Лена шла по лестнице, стараясь не шуметь — Тимофей только что уснул. Третий день с температурой, пятый без садика. Муж с утра на совещании, телефон отключён, свекровь обещала заехать, но, как обычно, не приехала. И слава богу.
На кухне пахло кипятком и детским сиропом. Лена на автомате включила чайник, глянула на смартфон — восемь непрочитанных сообщений от Веры Сергеевны. Начала с конца:
«Я вот тоже с детьми одна была. И ничего — троих подняла!»
«Может, это ты у него в семье такая слабая?»
«Почему в доме не убрано? Я же предупреждала — заеду!»
Лена не ответила. Села, прижала ладони к глазам. За окном август, пыльные тополя, детская площадка с качелями. На подоконнике сухой базилик — не хватило времени полить. За спиной на холодильнике висел детский рисунок: мама, папа, дом, сердце. Всё в зелёных пятнах. Называется «наша семья».
Лена вздохнула. Их семья как будто всё время стояла в сквозняке. Сначала переезд — новая квартира в ипотеку, потом беременность, сложные роды, бессонные ночи, проблемы с работой. Её и Сашиной.
Вере Сергеевне не нравилось ничего. Квартира — «далеко от метро», ремонт — «серый, как в морге», имя внука — «странное, будто не русский мальчик». А главное — Лена.
Саша, конечно, старался. Но старался тихо. Между женой и матерью он как будто играл в прятки — то исчезал в работе, то забывал включить звук на телефоне, то переводил разговор в шутку.
— Ты у меня умничка, — говорил он Лене, когда всё было тихо. — Мама просто волнуется. Ну, у неё такой характер…
— У неё не характер, а танк, — говорила Лена. — А я — не пехота.
Она помнила, как всё начиналось. Свадьбу они сыграли скромно — Вера Сергеевна обиделась, что не было «нормального ресторана и музыки». Потом Лена не согласилась продавать свою однокомнатную — на вырученные деньги свекровь хотела купить дачу.
— Зачем она тебе, эта квартира? — возмущалась свекровь. — У вас будет семья, дом общий. Ты что — запасной аэродром оставляешь?
— Я просто не хочу быть зависимой, — ответила Лена.
Тогда и началась первая холодная война.
А теперь вот — лето, пятилетний брак, ребёнок, ипотека, усталость, и странная, вязкая тревога, будто кто-то медленно, но упорно подгрызает корни под их домом.
В воскресенье они поехали на дачу — свекровь настояла. Саша тянул резину до последнего, но потом сдался.
— Ну маме скучно, ей поговорить не с кем. Всего на день…
Дом стоял в деревне, где с десяток одинаковых построек и ни одной живой души на улице. Вера Сергеевна ждала их у калитки с тазом клубники.
— Ой, а ты не подумала Тимошке панамку надеть? — сразу обратилась она к Лене. — Солнце же. У него потом вены вылезут на висках, если перегреется. Это ж ясно как день.
— У него с собой кепка, — спокойно ответила Лена. — Он не на солнце был.
— Да ты не обижайся, — сладко сказала свекровь, — я просто как бабушка беспокоюсь. Я своих детей берегла. Я всегда знала, как правильно…
Во второй половине дня случилась «мелочь» — Лена оставила Сашину майку сушиться на перилах крыльца. Вера Сергеевна нашла и пронесла её в дом, строго сложив.
— Ты пойми, Лена, я не лезу. Но вот даже в таких мелочах — ну видно же, как ты к вещам относишься. Это же рубашка, не тряпка…
— Это футболка, — тихо поправила Лена.
— Ага. И что? Надо уважать чужой труд. Ты вон, может, никогда не знала, что значит стирать руками…
Лена ушла в дом, не дослушав. Зашла в детскую, где Тимошка рисовал — он был рад, что мама рядом. Потом пошёл дождь. Дачный, хлёсткий, с запахом травы.
Саша на крыльце молча пил чай.
А в машине обратно Лена сказала:
— Я больше не поеду.
— Ну не кипятись… — начал он.
— Не поеду, — отрезала она. — Никогда.
Через три недели у Веры Сергеевны «случилось». Ногу подвернула, неудачно на остановке. Позвонила в семь утра.
— Ой, Саша, я не знаю, что делать. Голова кружится. И вообще — видимо, возраст берёт своё. Вот как подумаешь — а если бы не дай бог инсульт? Я бы тут и осталась одна, никому не нужная…
Саша поехал. Потом сообщил:
— Мама поживёт у нас недели две. Пока врач разрешения не даст… ну ты понимаешь…
Лена смотрела на мужа долго. Он держался неуверенно, как ученик перед строгим учителем. Она уже знала — решение не обсуждалось. Как и всегда.
