пока не надоест.
— Это угрозы?
— Это жизнь, дорогая. Семья — она как паутина. Порвать легко, а выбраться трудно.
В глазах свекрови плясали лукавые огоньки. Она явно получала удовольствие от происходящего.
На следующий Ирина сдалась.
— Хорошо. Соглашусь.
— Умница! Вот и поговорили по-человечески!
Оформление документов заняло месяц. Машину продали быстро — «Форд» был в хорошем состоянии. Деньги Ирина отдала Людмилы Сергеевне без торга. Старую квартиру переписала на Андрея — тоже без возражений.
Людмила Сергеевна была довольна:
— Вот видишь, как хорошо всё получилось! И волки сыты, и овцы целы!
Ирина не спорила. Она просто хотела, чтобы это всё звакончилось.
— А теперь можете оставить нас в покое?
— Конечно! Зачем нам мешать? У тебя своя жизнь, у нас — своя.
Андрей молчал. Стоял рядом с матерью, как приговорённый.
— Андрей, ты не забыл что-то сказать? — подтолкнула его Людмила Сергеевна.
— Спасибо, — буркнул он, не поднимая глаз.
— За понимание… за то, что не стала судиться…
— Пожалуйста.
Они ушли. Ирина больше их не видела.
Год пролетел незаметно. Данила пошёл в десятый класс, Ирина получила прибавку к зарплате. Жили тихо, размеренно. По вечерам сын делал уроки, мать читала или смотрела сериалы. Говорили мало — зачем много слов, когда и так всё понятно?
Иногда Ирина ловила себя на мысли: а ведь хорошо-то как! Никто не хлопает дверьми, не исчезает до утра, не врёт про рыбалку. Тишина в доме — не пустота, а радость.
Данила тоже изменился. Стал взрослее, серьёзнее. Хорошо учился, помогал по дому. Об отце не спрашивал — видимо, тоже не скучал.
— Мам, а ты не жалеешь? — спросил он как-то вечером.
— О чём?
— Что развелась.
Ирина отложила книгу:
— А ты жалеешь?
— Нет. Мне так лучше. Тебе тоже лучше, видно. же
— Как видно?
— Ты перестала сердиться. Раньше ты часто сердилась.
Правда. Раньше она действительно часто сердилась, срывалась. На мужа, на себя, на жизнь. А теперь сердиться не на что.
В дверь постучали в ноябре. Поздно вечером, почти в одиннадцать. Данила уже спал, Ирина досматривала фильм.
Стук был неуверенный, прерывистый. Не такой, как у Людмилы Сергеевны год назад — требовательный и властный.
— Кто там?
— Это я… Андрей…
Ирина подошла к двери, но не открывала.
— Что тебе нужно?
— Открой, пожалуйста. Поговорить хочу.
— Говори отсюда.
— Ир, я… можно войти? Холодно на лестнице.
Ирина открыла дверь. Перед ней стоял совсем другой человек. Худой, даже костлявый. Куртка застёгнута на один крючок, под ней — грязная футболка. Лицо небритое, глаза красные. И пахло от него… пахло немытым телом, дешёвой едой и чем-то ещё. Чем-то кислым и протухшим.
— Можно войти?
— Зачем?
— Поесть хочу… Давно не ел нормально.
Ирина не двигалась с места:
— Где живёшь?
— Нигде… То есть жил у матери, а она неделю назад выгнала.
— За что?
Андрей дотронулся до левого глаза. Там красовался свежий синяк.
— Поругались. Она сказала, что надоел ей уже. Что сам виноват во всём.
— И что теперь?
— Не знаю. Думал, может, ты… Не насовсем, конечно. Просто переночевать. И поесть.
Ирина смотрела на человека, с которым прожила семнадцать лет. Искала в нём что-то знакомое, но не находила. Это был чужой, побитый жизнью мужчина.
— Данила спит, — сказала она наконец.
— Я тихо буду. Он даже не узнает.
— Узнает. У него сон чуткий.
— Тогда… тогда можно хотя бы поесть? На кухне? Я быстро.
Ирина посмотрела на него ещё раз. На грязную куртку, на заплаканные глаза, на синяк под левым глазом. Тот самый синяк, который поставила ему родная мать.
— За стол грязного не пущу, — сказала она. — Иди умойся.
Андрей кивнул и прошёл в ванную. Слышно было, как он долго мылся, как плескалась вода. Потом вышел — чистый, причёсанный. Всё тот же худой и осунувшийся, но уже похожий на человека.
Ирина поставила на стол тарелку супа. Вчерашнего, но с мясом и овощами.
Андрей сел за стол. Взял ложку и замер.
В дверях кухни появился Данила. Сонный, взъерошенный. Посмотрел на отца, на мать, снова на отца.
— Привет, пап.
— Привет, сын.
Данила молча сел за стол. Ирина поставила ему тарелку, потом налила себе.
Они ели молча. Втроём. За одним столом.
На улице шёл дождь.
– Мама, ты хочешь, чтобы мы содержали тебя десять лет? – спросила Лера