Даша привыкла считать часы не по стрелкам, а по отчетам: квартал — как цикл жизни, закрыла — выдохнула, живи. Сережа считал иначе: смены, заказы, «вот тут еще помогу ребятам со станции, а там — подработочка». Они оба были из тех, кто тянет. Без нытья, без лишних слов. Маленькая двушка у электрички, кухня на шесть шагов и балкон, который Сережа годами обещал утеплить, — их мир был тесный, но ровный.
Вечером, когда чайник начинал шипеть, а на столе ровнялись тарелки — три салфетки, три вилки, потому что у них еще кот Бублик, — приходил покой. И ровно в такой вечер позвонила Валентина Петровна, свекровь. Голос тревожно-деловой, как всегда перед визитами родственников:
— Сынок, у Лерочки и Дениса дела, понимаешь, поворот. Им в Москве надо на время. Ты ж не бросишь, а?
Даша поставила чайник на плиту обратно: кипяток уже вскипел, но она не услышала, как выключила. «На время» — у Валентины Петровны это было слово без даты.
— Справимся, — привычно ответил Сережа. — Семья.
Она не спорила в трубку — не та интонация. Спорить будет потом, тихо, на кухне. Но потом не вышло. На следующее утро, пока Бублик грелся на батарее, из такси вывалились четыре баула, два пакета с какими-то коробками и двоюродная сестра Сережи Лера — яркая, громкая, как витрина торгового центра, — и ее муж Денис, с тонкой улыбкой человека, который уже мысленно переложил чьи-то вещи там, где ему удобней.
— Ну что, родня, принимайте! — Лера обняла Сережу, сделала шаг к Даше и поцеловала воздух возле щеки. — Ой, у вас так миленько, прямо как в фильме. Маленько, но со вкусом. Мы аккуратненько в уголочке, нас и видно не будет.
В «уголочке» через час стояли их коробки до потолка. Даша как раз раскладывала продукты — запасы на неделю, чтобы не бегать каждый вечер — и ловила себя на том, что старается делать тише, чтоб не сотрясти эту пирамиду. Денис принес еще две, сославшись на «курьера, который перепутал адрес». Курьером оказался сам Денис.
Первую ночь Лера долго разговаривала по телефону на кухне, ролью занавеса выбрав Дашин халат на спинке стула. Даша, споткнувшись в темноте об баул, чуть не уронила сушилку. Сережа встал, помог, шепотом:
— Потерпим неделю. Ну две. Там у них подработка, склад закрыли, им надо закрепиться.
«Склад закрыли» — прозвучало как диагноз.
Через день выяснилось, что подработка у Леры — продажа «стоковых» кроссовок через сторис. Денис называл это «микробизнес». «Микро» было все, кроме количества коробок, за которые теперь цеплялся Бублик хвостом.
Тут же случилась первая маленькая сцена. В семь утра прозвенел звонок. Даша, вставшая порешать квартальные цифры до работы, вышла в коридор в футболке и старых штанах. На пороге — курьер с большим мешком, на ярлыке — ее адрес и незнакомая фамилия.
— Это к нам, — Лера вылетела из комнаты словно дрон. — Я в сторис вчера запуск делала, не успела изменить адрес. Даш, ну ты же все равно на работе, тебе же не трудно дверь открыть?
Даша открыла. И почувствовала: что-то сдвинулось. Не шкаф, не коробка — граница. Она посмотрела на Сережу. Тот улыбался: «Ничего, это же временно».
Вечером зашел сосед Роман, Сережин приятель с автомойки. Принес огурцы в банке и свои новости:
— Ты, Серый, теперь популярный. На подъезде мужики спорили, что у вас тут пункт выдачи открылся. Я за тебя вступился: говорю, у людей семейка приехала, не мешайте.
Даша кивнула, поставила огурцы в холодильник. Холодильник закрывался со второго раза: на полке поселились три контейнера с «буррито для Дениса» и две коробки неизвестного назначения.
Она решила говорить. После ужина предложила «план совместной жизни». Села с блокнотом, по-работничьи:
— Ребят, давайте так: мы по будням на работе, в квартире — тишина с десяти вечера. Курьеры — только с девяти до шести, иначе соседи придут с управляшкой. Питание — по очереди, моем — тоже по очереди. Это все ненадолго, окей, но нам надо дышать.
Лера растянула улыбку:
— Как строгая училка. Окей, мы не против. Денис, ты помоешь посуду, да?
— Ага, — сказал Денис и ушел курить на балкон, где висели Дашины рубашки.
