Вы сегодня будете спать на новом месте - за дверью, - выдала гостям Жанна

В субботу утром Жанна достала из духовки форму с сырниками, поставила их на подставку, чтобы не оставлять следов на столешнице, и сказала в пустую кухню, как в зеркало:

— Мы не гостиница.

На самом деле в квартире было не так уж пусто: на стуле висела чужая кожаная куртка с облезлым воротником, у розетки заряжался не их телефон, а в прихожей — два огромных пакета с надписью «Сезон SALE». С вечера у них «на часок» задержались Ника и Ромка — двоюродная сестра Ильи и её муж. Они вообще-то «свои», но последние полгода становились «слишком свои». Сначала — попить чай, потому что рядом концерт и метро закрыли, потом — переночевать, потому что машина встала, потом — оставить пару пакетов, потому что к клиенткам неудобно с сумками, а у вас дом как раз на полдороге. Жанна улыбалась и кивала: неудобно отказать родным, да ещё когда Илья просит — ну потерпи, это семья.

Илья был из тех, кто приходит вовремя, моет за собой чашки и встает в шесть без будильника. Делал отчёты в срок, подрабатывал разметкой парковки во дворе, чтобы соседям меньше ругаться, и думал, что люди сами поймут границы, если им деликатно показывать пример. Он верил, что разговор всё исправит. Жанна любила в нём как раз это — тихую честь, как у старого мастера: молча, аккуратно, в срок. И вот этот мастер теперь стоял на пороге и шептал:

— Не серчай. Скажем им сегодня, аккуратно. По-человечески.

Ника с Ромкой проснулись к полудню. Ника была яркая, с чересчур длинными ногтями и голосом, который режет комнату как нож макетный. Ромка — пожёванный красавчик, всегда с идеей «как лучше». Они распаковали пакеты прямо на кухонном столе, рядом с сырниками, и начали примерять свитера «для каталога». Жанна увидела, как крошки падают на новую кофту «молочного» цвета, и у неё внутри сжалось: опять она потом всё будет оттирать, а сказать — неудобно, родня же.

— Вы бы, ребят, на балкон? — осторожно начала она. — Тут еда, и свет слева.

— Да ладно, — хмыкнула Ника. — Тут же чисто. И вообще, балкон холодный, я горло берегу. Ты же за нас рада, мы ж развиваемся. Малый бизнес, всё такое.

Ромка улыбнулся так, будто разрулил уже и её недовольство, и курс валют.

— Мы ненадолго, Жан, — сказал. — Сейчас девочкам снимем пару луков и поедем. Ты ж нас знаешь.

Она знала. «Ненадолго» у них означало «до вечера», а «поедем» — «можем задержаться ещё». И вот опять соседка тётя Нина потом хмыкнет в лифте: у вас, мол, коворкинг? А мужик с третьего этажа, Димыч, покосится на коридор, где захламлён проход. Стыдно перед домом. Стыдно перед собой.

В понедельник у Жанны был аврал: отчёт закрыть, бухгалтерию перепроверить. Она позвонила Оксане, своей подруге с работы, и та выслушала, как всегда, без лишних слов:

— Это эксплуатация доверия, — сказала Оксана. — Ты всё понимаешь, но делаешь вид, что не видишь.

— Они же свои, — устало ответила Жанна. — Илье неловко. Тамара Петровна потом скажет, что я разобщаю семью.

Тамара Петровна — мать Ильи — раньше держала парикмахерскую, знала всех и про всех и любила говорить «мы же не чужие». Она поддерживала Нику — «девочка вертится, хоть что-то делает» — и считала, что помогать — это нормальная обязанность старших. А у Ники на это появилось шестнадцать способов благодарно улыбнуться и оставить ещё один пакет «на пару дней».