Первые три дня Лена старалась. Молча забирала за Верой Сергеевной кружки с недопитым чаем, делала вид, что не слышит шепоток в телефон: «У неё вечно бардак… как там дети выживают — загадка». Готовила две версии ужина — для них и «диетическую» для гостьи. Закрывала дверь в спальню, когда Вера Сергеевна включала телевизор на полную громкость.
Но потом случилась «молочная история».
— Леночка, ну что ж ты так хранишь продукты? — послышалось с кухни. — Молоко прокисло. Это потому что в вашей модели холодильника неправильный поток воздуха. Надо было покупать, как я советовала — с капельной системой!
— Оно не прокисло, — Лена открыла дверцу. — Это кефир. Я делала на закваске.
— На чьей? — Вера Сергеевна удивилась. — Ты сама себе что-то назаказывала из интернета? Ну ты даёшь. А Саша это ест? У него же желудок не к такой экзотике…
— Саша взрослый человек, — спокойно ответила Лена, — и сам решает, что есть.
— Ой, ну прости, что я волнуюсь, — свекровь села за стол, театрально вздохнула. — Просто у меня ощущение, что всё держится на тоненькой ниточке. Я ведь вижу: ты с ним общаешься, как с соседом по коммуналке. Вроде живёте вместе, а теплоты нет…
Лена не выдержала. Развернулась и ушла. Зашла в ванную, закрыла дверь, села на край ванны. Слёзы жгли, но не текли. Просто усталость. Густая, вязкая, как болото. Хотелось лечь и не вставать. Неделю. Месяц. Год.
Саша по вечерам задерживался — то «совещание затянулось», то «долго ехал с другого конца города». Лена не верила. Он просто не хотел быть дома.
Тимошка стал нервным, жаловался на живот. Вера Сергеевна качала головой:
— Это от стресса. Дети очень чувствительные. Он чувствует ваше напряжение, Леночка. Я бы на вашем месте пересмотрела методы воспитания. Вы слишком холодная.
Однажды Лена нашла сына в детской, сидящего в углу.
— Мам, — спросил он, — а бабушка с тобой опять будет ругаться?
— Нет, — соврала Лена.
Позже в ту же ночь Саша выдохнул:
— Послушай, ну она же не вечна… Мама просто беспомощная сейчас. Надо перетерпеть. Я не хочу делать ей больно.
— А мне — можно? — Лена посмотрела прямо.
Он отвернулся.
И в этот момент она поняла: он никогда не выберет.
На шестой день свекровь устроила генеральную уборку. Без разрешения. Просто однажды Лена вернулась из магазина и обнаружила вывернутые ящики, сложенные вещи и выброшенные детские аппликации.
— Это мусор был, — спокойно объяснила Вера Сергеевна. — Какие-то обрывки бумаги… Ты же сама всё время жалуешься, что в доме бардак. Вот я и решила помочь.
— Это были Тимошины рисунки, — Лена еле сдержалась. — У него папка для них. Он сам её собирал.
— Ой, да не преувеличивай. Что за культ из каждого клочка?
Саша снова промолчал.
А потом Вера Сергеевна испекла пирог, от которого у сына началась аллергия. Лена не винила — никто не проверил состав. Но когда свекровь обвинила её, что «мальчику не хватает иммунитета, потому что ты его держишь в стерильных условиях, как в банке», Лена больше не выдержала.
— Хватит! — она крикнула впервые за весь брак. — Вы не имеете права. Это мой дом, мой ребёнок и моя жизнь. И я больше не позволю вам диктовать, как мне жить!
Тимофей заплакал. Саша встал с дивана, что-то начал говорить, но Лена уже вышла. Она ушла в спальню, закрылась и расплакалась. На этот раз — по-настоящему.
Через два дня свекровь уехала — «выздоровела», как-то вдруг. Не попрощалась, не поблагодарила, просто собрала вещи и ушла.
Саша молчал. Они жили как соседи, еле касаясь друг друга. Лена снова начала ходить на работу — её взяли в проект, удалённо. Вечерами она забирала сына с кружков, готовила, мыла пол, включала музыку. Без разговоров.
И вот однажды, через пару недель, Саша пришёл домой раньше обычного. Принёс мороженое, цветы, улыбался как в первые месяцы знакомства.
— Лена, — сказал он, — у меня идея. Такая… ну, странная, но классная. Только не пугайся. Ты ведь знаешь, мама у нас молодец, держится…
Он сделал паузу, как будто готовился к признанию.
— Давай моей маме на день рождения подарим недорогую машину? — радостно спросил он. — Ну, типа она же так много помогает, возится с Тимошкой, дача, магазины…
Лена смотрела на него долго. Очень долго. В комнате было тихо, только тикали дешёвые часы на кухне.
Она поняла, что разговор уже не имеет смысла. Не потому что ответ очевиден — а потому что его больше не существует.
— Ты что, обиделась? — Саша попытался улыбнуться, неловко переступая с ноги на ногу. — Я же не про дорогую иномарку. Ну просто чтоб ей удобно было. Типа… жест благодарности.