На следующий день план работал ровно до обеда. В час дня Даша получила сообщение от Нины Петровны, соседки сверху с характером бульдозера: «Дашенька, у вас опять суета в коридоре, мне сантехник не может пройти. И кот ваш черный, я его боюсь, пусть дома сидит».
Даша отпустила кота в комнату, попросила Сережу написать Лере: «Курьеров — на вечер отменить». Сережа написал. В ответ пришло: «Не могу, люди уже едут, потерпите».
— Они «терпите» говорят, — сказала Даша в трубку Марине, коллегe, когда та спросила, почему у Даши дрожит голос. — А я на работе, и мне начальник: «Сделай отчет на три дня раньше». И я делаю. И дома — пункт выдачи.
— Возьми вечер и иди ко мне чаю попей, — предложила Марина. — Хуже не будет.
Даша не пошла. Она ведь ответственная: если сказала «в очереди — по очереди», значит, ужин на ней. И она его приготовила под фон разговора Леры: «Деня, ты ж не перепутай пары, эти — сорок вторые, эти — сорок шестые, где накладная?»
В субботу у дома остановился грузовичок без опознавательных знаков. Денис, как дирижер, размахивал руками, показывая, куда ставить коробки. «На время», сказал он дворнику. Дворник пожал плечами: «На время» — это когда до обеда.
Нина Петровна вышла в халате и шапочке:
— Я вам что говорила? У нас в доме нельзя складывать. Я сейчас председателю позвоню.
— Позвоните, — улыбнулась Лера. — Мы же не мусор, мы культурно.
Она села на коробку и начала снимать прямой эфир: «Ребята, мы вот в столице, логистика, все дела. Минут через пятнадцать будет дроп».
Даша, глядя на это, почувствовала, как внутри складывается тугой узел. Она тихо позвала Сережу:
— Сереж, давай мы перенесем это на склад у твоего друга, у Романа? Платно даже. Я добавлю. И правила… их никто не слушает.
— Скажем вечером, — сказал он. — Сейчас они запустили эфир, если я сейчас влезу, Лера будет обижаться. Мамка опять позвонит.
Мать и правда позвонила — через час. И рассказала длинно и тепло, как Лера «вся на нервах», как Денис «чуть ли не до инфаркта доведен», как всем надо «добрее». Даша слушала и думала: доброта — это не кредитка, которую можно предъявить по требованию.
К ночи выяснилось, что дроп продлился. Курьеры ехали, люди приезжали сами, кто-то стучал не туда, кто-то оставлял посылки соседям. В два ночи Даша, в толстовке и носках, стояла у зеркала и не узнавалa свое лицо: синяки под глазами не от косметики, не от света — от безысходного недосыпа. Сережа спал — у него утром смена в шесть. Лера шутила в чате: «Москва — город, который не спит, чем мы хуже?»
Утром, уже перед работой, Даша встретила у подъезда председателя ТСЖ — строгая женщина в пальто и с папкой. Та говорила ровно:
— Мы вас любим как жильцов, а ваш пункт выдачи — нет. Либо прекращайте, либо будем штрафовать.
Даша выдохнула: кто-то сказал то, что она боялась произнести вслух. Она принесла бумагу домой, положила на стол:
— Лера, вот. Штрафы. Это не шутка. Давайте искать другое место.
Лера вздохнула театрально:
— Ну ты как будто с другой планеты, правда. Мы же только встали на ноги, а ты — «штрафы». Мы семья. Или нет?
Сережа посмотрел на Дашу и отвел глаза. Он не любил такого рода развилки. Он все еще верил, что «притереться» можно без скандала, как шнурки завязать под настроение.
Даша в тот вечер задержалась на работе — впервые не потому, что сроки, а потому, что там тише. Марина принесла ей пирожки из столовой и молча сидела рядом, пока цифры складывались в ровные колонки. «Я не хочу, чтобы дом был рынком», — подумала Даша. И записала в блокноте: «Границы: возвращаться домой не со страхом».
…Через неделю Лера и Денис «временно» сменили стратегию: курьеров стало меньше, зато друзья «на пятнадцать минут забежать». Пятнадцать минут растягивались на час, на два. Роман как-то зашел вечером и, поглядев на движение в коридоре, сказал Сергею:
— Слушай, Серый, я тебя уважаю, но тебя тут уважают меньше всех. Они же тебя как гардероб используют.
Сергей пожал плечами:
— Разрулю.
Разрулить не удавалось. Дом стал проходным двором, Даша — хмурой и молчаливой. Бублик совсем перестал выходить в коридор: он чувствовал по шуму, когда «временно» превращается в «навсегда».