Шли недели. В прихожей добавился коврик «чтобы снег не заносить» — Ника принесла, будто заботится. На самом деле коврик мешал закрываться двери, и зимой дверь цепляла ворс и выла, как кошка. У Жанны была собака — мелкая дворняга Муха, добрая, но с характером. Мухе Ника нравилась — та приносила косточки, «с просрочки, но нормальные». Жанна морщилась: просрочка — это ведь тоже граница, невидимая, но важная.

Однажды вечером Ника объявила:

— Мы завтра с Ромой везём коробки на выставку, у нас точка. Можно мы с ночёвкой? Вы же всё равно на дачу — вы же говорили.

— На дачу мы на день, — мягко возразил Илья. — Вернёмся вечером. Ребят, давайте уже как-то развести графики. Мы рады, правда. Но у нас одно одеяло и одна кухня. И соседи…

— Соседи — это ваши тараканы, — отрезала Ника. — Мы-то к вам душой, а вы нам про одеяло.

Жанна вдохнула. И выдохнула через нос, как учили на йоге. Говорить сейчас — значит перейти на крик. Решили отложить разговор до следующей недели — до дня рождения Тамары Петровны. Там как раз планировалась семейная встреча, и можно будет, не привлекая лишнего внимания, сказать о правилах. По-человечески.

Но «по-человечески» не вышло с самого начала. В день праздника Ника привезла в их квартиру — не предупредив — два огромных ящика с наклейками служб доставки. — «Это на часик в коридор, маме же потом тортик где-то держать», — сказала она бодро и убежала «на минутку» в ванную. Минутка растянулась, гости пришли, Муха нервно тявкала. Тётя Нина выглянула на лестничную площадку, увидела ящики и вздохнула: — Опять. — А Димыч пронёс мешок с цементом, зацепил уголок коробки, та чуть не развалилась. Стыд и злость у Жанны снова схлопнулись в один ком.

За столом Ника громко рассказывала, как они с Ромкой «крутятся», как клиентов «на поток поставили», как «все завидуют», а у них «только вперёд». Тамара Петровна сияла. Илья резал салат ровными кубиками, как будто ножом можно было вырезать из вечера куски тишины.

— Жанн, — обернулась к ней Ника, — у вас ведь свободная комната часто? Ну, этот кабинет. Мы думали, может, на пару недель туда переберём коробки. У нас сейчас сезон.

— Кабинет — это Ильина работа, — сухо сказала Жанна. — И мои бумаги. Мы не склад.

— Ох, началось, — Ника театрально закатила глаза. — Я же попросила, по-родственному. А ты всё как чужой человек.

— Родственники — это не пропуск в чужую жизнь, — сказал Илья, неожиданно жёстко. — Ника, серьёзно. Давайте подумаем, как иначе.

В комнату вошёл Ромка, который до этого говорил про «станем как франшиза». Он усмехнулся:

— Илья, брат, да расслабься ты. Что вам стоит? Ты чё, за шкафом прячешься от мира?

Вечер съехал в молчание. Тамара Петровна кашлянула, начала говорить про «жить дружно», но Жанна видела, как Ника с Ромкой обмениваются быстрыми взглядами: обида изображена, карта манипуляции разыграна. Потом всё закончится тем, что они уйдут, обиженные, и через день снова позвонят: «мы тут рядом, на минуту». И начнётся заново.

После праздника они с Ильёй сели на кухне. Чашки с чаем оставили греться на ладонях, как грелки.

— Нам нужен список правил, — сказал Илья. — Без эмоций. Чётко.

— И ключи, — добавила Жанна. — Они же у них есть. Мы тогда давали, когда уезжали на море, чтоб Муху выгуливали. Вернуть — это нормально.

Он кивнул. Составили коротко, без пафоса: не оставлять вещи в коридоре; не проводить «клиенток» в их квартиру; предупреждать о ночёвках минимум за день и не чаще одного раза в месяц; ключи вернуть, код на домофон поменяют сами. И ещё — «мы вас любим, но у нас маленький дом». Написали, отправили в общий чат «семья».

