– Этот цвет мне не нравится! Надо было у меня спросить. – заявила свекровь, приехав к нам на дачу.

— Цвет какой-то дурацкий! Получше не могли выбрать? — голос прозвенел за спиной, как ложка по рёбрам кастрюли.

Я обернулась, держа в руке краскопульт. Нежно-зелёная стена нашего дачного домика уже сияла свежестью. На тропинке, сжав губы в тонкую линию, стояла Галина Петровна — моя свекровь. Рядом переминался мой муж Кирилл, виновато гладя ворот футболки.

— Мама, мы же звонили… — начал он.

— Звонили, — скривилась свекровь. — И что? Я приехала посмотреть, как мои дети спускают миллион в трубу.

— Наши решения — наше дело, — ответила я спокойно. — И миллион — мой, наследство от тёти. Мы хотели дачу много лет.

— Хотели? — она фыркнула. — Хотеть — не значит безвкусицу разводить. Кто выбирал этот травяной цвет?

— Я, — подняла я голову. — Зеленый успокаивает, соединяет дом с садом. Сядьте на крыльцо, посмотрите минут десять — сами почувствуете.

— Слышал, сынок? — она довернулась к Кириллу так резко, что очки съехали на нос. — Она меня лечить вздумала! Скажи ей, что у нас уже есть дача — нормальная, на моих десяти сотках.

— У нас есть дача «у чёрта на куличках», — не выдержал Кирилл. — И без света. И с водой «по расписанию». Мы не отказываемся тебе помогать, но это — наш дом.

— Сынок, — её голос стал жалобным. — «Наш дом»… А мне картошку копать одной?

— Мы приедем, — сказал Кирилл. — Но сегодня — наш день.

— Дом как огурец, — процедила она, ещё раз оглядев стены. — И участок весь в буграх. Ничего не вырастет. За такое деньги отдавать… Вас развели.

— Здесь есть электричество и скважина. До города десять минут, — сказала я. — Мы платили за удобства, а не за обещания.

— Удобства! — вздохнула свекровь. — Где это видано, чтобы молодые вместо квартиры покупали сарай?

— Квартиру на эти деньги не взять, — мягко сказал Кирилл. — А дача — то, что нам нужно.

— Сидите тут со своей травой на стенах, — отрезала она. — Отвези меня в город.

Первый визит свекрови закончился, как шквал. Я провела ладонью по прохладной доске и шепнула:

— Здравствуй, наш дом. Держись.

За месяц мы с Кириллом сделали много. Он спилил аварийные пеньки, разобрал старую беседку, увёз мусор. Я счищала краску до дерева, шлифовала и красила заново. Вместе укрепили крыльцо, натянули сетку по периметру — чтобы кошка Мята гуляла безопасно.

— Смотри, — радовался Кирилл, — полив работает! По таймеру!

— Смотри, — улыбалась я, — вечером стены зеленеют глубже.

Вечером опять зазвучал знакомый голос: Галина Петровна «случайно проезжала мимо», и Артём, брат Кирилла, завёз её к нам.

— И за это вы отдали миллион? — она обвела рукой участок. — Да вас как деревенских дураков обвели вокруг пальца! В моём СНТ дешевле. Там бы взяли и не выпендривались.

— Но там нет света, мама, — сказал Кирилл. — И воды нормальной нет.

— Зато коллектив хороший, — отрезала она. — А здесь кто вам поможет?

— Мы друг другу поможем, — ответила я. — И соседи нормальные — уже знакомы.

— Нормальные… — свекровь присмотрелась к стенам. — Цвет какой-то дурацкий. Получше не могли выбрать?

— Это вопрос вкуса, — устало усмехнулся Кирилл.

— А это что — потёк? — ткнула она пальцем. — Видишь, как неровно?

— Это сучок, — пояснила я. — Древесина живая.

— Живая… — она смерила меня взглядом. — А у меня на даче кто теперь будет копать? Кто грушу подопрёт? У Артёма трое, им компоты нужны, варенье.

— Я приеду в воскресенье, — сказал Кирилл. — Алина — когда сможет. Но у нас тут тоже дел много.

— Дел много, — передразнила она. — У вас тут шашлыки и инстаграмы.

— Давай чай, мам, — подвёл черту Кирилл.