На кухне накапливались кружки, остывавшие разговоры и не произнесенные «нет». Даша понимала: дальше так нельзя. Но сказать — как? Чтобы не взорвать все? Чтобы не превратиться в «злюку», как Лера уже пару раз шептала Денису, думая, что никто не слышит.
В воскресенье они с Сережей вышли прогуляться к реке. Было прохладно, ветер забирался под куртку. Даша шла и перечисляла: «тишина после десяти», «без входящих после одиннадцати», «без коробок у двери». Сережа слушал и молчал — он умел молчать так, что казалось: согласен. Только в конце сказал:
— Я поговорю. Только дай мне день. Или два.
Даша кивнула. Она дала. И день. И два. И неделю. А потом начался новый квартал. И новый, как выяснилось, виток их семейного «на время».
Через три недели «на время» стало тем словом, которым Лера начинала каждый разговор.
— На время я у твоего стола пакую, Даш, у тебя просто поверхность удобная.
— На время пусть стоит в прихожей, мы завтра все увезем.
— На время Сережа отвезет нас на оптовку, у него же машина, а такси — дорого.
Даше казалось, что у нее внутри живет счетчик, который на каждом «на время» щелкает, как старый турникет в метро. Щелк — и еще минус сантиметр личного пространства.
Первый эпизод случился в среду, в шесть сорок пять утра. Курьер позвонил в дверь с такой настойчивостью, будто там у него таймер, а не кнопка.
— Оплата наличными, — сказал он, держа коробку, на которой криво приклеен стикер: «Лера». — У нас так в накладной.
— Я не оформляла, — тихо ответила Даша. Она еще не проснулась, волосы собраны резинкой, кот кругами ходит, не понимая, почему шум.
Лера уже мчалась по коридору, натягивая на ходу свитер:
— Заплачу! Деня, где кошелек? Деня? Деня спит, ну что за люди, подождите пять минут, ладно?
Пять минут растянулись, курьер вздыхал, косился на часы, а потом бросил:
— Девушка, у меня график, мне либо оплата, либо отказ. Я в журнал пишу, что отказ.
Даша, понимая, что сейчас у подъезда начнется крик и Нина Петровна включит свою внутреннюю сирену, достала деньги из кошелька.
— Потом вернете, — сказала она Лере.
— Вернем, — автоматически отозвалась та и тут же встала у стола распечатывать коробку ногтем, как консервную банку. Деньги «потом» вернулись через две недели в виде «Да-да, я помню, у меня просто безнал».
Второй эпизод был почти смешным. Почти. В воскресенье Лера запустила «ночной эфир»: показала подписчикам «лимитированные худи» и «джоггеры недели». После эфира она швырнула целую гору вещей в стиральную машину. Денис уверял, что надо «освежить, чтоб не пахли складом». Машина отработала цикл, но не открылась. Сережа с отверткой полез в люк, вытащил из фильтра комки бумаги, ужаснувшись:
— Это что вообще?
— Стикеры, — спокойно сказала Лера. — Ну, ярлычки. Они же бумажные, растворились, чего ты.
Они не растворились: они собрались в клейкую массу, которая легла пленкой по барабану. Даша оттирала ладонями и губкой, думала: «Вот это адекватность, да? И ничто нигде не виновато, все как будто само». Руки болели от порошка, а Лера, присев рядом, легко кинула:
— Даш, ну ты же с этими штуками умеешь, у тебя же аккуратные руки.
Она не сказала «спасибо». Денис не предложил «я куплю новую прокладку», хотя Сережа называл цену, почесывая затылок. Они просто сгрузили «освеженные» вещи на Дашину сушилку и ушли спать.
Третий эпизод прилетел с «внешней жизни». В офисе Даша сдала раньше срока презентацию по проекту и впервые за месяц поймала на себе осторожный, почти заботливый взгляд начальника:
— Даш, ты держишь, но ты будто мимо офиса живешь. Сонный режим у тебя.
— Семья приехала, — выдохнула она.
— У нас корпоративная программа психологической помощи, — сухо сообщил начальник. — Я не шучу.
Марина после обеда подошла с ягодами в баночке и сказала:
— Я молчу месяц, но скажу сейчас. Ты хорошая. Но ты не обязана быть хорошей за четверых.
Слова «за четверых» застряли где-то под ребрами. Вечером Даша принесла домой пакет с бумажными плашками — распечатала «распорядок». Не для детей — для взрослых людей.
— Смотрите, ребята, — она разложила листы на столе, подписи к ним не требовались. — График стирки, график готовки, прием посылок с девяти до шести, тишина после десяти. Оплата коммуналки — пополам за этот месяц. Мы много тратим.