Ответ пришёл через час, поздно вечером. Ника написала длинно и эмоционально: как они «помогали Тамаре Петровне с аптекой», как «сидели с Мухой», как «всю жизнь делились». И между строк — укор: «значит, теперь вы важные». Ромка прислал смехушку и «да ладно, что вы как дети».

Через неделю ничего не изменилось. Изменилось другое: Жанна перестала оправдываться сама себе. Вянут цветы? Это не потому, что «зима», а потому, что на балконе полно чужого тряпья, и ей некуда дотянуться до лейки. Жарится рыба, а на столе — чужие накладные. Соседка Нина снова поджала губы. Илья, возвращаясь вечером, осторожно переставлял пакеты так, чтобы можно было пройти.

Разговор назревал, как тесто в миске: стоишь, стараешься не тревожить — а оно всё равно поднимается и лезет наружу.

В начале марта у Жанны был дедлайн, и она попросила Илью вечером самому гулять с Мухой. Когда он спустился — на лавочке у подъезда сидели Ника и Ромка, пар валил из ртов. Рядом — ящики.

— Мы на полчасика к вам закинем, — сказала Ника. — К клиентке опаздываем, у неё лифт не работает, а у вас удобно — первый этаж. Супер же?

— Нет, — спокойно ответил Илья. — Не закинете. Вы видели наши правила.

Ромка смеялся, но в смехе было железо:

— Илюх, ну ты чего. Какие правила? Ты Википедию начитался? Мы ж к тебе по-человечески.

Илья почувствовал, как внутри что-то встаёт в полный рост. «По-человечески» — это когда уважают «нет». Он достал телефон:

— Если вы сейчас оставите коробки и уйдёте, я позвоню в управляющую. Это захламление общего имущества. Штраф.

Ника вдруг посмотрела на него так, будто увидела впервые. Взмахнула руками — длинные ногти блеснули — и сказала сквозь зубы:

— Да ладно. Пойдём, Ром.

Они ушли. На один вечер стало тихо. Жанна, слыша рассказ Ильи, обняла его за плечи и подумала — ничего себе, наш тихий мастер тоже умеет ставить точку. Но точкой это не стало — это была запятая.

Через несколько дней случилось то, что позже они оба назовут «эпизод с собаками». Ника привела к ним в квартиру свою знакомую — «на пять минут». Пока знакомая «на минутку» забежала в туалет, Муха, взбудораженная чужими запахами, сорвалась и укусила гостью за край пальто. Не кожу — ткань. Но крик был такой, что сбежались соседи. Ника устроила сцену: — «Вы развели зверинец!», — «мне теперь компенсируйте», — «это вообще по закону…» Жанна, задыхаясь от унижения, вытаскивала из кошелька карточку: давайте я заплачу химчистку. А потом сидела на кухне и думала — почему она платит за то, что произошло в её же доме, куда привели чужого человека без спроса?

— Я больше так не могу, — сказала она тогда себе. — И никому не должна объяснять, почему.

Она представляла разговор: без крика, без увещеваний, по пунктам. Илья поддержит. Тамара Петровна обидится, но потом поймёт. Ника — ну что Ника, Ника сама выбрала, как приживаться к чужим домам.

В эти дни в чат «семья» писала ещё одна фигура — двоюродный дядя Гена, старый мастер по окнам. Он жил в соседнем подъезде, всё видел и знал. И вот он поддержал не Нику: — «Ребята, порядок в доме — это святое», — написал. — «Кто от него отвык, тот гостем быть не имеет права». Ника ему ответила смайликом с закатанными глазами. Тамара Петровна позвонила Жанне и долго, мягко говорила: — «Ты не перегибай палку», — «родню не выбирают», — «ты же умная девочка». Жанна слушала, благодарила, и в конце сказала тихо:

— Мама, я никого не выгоняю. Я просто ставлю дверцу в клетку, чтобы туда не лезли руками.