— Чай… — Она махнула рукой. — Только учти: я против этого цвета.

Мы молча сели на ступеньки, когда машина уехала. Я положила голову на плечо Кириллу.

— Давай не будем ссориться, — прошептал он. — Я между вами как мостик, и по мне ездят туда-сюда.

— Знаю, — ответила я. — Но мостик можно укрепить, если берега сами не подмывают.

Утром позвонил Артём:

— Кирюх, спасай. Мать просит отвезти её на рынок за «одной краской». Я не могу. Сможешь?

— Какой краской? — Кирилл посмотрел на меня.

— Она говорит, что «исправит безвкусицу», — понизил голос Артём. — Я не влезаю.

Кирилл набрал Галину Петровну:

— Мам, краска тебе зачем?

— Не твоё дело, — отрезала она.

— Моё, — спокойно сказал он. — Ты собралась перекрашивать наш дом?

Пауза.

— Жёлтый будет лучше смотреться! — выдала она. — Весёлый, солнечный. А ваш зелёный — как капуста. Я куплю банку и приеду, пока вас нет. Ты же уезжаешь в субботу?

Мы переглянулись. Я сказала ровно:

— Скажи маме, что без нас она на нашу дачу не приезжает. И что мы против жёлтого.

Кирилл глубоко вздохнул:

— Мама, стоп. Это наш дом. Ты не можешь его красить без нас. Это нарушение границ.

— Твоя жена не имеет вкуса! — сорвалась свекровь. — Я всю жизнь стены красила — знаю, что как.

— Не надо, — твёрдо сказал он.

— Тогда приезжайте сейчас, — вспылила она. — Поговорим.

Мы поехали. У ворот её СНТ стояла она — с сумкой, из которой торчала жёлтая банка.

— Ну что, художники, — сказала она без приветствия, — будем спорить или сразу красить?

— Мама, — Кирилл поставил банку на землю. — Это недопустимо. Ты не имеешь права что-то делать с нашим домом.

— Какая ещё «граница»? — возмутилась она. — Вы дети! Я вас вырастила! Знаю, как лучше!

— Ты нас вырастила, — тихо сказал он. — Спасибо. Но теперь мы взрослые. И это — наш выбор.

— Ты на её стороне? — сверкнула она глазами.

— Я на стороне нашей семьи, — ответил Кирилл.

— Семья — это когда слушают старших! — вспыхнула она.

— Семья — когда уважают друг друга, — сказала я. — Мы помогаем и будем помогать. Но красить наш дом ты не будешь.

— А если приеду, когда вас нет? — бросила она.

— Тогда мы поменяем замки, — ответила я. — И всем будет неприятно.

Свекровь сдулась. Она оглядела жёлтую банку и медленно произнесла:

— Я хотела как лучше.

— Верю, — сказал Кирилл. — Но нам — по-другому.

Дальше мы продолжали к ней ездить — подвязать грушу, настроить капельный полив, прибить дверь. У неё всё по-старинке: ведро, верёвка и радио «Маяк».

— Кирилл, подкопай тут, — командовала она. — А ты, Алина, полей малину. Три лейки. Не больше!

— Хорошо, — я делала молча. В этот день спорить бесполезно: лучше закончить и уехать.

— Смотри, — ворчала она, — у Артёма трое. Им помощь нужна. Ты у меня не жадный, не то, что некоторые.

— Мы помогаем по мере сил, — сказал Кирилл. — Но у нас своя жизнь.

— Своя… — буркнула она. — И дача своя. И цвет там этот… В глазах рябит.

— Можно попросить? — остановилась я. — Давай больше не спорить о цвете.

— Почему? — прищурилась она.

— Потому что нам больно, — сказала я. — Это наш первый дом, который мы делаем своими руками. Когда ты говоришь «дурацкий цвет», звучит как «ваша радость — не радость».

Она помолчала, потом упрямо вздохнула:

— Ладно, не буду. Но жёлтый был бы веселее.

— Возможно, — улыбнулся Кирилл. — Но у нас — зелёный.

Я проснулась раньше и вышла на крыльцо. Провела ладонью по стене, как по плечу родного. Небо было молочным, сад шуршал. Я села за стол и написала письмо самой себе.