Денис посмотрел на листы с видом человека, который обнаружил в горах настенную живопись: любопытно, но трогать неохота.
— О, офис приехал, — ухмыльнулся он. — Да мы не спорим, просто у нас гибкий график.
— Гибкий — не значит чужой, — спокойно ответила Даша.
Сережа, сидя рядом, подтолкнул листок к Лере:
— Подпишем? Ну, чисто символически.
Лера фыркнула:
— Мы что, в садике? Я тут в семье, а не в отделе. Ты чего, Сереж, мне не доверяешь?
Сережа сдал назад:
— Лер, просто Даше спокойнее, и мне тоже. Я обещал председателю, что тишина будет.
— Председатели — это их проблемы, — сказала Лера и скомкала один из листков, бросив в пустую миску кота. Бублик, обиженно дернув хвостом, ушел под кровать.
Четвертый эпизод начался с академической чистоты: Даша предложила выход.
— Я нашла недорогой бокс у Романа на территории мойки, — сказала она вечером. — Три тысячи в неделю. Сложим туда основные коробки. Мы поможем перегрузить, я даже две тысячи добавлю сейчас. Это снимет вопросы с подъезда и соседей.
— Ага, а вы нас еще на склад подальше вывезите и ключи не дадите, — усмехнулся Денис. — Мы не маленькие.
— Я не про контроль, я про удобство, — сдержанно ответила Даша. — И про правду: сейчас у нас дома склад. Это не нормально.
Лера надула губы:
— Тебе просто не нравится, что у нас получается. Завидуешь?
Даша даже не сразу поняла, что это слово ей. Завидуешь. Чему? Недосыпу? Пружинящей пачке накладных по углам?
Сережа смотрел на эту сцену с растерянной улыбкой человека, который до последнего надеялся, что разговор свернет на шутки. Не свернул.
Пятый эпизод был провокационным и мелочным одновременно. Лера вытащила из шкафа Дашин бежевый жакет — тот самый, в котором Даша защищала самые нервные проекты — и в прямом эфире продемонстрировала его как «образ недели»:
— Это не продается, это мое, — сказала она в камеру с заговорщицким видом и покрутилась. — Просто вдохновляйтесь.
После эфира жакет вернулся с липкой полоской от тонального крема на лацкане. Даша взяла его двумя пальцами, как больное место:
— Можно было спросить.
— Да что такого, — искренне удивилась Лера. — Мы же девочки. Ты такая строгая, Даш, иногда страшно.
Страшно станет позже, подумала Даша. Пока что просто пусто.
Параллельно в их жизнь проросли родственные звонки. Валентина Петровна ежедневно делала разведку боем:
— Сынок, как вы? У Лерочки сейчас такой шанс, у Денечки тоже. Не душните, пожалуйста. Даша, ты девочка приличная, не ставь палки. Ты же не чужая.
Фраза «не душните» странно отразилась внутри: сколько же надо сдерживаться, чтобы тебя не назвали душной, когда у тебя в прихожей склад. Даша поймала себя на том, что и тон начала менять — ровнее, суше, короче. Вечером, заварив чай, она поймала на Сережином лице ту же растерянность: он честно хотел быть между всеми — и неизбежно оказывался ни с кем.
— Сереж, ты говорил «я поговорю», — сказала она тихо. — А разговора нет.
— Я пытаюсь, — честно ответил он. — Они обижаются сразу. Лера говорит, что ты ее сторонишься… Я не хочу, чтобы ты с моей родней ругалась.
— Я не ругаюсь. Я устанавливаю правила. Это разные вещи.
Их жизнь встала на рельсы «попробуем еще раз» и «ну хорошо, только сегодня». В один из вечеров они с Сережей договорились: никаких гостей. Без исключений. В этот же вечер пришли «на пятнадцать минут» двое друзей Дениса, один из них со смешной длинной коробкой. «Там стойка для одежды, на время». Сережа помолчал три секунды, потом отступил:
— Ребята, только тихо.
Даша прошла мимо в комнату, чувствуя себя тенью в собственной квартире. Она не хотела ссориться на людях. Она вообще не хотела ссориться, ей хотелось тишины — как чашки, в которую наливаешь чай и слышишь, как он бьет по стенкам тонко и ровно.
Через месяц «на время» ударило по карману. Пришел счет за электричество, и Даша, глядя на суммы, замерла: плюс треть.
— Ребят, вот тут, — она положила квитанцию на стол, — добавьте свою часть.