С той ночи Жанна плохо спала. Слышала каждый шорох в подъезде, ловила себя на том, что прислушивается к лифту. Ей чудилось, что у них как будто дополнительная дверь выросла — невидимая, но тяжелая. И кто-то с той стороны уже нащупывает ручку.

И в самом деле: через неделю, когда Илья был в ночной смене, а Жанна мыла пол в коридоре, щёлкнул замок — очень знакомо. Она обернулась — и увидела, как дверь медленно открывается. На пороге стояли Ника и Ромка, за ними — две девицы с глянцевыми пакетами.

— Привет! — сказала Ника весело. — Мы на минутку, у нас видео-съёмка. Ты же не против? У вас свет лучше.

Жанна выпрямилась, вытерла руки о полотенце и вдруг поняла: вот она, та самая точка, которую они всё откладывали. Только теперь она — не точка, а восклицательный знак. И дальше уже по-прежнему не будет.

Жанна молчала секунду, но внутри уже кипело. Слова сами рвались на язык, горькие, горячие, но она сдержалась. Вдохнула — выдохнула. Глаза её остановились на том, что пакеты с логотипами уже закинули внутрь, будто квартира не их дом, а проходной зал. Муха, почуяв чужих, лаяла и вертелась у ног.

— Стоп, — сказала Жанна наконец. — Вы зачем сюда вошли? Ключи мы просили вернуть.

Ника хлопнула длинными ресницами, картинно возмутилась:

— Да ладно, Жан! Ты чё, теперь полицейский? У нас же всё по-домашнему. Мы же семья.

— Семья — это уважение, — сухо ответила Жанна. — Вы нарушаете наши правила.

Ромка хмыкнул, обнял жену за плечи и с притворным спокойствием произнёс:

— Жанн, ну не начинай. У тебя, похоже, весна в голове, психуешь. У нас дело серьёзное, ты же видишь. Мы не развлекаться пришли.

Эти слова упали, как камни. Жанна услышала себя со стороны: тон у неё был ровный, чужой, будто из инструкции.

— Вы не останетесь. Забирайте пакеты и уходите.

Девицы с пакетами переглянулись, шепнули друг другу «чё за лось», но Ника разыграла карту обиды:

— Значит, ты меня позоришь перед людьми? Перед клиентками? Ты хочешь, чтоб все подумали, что мы попрошайки какие-то?

— А вы не такие? — сорвалось у Жанны.

Тишина. Даже Муха притихла. Ника впервые потеряла уверенность в голосе.

— Слышь, — резко сказал Ромка. — Ты аккуратнее базарь. Мы тебе не чужие.

В этот момент за дверью послышались шаги — сосед Димыч возвращался со смены. Он остановился, глянул в распахнутую дверь.

— Опять базар? — сказал устало. — Может, хватит уже цирк устраивать? У людей дома нет проходного двора.

Ника зашипела:

— Не твоё дело!

Но дело было как раз его: коридор снова загромождён пакетами, дверь не закрыта, шум на весь подъезд. Димыч пожал плечами, пошёл дальше, но брошенное «стыдно, взрослые люди» висело в воздухе, как приговор.

Позже вечером, когда Илья вернулся, Жанна сидела на кухне, обхватив кружку холодного чая.

— Они опять заходили, — сказала она. — Со своими клиентками.

Илья устало снял куртку, сел рядом.

— Я догадывался. Тамара Петровна звонила, сказала, что Ника плакала, что мы их «выгнали».

— Выгнали? — горько усмехнулась Жанна. — Они ворвались. Без спроса.

— Мамина позиция — «надо терпеть». Она считает, что мы слишком жёсткие.

— А я считаю, что мягкость — это то, что они едят ложками.

Илья промолчал. Ему было тяжело спорить с матерью, которая привыкла решать за всех. Но внутри он понимал: Жанна права.

Следующие дни были как натянутые струны. Ника не появлялась лично, но писала в чат длинные сообщения: то обиженные, то примирительные. То «мы же вместе с детства, как вы можете», то «ладно, давайте договоримся», а следом — «вы просто зазвездились».