Лена медленно встала из-за стола.
— Жест… — повторила она, будто пробовала это слово на вкус. — Интересно.
Она подошла к окну, раскрыла форточку. Августовский ветер шевельнул штору. Где-то внизу возился Тимошка — собирал камушки в баночку из-под йогурта, потом пересыпал обратно. Его личный ритуал. Никакой логики — только внутренний порядок, понятный только ему.
Лена отвернулась от окна.
— Знаешь, Саша, я ведь поначалу старалась понять. Ну, вот правда. Я думала — у вас особая связь. Мать и сын. Я не хотела вмешиваться. Я старалась втиснуться в вашу систему координат. А потом — смириться. А потом — выжить. Но теперь…
Она вздохнула. И удивилась — в этом вздохе не было злости. Только холодная ясность.
— Теперь я не хочу больше тратить свою жизнь на попытки заслужить любовь твоей матери. И твоё внимание.
Саша открыл рот, но она подняла ладонь.
— Подожди. Дай я договорю. Ты хочешь подарить ей машину. Потому что она «много помогает». Хотя у нас с тобой ипотека, ребёнок, твои невыплаченные долги по карте. У тебя зуб болит уже третий месяц, но ты всё откладываешь — потому что «сейчас не до этого». И вот, внезапно, мы находим деньги. На машину. Маме.
Он молчал.
— Ты не понимаешь, — начал он наконец, — это просто… Она ведь правда переживает. Она стареет, ей тяжело. Она обижается, когда ты её отталкиваешь. Она хочет участвовать.
— Она участвует, Саша. Только её участие — как операция без наркоза. После неё всё кровит. А ты просто стоишь рядом, держишь шприц и говоришь: «Она старалась, прости её».
Он сел, прикрыл лицо ладонями.
— Я не знаю, как по-другому…
— А я знаю, — Лена села напротив. — Ты никогда не захотел научиться. Тебе удобно так. Ты приходишь, улыбаешься, и всё как будто в порядке. Пока я разбираю завалы после визита твоей мамы. Пока я вычищаю из сына её подколки. Пока я собираю себя по частям.
Молчание затянулось.
Потом Лена сказала:
— Я не буду участвовать в этом спектакле. Не буду дарить ей машину. Не буду выслушивать про «недостаточную любовь». И — не буду больше делать вид, что у нас всё хорошо.
Саша встал.
— Ты что, хочешь развода?
Лена посмотрела ему в лицо. Очень внимательно.
— Я хочу правды. Не спектакля. Не покаянных «жестов». Не «ну потерпи немного». Хочу семью. Настоящую. С границами, с уважением, с поддержкой.
— Но ты же знала, какая у меня мама…
— Я не знала, что ты останешься её сыном, а не станешь мужем и отцом. — Лена встала. — Поэтому нет. Я не буду дарить твоей маме машину. Я подарю себе тишину. Хотя бы на день рождения.
Через три дня она съехала.
Не скандально. Без истерик. Просто собрала вещи. Сын остался с ней. Его никто не спрашивал — но он сам вцепился в мамину ногу и сказал:
— Я с тобой, ладно? А у бабушки там страшный шарик, он на меня смотрит.
— Какой шарик?
— Ну, белый такой, на шкафу. Я его ночью вижу.
Лена не стала разбираться. Просто взяла ребёнка на руки.
Она вернулась в свою старую однушку. Та, которую не продала вопреки уговорам. В квартире пахло сыростью, окна были тусклыми, на стене шелушилась краска.
Но там было тихо.
Через неделю Лена поняла: она больше не хочет спасать брак. Ей не хочется больше объяснять взрослым людям, где находятся границы. Она устала.
Саша звонил. Писал. Приходил.
— Я всё понял.
— Я поговорю с мамой.
— Давай начнём с начала.
Но она уже не верила. Всё, что надо было понять, он должен был понять пять лет назад. Или хотя бы три месяца назад. До «молока», до детских рисунков, до машины.
Через полгода Лена сидела в том же кафе, где они когда-то встречались с Сашей. Пила кофе с корицей, читала книгу. Сына оставила на два часа у подруги. Её лицо было чуть старше, чем год назад. Но взгляд — спокойней.
Рядом за столиком сидела пара — женщина и пожилая дама. Похожие, наверное, мать и дочь. Они спорили о чём-то, перебивая друг друга. У женщины в глазах была усталость.
Лена отвела взгляд. Закрыла книгу. Вышла на улицу. Достала телефон и удалила Сашин номер. Без истерик. Просто — точка.
Когда за её спиной щёлкнула дверь кафе, она подумала, как странно заканчиваются некоторые истории. Не взрывом, не криком. А одной единственной фразой.
«Давай моей маме на день рождения подарим недорогую машину?»
И тишиной — после неё.
Хитроумная теща