— Сейчас туго, — сказал Денис и поднял на Дашу усталые глаза. — Мы еще не отбились. Ты же понимаешь, у бизнеса сезонность. Давай в следующий раз.
— В следующий раз — это когда? — спросила Даша.
Ответа не было. Были еще два «дропа», пять «пятнадцатиминутных гостей», один сорванный визит сантехника (у Нины Петровны прорвало, а в их коридоре не пройти), один упавший с полки флакон с клеем (прилип к ламинату), и один рабочий звонок Марине:
— Даш, где ты? У нас совещание. Ты сказала: «через пять минут». Прошло сорок.
Даша стояла тогда в очереди на почте — за Леру, которая «застряла в прямом эфире, а там срочно надо отправить». Внутри все дрожало от стыда и злости, но она молча сунула накладную в окошко и сказала, не узнавая своего голоса:
— Один… две… семь.
Вечером она попыталась еще раз «мирно». Сели на кухне все: Лера ролл съедает на лету, Денис уткнулся в телефон, Сережа крутит ключи.
— Давайте конкретно, — сказала Даша. — Вы находите бокс. Мы помогаем с перевозкой. Вы не устраиваете «ночных эфиров» у нас дома. Вы не берете мои вещи. И вы оплачиваете коммунальные прямо в день счета. Иначе… иначе мы будем вынуждены…
— Выселить? — завершила Лера и улыбнулась широко. — Да ты не сможешь. Сережа не позволит. Мы же родня.
В этот момент что-то впервые щелкнуло не в счетчике, а в Сережиной голове. Он поднял взгляд:
— Лер, не говори за меня. Это наш дом. Наш с Дашей. Мы вам помогли. Но сейчас это уже не помощь, это эксплуатация.
Лера замерла на секунду, как будто забыла текст. Потом откинулась на спинку стула и сказала с ласковой укоризной:
— Ты изменился, Сереж. Город плохо на тебя влияет.
Денис, хмыкнув, добавил:
— И баба у тебя командир. Но мы не гордые, мы найдем где жить. Дай нам время до конца месяца.
— До конца недели, — неожиданно быстро ответил Сережа.
Даша почувствовала, как у нее внутри развернулись крылья. Неживые, но острые. Они не радовали, они просто держали спину.
Конец недели был близко — и именно к нему Лера подготовила то, что она назвала «последним рывком». В пятницу у них дома состоялся «закрытый показ» для «ключевых клиентов» — две девочки с длинными ногтями, шумный парень, еще какая-то женщина в леопардовом пальто. Они пришли к девяти и ушли к половине двенадцатого, попутно перепутав Дашины баночки с травами («ой, а это была не мятная маска?») и сфотографировав Бублика («кот как на аватарку»).
На следующий день на двери появилась бумага: «Предупреждение №2. Нарушение режима. Штраф». Сережа, увидев сумму, долго молчал, потом убрал бумагу в ящик с документами и сказал:
— Я заплачу.
— Почему ты? — спросила Даша.
— Потому что моя родня, — ответил он и отвернулся.
Ночью Даша не спала. Не от шума — его как раз не было — а от мысли, что в их доме слишком много чужого «мы». «Мы делаем бизнес», «мы семья», «мы не гордые». А их с Сережей «мы» растворяется, как те бумажные стикеры в фильтре стиральной машины.
Воскресенье принесло еще одно скручивание пружины: Лера попросила у Сережи «временную регистрацию» на их адрес.
— Нам для договора с поставщиками нужна регистрация в городе. На полгода. Это формальность, — улыбнулась она, прикусив губу.
— Это не формальность, — сказала Даша тихо. — Это ответственность.
— Ну все, снова строгая, — закатила глаза Лера. — Я же не прошу прописать меня навсегда. Полгодика, и мы уйдем.
Сережа замялся. Он никогда не любил бумажных дел. Он хотел помочь — и боялся тонуть глубже.
— Дайте день, — сказал он. — Я узнаю.
— День, — согласилась Лера. — Только у нас там дедлайн. И поставщики не ждут.
Дедлайны, подумала Даша, стали их общим воздухом — только чужие. Ее дедлайны в офисе реальны, с цифрами и документами. А у Леры дедлайн — как дым: воняет, но не видно.
В понедельник Даша проснулась раньше будильника, в темноте, и долго смотрела в потолок. В голове звучало голосом Марины: «Ты не обязана». А потом — её собственным: «А если я сейчас уйду, кто соберет чашки? Кто погасит штраф? Кто объяснит Сергею, что помочь — не значит позволить на себя садиться?» Она приняла душ, оделась и ушла на работу на час раньше — просто потому, что там можно было слушать только шум принтера.