Один вечер она позвонила прямо во время ужина. Илья включил громкую связь.

— Ребят, вы что, серьёзно? — голос Ники звучал как у обиженного ребёнка. — Ну нельзя же так. Мы же вам помогаем, мы же всегда рядом. А вы — ключи назад, правила…

— Мы взрослые люди, — спокойно сказал Илья. — И у нас свой дом.

— Свой дом? — передразнила она. — Так и запишем: Жанна с Ильёй — важные, с личным пространством. Всё для себя, ничего для семьи.

Жанна услышала, как в её груди что-то ломается. Эти слова — не просто укор. Это ярлык, которым потом будут размахивать на всех застольях. «Эгоисты», «не по-родственному».

— Ника, — сказала она тихо, — если для тебя семья — это склад, значит, мы и правда разные.

Ответом был гудок отбоя.

Через пару дней, в пятницу вечером, у подъезда собрались соседи. Дворник вынес мусор, но на площадке перед мусоропроводом громоздились те самые ящики с наклейками служб доставки. Кто-то шептал: «опять эти коробки Ники», кто-то качал головой.

Тётя Нина подошла к Жанне:

— Девочка, ну так нельзя. У вас и так репутация хорошая, а теперь думают, что вы тоже со складом мутите.

Жанна поблагодарила за откровенность, но внутри закипала. Всё это ложилось пятнами стыда на неё и Илью, хотя виноваты-то были не они.

В выходные Ромка приехал один, с флягой в кармане. Постучал. Илья открыл.

— Я по-хорошему, — начал Ромка, качаясь. — Давай, брат, без бабских заморочек. Ну подумаешь, пакеты. У тебя что, места жалко?

Илья впервые за долгое время не стал сглаживать углы.

— Жалко — спокойствие жены. Жалко — наш дом. Мы не обязаны быть складом.

— Значит, так? — Ромка наклонился ближе, пахло перегаром. — Ты у меня потом помощи не проси. Всё, что мы делали, забудь.

— Мы и не просили, — сказал Илья. — Это вы просили.

Ромка плюнул в сторону и ушёл, громко хлопнув дверью.

Жанна смотрела на мужа с неожиданной гордостью: наконец-то он сказал вслух то, что они оба давно понимали. Но радости это не принесло.

Через неделю был день рождения у общей знакомой. Там собралась половина семьи, включая Нику. Она встретила Жанну холодным взглядом и при всех начала рассказывать:

— Представляете, мы к ним по-человечески, а они — как в общежитии: правила, ключи, штрафы какие-то. Своим же!

Некоторые кивали — мол, да, странно. Другие отмалчивались. Но самое больное было видеть, что Тамара Петровна сидит с каменным лицом, не вставив ни слова.

Вечер прошёл под этим гулом осуждения. Жанна вернулась домой и впервые сказала вслух:

— Они нас не оставят. Пока мы их не поставим окончательно.

Илья кивнул.

— Тогда нужно быть готовыми к скандалу.

И скандал не заставил себя ждать.

В середине апреля Ника снова появилась. На этот раз с улыбкой, с тортом и словами:

— Давайте мириться. Мы погорячились. Давайте по-новому начнём.

Жанна почувствовала подвох. И не ошиблась. Через два часа, пока они сидели на кухне, Ника вдруг сказала:

— А можно мы на пару недель у вас? У нас дома ремонт.

Эти слова повисли, как камень, который вот-вот сорвётся. Жанна почувствовала, что дыхание сбилось. Она посмотрела на Илью. Тот побледнел, но промолчал.

Ника продолжала:

— Ну вы же понимаете, мы же свои. На новом месте всегда тяжело, а у вас — как дома.

Жанна почувствовала, что больше не может отступать. Именно здесь решится, кто в их доме хозяин.

— Нет, — сказала Жанна твёрдо.

Слово прозвучало неожиданно громко даже для неё самой. Ника моргнула, будто не расслышала.