«Алина, у тебя есть право на свои решения. Ты имеешь право на зелёный дом, на полив по таймеру, на отдых на траве без ведра. Ты можешь помогать, но не обязана быть рабой. Ты умеешь говорить “нет” без крика. Ты сделала выбор — и он верный».

— О чём пишешь? — выглянул Кирилл.

— О том, что мы молодцы, — улыбнулась я.

— У нас получится, — он сел рядом. — Я говорил с мамой. Без предупреждения приезжать не будет. Кажется, поняла.

— Кажется? — приподняла я бровь.

— Пообещала, — кивнул он. — И спросила, можно ли привезти рассаду бархатцев.

— Пусть поставит у себя, — сказала я. — А у нас и так всё цветёт.

Мы рассмеялись. Смех рассыпался по доскам.

Летом жизнь вошла в ритм. По субботам — к Галине Петровне на пару часов. Она вздыхала, но меньше командовала. С нашим домом примирилась, хотя по привычке прищуривалась на стены, будто проверяя, не перекрасились ли ночью.

— Цвет… — начинала она.

— Мам, — предупреждал Кирилл.

— Молчу, молчу, — усмехалась она.

Иногда мы звали её к себе на обед. Она осторожно ступала по дорожке, садилась на крыльцо.

— Надо ж, — говорила, — зелёный и правда ничего. Может, потому что не в глаза бьёт.

— Он как трава — есть и не спорит, — кивала я.

— А полив дорогой? — интересовалась она.

— Не очень, — отвечал Кирилл. — Но удобно.

— А у меня ведро, — вздыхала она. — Привезёшь мне шланги?

— Привезу, — кивал он. — Только без тайных красок.

— Ой, молчи, — смущалась она.

Однажды Артём привёз племянников. Они бегали по участку, играли в «спасателей огурцов», а Мята сидела на подоконнике.

— Тётя Алина, — спросил старший, — почему дом зелёный?

— Потому что он не прячется от сада, — ответила я. — Они друзья.

— Тогда логично, — сказал ребёнок.

К вечеру мы проводили всех до ворот. Солнце садилось и красило стены мёдом. Галина Петровна задержалась на крыльце, коснулась доски пальцами.

— Когда ты сказала, что тебе больно, — произнесла она, — я подумала. Я всю жизнь говорила «как надо», а не «как людям хорошо». Оттого и ругалась. Прости.

— Я не злюсь, — ответила я. — Мне было страшно, что нас лишат права на наш дом. Теперь — нет.

— Я не буду красить, — кивнула она. — И вообще… — улыбнулась: — Бархатцы у меня не прижились. Возьмёте?

— Посадим по краю дорожки, — сказала я. — Рядом с котовником.

— Смешно — не значит плохо, — неожиданно заметила она.

Мы смотрели, как дети садятся в машину, как Кирилл закрывает калитку. В доме заурчал чайник. Мне стало ясно: мы больше не будем оправдываться за наш цвет, за выходные, за наш способ жить.

— Ну что, хозяйка? — прошептал Кирилл. — Как тебе жизнь в зелёном доме?

— Пахнет мятой и краской, — сказала я. — И свободой.

— И никакой жёлтой бури, — улыбнулся он.

Осенью мы повесили на фронтоне табличку «Зелёный дом». Её выжег по дереву сосед Серёжа. Галина Петровна приехала с яблочным пирогом, встала перед табличкой и хмыкнула:

— Ну, раз табличка есть… значит, так и будет.

— Так и будет, — сказал Кирилл.

— Только не забывайте, — подняла палец, — в воскресенье ко мне. Грушу опять повело.

— Приезжаем, — улыбнулась я. — Но красить — по согласованию.

— По согласованию, — повторила она, и в её голосе впервые не было ни занозы, ни металла.

Мы ели пирог на крыльце, и бархатцы жёлтыми пуговками сидели у дорожки — именно так, как я обещала. Они не спорили с домом, а дом не спорил с ними. Всё наконец-то билось в один такт.

— Алина, — сказала Галина Петровна неожиданно ласково, — зелёный и правда успокаивает. Я сижу — и тихо внутри.

— Я же говорила, — ответила я, и мы обе улыбнулись.

Иногда нужно отстоять не стену — себя. И тогда стены принимают твой цвет.