Днем позвонила Валентина Петровна.
— Дашенька, зачем ты против регистрации? Это же бумажка. Ну чем тебе трудно? Девочке надо зацепиться.
— Трудно — когда не можешь дышать, — ответила Даша неожиданно для самой себя. — И когда все твое — вдруг становится чужим.
— Вот ты стала какая язвительная, — обиделась та. — Я думала, ты мудрее.
Даша отключила звонок и не заплакала — глаза были сухие. Вечером она принесла домой форму заявления от управляющей компании: «Согласие собственника». Положила рядом с ручкой и сказала:
— Я не подпишу.
Рука Сережи дрогнула. Он посмотрел на Леру, на Дениса, потом на жену. И впервые за долгое время выбрал смотреть ей в глаза дольше секунды.
— И я не подпишу, — сказал он. — Мы вас не выгоняем. Но регистрироваться у нас вы не будете.
Тишина была плотной, как ватное одеяло, которым накрыли кастрюлю с кипящим супом. Лера выдохнула смешок:
— Ну все, понятно. Вы просто решили нас прижать.
Денис встал и молча начал собирать свои наклейки в коробку.
— Мы уйдем, — бросил он через плечо. — Только не сейчас. Нам нужны два дня.
— Два, — эхом ответил Сережа.
Даша почувствовала, как мир чуть-чуть повернулся в сторону, где у нее есть голос. Но вместе с этим она отчетливо поняла: их ждет еще одна волна. Последняя? Кто знает. Лера уходить умеет только когда уже пришла следующая выгода. А выгоды пока — вокруг.
Два дня до «ухода» они считали не календарем, а скотчем: сколько рулонов ушло — столько ближе к свободе. Сережа с Романом приволокли с мойки две складные тележки, маркером подписывали коробки: «кроссовки — 41–43», «шапки», «пакеты». Даша вечером молча протерла полки на балконе — тот самый балкон, который «когда-нибудь утеплим», — и сложила в один пакет все Лерины стикеры, валявшиеся по дому как конфетти после чужого праздника.
— В среду в семь выезжаем, — сказал Сережа, заглядывая в расписание на телефоне. — Роман берет «каблучок». Три ходки, и всё.
— В семь рано, — протянула Лера. — У меня как раз утром «ключевой клиент». Девочка с закупкой на сто тысяч. Давай на девять?
— На семь, — твердо повторил Сережа. — Девять — это уже соседи на ушах.
Даша не вмешивалась. Она научилась за эти месяцы держать паузу, чтоб слово весило. Слова — резаные, как ломтики хлеба; паузы — как воздух.
Утро среды началось с того, что лифт заняли на десять минут — Лера снимала ролик «переезды без стресса». Денис в этот момент встал на пороге, заслонив собой полквартиры, и орудовал телефоном: «Скину геопозицию, приезжайте к подъезду, быстро заберете». Сережа уже катил тележку, Роман матерился шепотом, зажав скотч зубами. На лестнице появилась Нина Петровна в своем полотняном халате — как знак дорожных работ:
— Я так и знала! Я председателю позвонила. И ЖЭК подъедет. Какой в семь? У нас тут люди!
— Мы уже выезжаем, — спокойно сказал Сережа, протискивая коробку мимо ее плеча. — Последние два дня, Нина Петровна. Выдыхайте.
На первом рейсе они даже успели улыбнуться: воздух в квартире впервые за долгое время пах не сладкой химией от наклеек, а пылью и скотчем — честным запахом «собираемся». Бублик сел в дверях и наблюдал, не моргая: кошачий контроль качества.
А потом начался тот самый «ключевой клиент». В семь тридцать в дверь постучали. Девушка с длинными ногтями и блестящим рюкзаком шагнула в прихожую, как в шоу-рум:
— Лера, я на минутку. Мне померить.
— Никаких мерок, — сказал Сережа. — Мы выносим вещь, вы платите и уходите.
— Сереж, не стесняй ее, — мягко протянула Лера. — Это крупная закупка.
Вместо одной пришли трое. У кого-то в руках — кофе, у кого-то — собака в переноске. Собака заскулила, увидев Бублика, Бублик ушел под кровать. Даша стояла у стола с блокнотом — искала глазами то, что считала своим — пространство — и не находила.
— На полчаса, — заверила Лера, уже вытаскивая джоггеры из коробки, которые Сережа подписал «к вывозу — срочно».
Марина в этот момент прислала сообщение: «Ты как? Держаться?». Даша прочитала и, не ответив, подошла к роутеру. Она не делала театральных жестов — просто вынула вилку из розетки. Светодиоды погасли.