— Что «нет»? — спросила она, поджимая губы.

— Нет, вы не будете у нас жить. Ни на пару недель, ни на пару дней. У нас нет свободного места. У нас есть наша жизнь.

Ромка, до этого молчавший, фыркнул и покачал головой:

— Ну всё, понеслось. Ты слышала, Ник? Они теперь аристократы. Квартиру жалко родне. Свою же кровь на улицу выгоняют.

Илья положил ладонь на руку Жанны, чтобы её поддержать.

— Ром, не перегибай, — сказал он спокойно. — Никто вас на улицу не выгоняет. Просто мы не готовы жить вчетвером. Это не обсуждается.

— Да вы жадные! — резко выкрикнула Ника. — Вы думаете только о себе!

Глаза её блестели, голос срывался. Было видно: она рассчитывала на привычное смягчение, на «ну ладно, один раз можно». Но в этот раз не сработало.

Вечером позвонила Тамара Петровна. Голос у неё был строгий, сдержанный:

— Жанна, что у вас за дела? Нику с Ромкой выдворяете? Я же просила — помогайте друг другу. Семья ведь.

— Мы и помогали, — ответила Жанна. — Полгода. Теперь хватит.

— Ты перегибаешь палку, — вздохнула свекровь. — Девочка просит о временном приюте, а ты как чужая.

— Я как раз своя, — сказала Жанна. — И хочу, чтобы у нас дома был порядок.

После разговора Жанна сидела на диване и думала: самое трудное не сказать «нет» Нике, а выдержать давление свекрови и всей родни. Внутри жила тревога — что теперь начнётся травля, пересуды, молчаливое осуждение. Но она уже не могла отступить.

Через несколько дней в подъезде разыгрался новый эпизод. Ника и Ромка снова притащили коробки и попытались оставить их у двери Жанны и Ильи.

— Мы только на денёк, — оправдывалась Ника. — Завтра всё заберём.

Жанна встала на пороге и закрыла собой проход.

— Нет. Ни коробки, ни пакета. Уберите сейчас.

— Да что ты за человек! — взорвалась Ника. — У тебя сердце каменное!

На шум вышли соседи. Тётя Нина покачала головой, но на этот раз сказала:

— Правильно Жанна делает. Нечего чужую квартиру в склад превращать.

Димыч тоже встал рядом, скрестив руки:

— Уважать надо чужой дом.

У Ники и Ромки лица вытянулись. Им явно не привыкать к такому отпору, да ещё и при свидетелях. Они схватили коробки, ворча и бросая колкости, и ушли. Но Жанна знала: это не конец, это только передышка.

Илья в ту ночь долго ворочался.

— Ты понимаешь, — сказал он наконец, — теперь они будут искать, как нас выставить виноватыми.

— Пусть ищут, — ответила Жанна. — Я не позволю, чтобы нас превращали в прислугу.

Она говорила это уверенно, но в груди дрожало. Ведь впереди — день рождения Тамары Петровны, где наверняка снова поднимут эту тему. Там, за общим столом, они окажутся в меньшинстве.

И правда, за столом всё началось с намёков. Сначала одна из двоюродных тёток заметила:

— Молодёжь нынче какая пошла: никого не пускают, всё себе.

Потом другой родственник сказал вполголоса:

— А раньше все двери открывали, помогали.

Жанна сжимала вилку так, что пальцы побелели. А Ника сидела, надутыми губами играла роль жертвы, изредка бросая многозначительные взгляды.

В какой-то момент Тамара Петровна не выдержала:

— Дети, ну что вам стоит! Вы же в своей квартире живёте вдвоём, места полно. Что за жадность такая?

Все повернулись к Жанне и Илье. Наступила тишина, в которой было слышно, как стучит её сердце.

Она поднялась и сказала ровно:

— Место полно, но оно наше. И мы имеем право решать, кто в нём будет.

Вздохи, перешёптывания. Ромка ухмыльнулся:

— Ну, значит, мы теперь чужие.