— Эй! — взвизгнула Лера. — У меня онлайн-оплата!
— Наличными, — сказал Сережа, и голос у него был новый: без улыбки, без уговоров. — Или внизу, на улице. Здесь —搬ка.
— Что здесь? — не понял Денис.
— Переезд, — перевела Даша. — По-настоящему.
Девочки переглянулись, засмеялись: «строгие вы». Потом одна из них шепнула: «Пойдем, неуютно» — и они вышли, оставив за собой след запаха карамели.
Пауза распалась: Сережа, как будто боясь остановиться, начал выносить коробки быстрее, Роман уже втянул между перил ленту с надписью «осторожно». Даша подписывала клапаны — дата, что внутри, кому отдать. Она подписывала чужое, потому что иначе чужое осталось бы своим.
В девять у порога выстроились сразу три фигуры: председатель ТСЖ, мастер из ЖЭКа и Валентина Петровна. Вид у всех — деловой, но мотивы разные. Председатель — «наконец-то порядок». Мастер — «куда тянуть провода». Валентина — «разрулить скандал».
— Дети, — начала мать, не здороваясь. — Ну что вы устроили? Леру вы на улицу решили выкинуть? У меня сердце не железное.
— Мы никого не выкидываем, — жестко отрезал Сережа. — Они два дня назад обещали съехать. Сейчас — едем.
— Мама, — добавила Даша, выбирая слово, которое пока еще звучало без кровавых подтекстов, — у нас штрафы. У нас работа. У нас дом. Не склад.
— Дом — это где родня, — с нажимом сказала Валентина. — Ты, Дашенька, прости, но ты как-то… ожесточилась. Женщина должна быть мягче.
Даша сдержалась. Кулаки не белели — она научилась. Просто чуть иначе расставила чашки на полке — ручками вправо, как любит Сережа. Она ответила:
— Женщина должна быть в безопасности.
В этот момент Денис, как будто невзначай, поставил в коридор длинную коробку — ту самую, со стойкой для одежды. На боках — вмятины: видно, стояла у них у изголовья вместо тумбочки.
— Это не поедет, — сказал Сережа. — Это на мусор.
— Это наше, — возразил Денис. — Мы заберем позже.
— Позже не будет, — отрезал Сережа.
Он взял коробку, вынес на площадку, прислонил к мусоропроводу. На площадке уже маячили два соседских силуэта. Нина Петровна тут же протянула к председателю бумагу: «Вот, у меня распечатано — правила пользования общими помещениями».
Лера поняла, что финт с «клиентом» не удался, и переключилась на проверенную тактику: слезы.
— Сережа, я же тебе как сестра! Ты куда меня? У нас тут точка входа была. Я вложилась душой! Даш, скажи ему!
— Я сказала в прошлый раз, — ровно ответила Даша. — Сегодня — Сережа.
И Сережа сказал. Не громко, не на публику — на кухне, вполголоса, но так, что стены услышали:
— Лер, ты взрослая. Ты пришла «на время» и превратила наш дом в логистику. Ты пользовалась Дашиным временем, моими выходными, соседским терпением. Это кончилось.
Тогда Лера сделала ход с тузом:
— Если ты на ее стороне — ты против семьи!
— Я на своей стороне, — сказал Сережа. — А моя семья — это я и Даша. Все остальное — гости.
Валентина ахнула, как будто сын сказал неприличное. Председатель кашлянула сдержанно, ЖЭК-мастер скрылся, не желая быть свидетелем драм, ему водопровод чинить.
Остаток дня тек в режиме марафона: ходка, подпись, ходка, чай в одноразовом стакане, ходка. Солнце сползло за гаражи, воздух остыл. Последнюю коробку Роман поставил в машину без шуток, устал.
— Дотянули, — сказал он. — Молодцы. Я поеду.
Лера с Денисом сидели на табуретках, как пассажиры на платформе. Их рюкзаки были собраны — странно мало для людей, которые заняли полквартиры на полгода.
— Мы поедем к Денискиной тете, — сообщила Лера в пространство. — На пару недель. А потом — посмотрим. Сереж, ты нас не бросай. Родня же.
— Держите ключи, — ответил Сережа неожиданно. — От дома у вас ключей больше не будет.
Денис приподнял бровь, но промолчал. Лера кивнула, взгляд скользнул — «запомнила, обиделась, отыграю». Они поднялись, и уже у двери Лера как бы мимоходом заглянула в шкаф:
— А мой шарфик бежевый где? Он же лежал тут…
— Постирать хотела? — тихо спросила Даша. — Машинка еще не отдышалась с прошлого раза.
Лера дернула плечом и вышла.
Казалось бы — все. Воздух в квартире отступил к окнам, стало слышно, как трамваи за домом вздыхают на повороте. Даша прошлась по комнатам: сняла с ручки двери чужую резинку для волос, с подоконника — кружку без блюдца, со стульев — пристывшие стикеры. Бублик вылез, потерся о ноги и принялся проверять углы, как начальник смены.
— Мы сделали, — сказал Сережа, прислонившись к косяку. — Наконец.
— Мы начали, — поправила Даша. Она знала: люди не выносятся из жизни, как коробки из квартиры.
Она поставила чайник. Вода закипела такими простыми пузырями, что хотелось плакать от этой простоты. И именно в этот момент звонок снова прозвенел — тот самый, настойчивый, как у курьера. Сережа удивленно посмотрел на Дашу: «Кого ты ждешь?» — «Никого».
На пороге стоял мужчина лет пятидесяти с круглой папкой под мышкой и улыбкой человека, которому везде рады:
— Я к Сергею! Я дядя Костя, двоюродный Валечкин. Лера сказала, что вы освободили комнату, и я на пару ночей. Только потрясу пыль, да и всё. Мужики же.
За его спиной показалась женщина с яркой помадой и пакетом из супермаркета:
— А я Света. Мы ненадолго. Валя сказала: «Сережа свой, он все поймет». Вот мы и приехали! Ух ты, у вас тут так мило!
Даша поняла, как устроена эта порода вечных «на время». У них нет злого умысла в чистом виде — есть организм, который живет чужим кислородом. Если сегодня перекрыли один клапан, завтра найдут другой.
Она посмотрела на Сережу. Он распахнул рот, как будто собирался объяснить — мягко, по-старому, чтоб никто не обиделся. И в ней что-то устало, но четко щелкнуло. Не крик, не истерика — выключатель.
Она взяла сумку, телефон, ключи. Обошла дядю Костю, который уже вбивал каблуком порог, и тихо, но так, чтобы уловили интонацию, произнесла то, к чему шла все эти месяцы:
— Сережа, твоя родня приехала, ты им готовь и стирай, а я на работе буду задерживаться до допоздна, — сказала Даша устало.
Дядя Костя растерянно улыбнулся:
— Да ну что вы, мы сами справимся, мы ж культурные.
— Культурные начинают с «можно?», — отозвалась Даша и уже в коридоре встретилась взглядом с Валентиной Петровной, появившейся на лестнице будто по звонку. Та всплеснула руками:
— Дашенька, не горячись! Где твое женское понимание?
— На работе, — ответила Даша. — И дома — когда дома.
Она спустилась по лестнице медленно — чтобы слышать, что там наверху. Наверху говорили все разом: Валентина причитала, дядя Костя уверял, что «на два денька», Света смеялась, Сережа пытался сложить в одну фразу «нельзя» и «люблю вас», Нина Петровна звонила кому-то и громко диктовала: «Записывайте: новые родственники». Роман прислал смс: «Если надо — подъеду». Марина — сердечко и: «Я рядом».
Даша вышла на улицу. Воздух был прохладный, резал горло, но это была хорошая боль. Она прошла к остановке и села на холодную скамейку. На экране телефона мигало: «Непринятый: Сережа». Она не взяла — впервые. Пусть скажет без нее. Пусть решит без нее. Пусть хоть раз проживет разговор до конца, не оборачиваясь на чье-то «обидится».
Автобус подъехал, и она не встала — просто сидела и слушала, как гудит мотор, как соседский мальчик спорит с мамой, как дворовая собака лает на голубей. Это был звук жизни, в которой ты не пункт выдачи.
Она подумает о съемной студии возле офиса. О коте, который по вечерам будет спать у нее на ногах, а не прятаться под кровать. О том, сколько стоит граница в рублях и нервах. О том, что в пятницу у нее защита проекта, и она справится.
А в это время, там, наверху, Сережа открывает дверь и говорит свои слова. В настоящем времени. Прямо сейчас. Мы этого не слышим, но слышим эхо: в трубке, в лестничном пролете, в собственной груди. И не знаем, чем кончится — разойдутся ли они по разным адресам или научатся закрывать двери.
Пока что — звонок снова звенит. Бублик выглядывает из-под шторы. В подъезде пахнет холодом и скотчем. И вопрос висит меж этажей, как лампочка под потолком: кто в этом доме хозяин, а кто — «на время»?
Неверный муж