Свекровь села напротив и улыбнулась той своей сладкой улыбкой, от которой у Зои всегда начинала болеть голова. Нина Петровна приехала без предупреждения, как обычно, с огромной сумкой продуктов и выражением лица человека, который пришёл спасать мир от катастрофы.
— Зоечка, я принесла тебе правильный творог, — начала она, даже не сняв пальто. — Тот, что ты покупаешь, это вообще не творог, а химия сплошная. Вот этот настоящий, из деревни.
Зоя стояла посреди прихожей, всё ещё держа в руках отчёт, который должна была отправить через час. Она работала из дома, и эти три часа утренней тишины были священными. Были.
— Спасибо, Нина Петровна, но я сейчас занята, у меня дедлайн…
— Работа подождёт, — махнула рукой свекровь, проходя на кухню. — Семья важнее. Я тут холодильник посмотрю, что у вас там вообще.
Зоя закрыла глаза и медленно сосчитала до десяти. Три года она терпела эти визиты. Три года выслушивала замечания о том, как неправильно она готовит, убирает, одевается. Три года улыбалась сквозь зубы и молчала, потому что Глеб каждый раз просил: «Мам, ну это же моя мама, потерпи».
Она прошла на кухню. Свекровь уже успела вытащить из холодильника половину содержимого и выстроить на столе.
— Вот это что такое? — Нина Петровна брезгливо ткнула пальцем в упаковку с сыром. — Это же полная химия! А вот этот йогурт вообще нельзя есть, там столько сахара! Зоечка, ты же понимаешь, что Глеб у нас человек здоровый, ему нужно правильное питание!
— Глеб взрослый мужчина, — тихо сказала Зоя. — Он сам выбирает, что ему есть.
— Выбирает-выбирает, — передразнила свекровь. — А кто потом его лечить будет, когда желудок испортит? Я, мать его. Поэтому я и слежу.
Зоя стиснула зубы. Её пальцы сжались в кулаки, но она заставила себя разжать их. Не сейчас. Не сегодня.
— Нина Петровна, мне правда нужно работать. Может, зайдёте в другой раз?
Свекровь посмотрела на неё так, будто та предложила ей немедленно покинуть планету.
— Какая ещё работа? Я к своему сыну приехала! Ты же не выгонишь родного человека? Или тебе совсем наплевать на семью?
Зоя развернулась и вышла из кухни. Её руки дрожали, когда она закрыла дверь кабинета и села за стол. Отчёт размывался перед глазами. Она не могла сосредоточиться. Из кухни доносился звон посуды — свекровь уже начала что-то там переставлять, мыть, «наводить порядок».
Через два часа, когда Зоя, наконец, отправила злосчастный отчёт, она вышла на кухню. Картина была ужасающей. Вся её посуда стояла не на своих местах. Крупы, которые она держала в красивых банках, были пересыпаны в старые советские ёмкости, которые свекровь притащила с собой. На столе красовалась записка крупным почерком: «Зоя, я всё помыла по-настоящему. Теперь хоть чисто. Мама».
Что-то внутри неё щёлкнуло. Тихо, почти неслышно, но безвозвратно.
Вечером, когда Глеб вернулся с работы, свекровь уже уехала. Зоя сидела на диване и смотрела в одну точку.
— Привет, дорогая, — он поцеловал её в макушку. — Мама заходила?
— Да.
— Наверное, опять свои советы давала? — он засмеялся. — Ну ты знаешь, она же хочет как лучше.
Зоя медленно повернула голову и посмотрела на него. Он стоял в дверях, довольный, расслабленный, абсолютно не понимающий, что происходит.
— Глеб, твоя мама переставила всю мою кухню.
— Ну и что? Она помогла тебе.
— Я не просила о помощи.
— Зой, ну не начинай. Она старается для нас. Просто хочет заботиться.
— О тебе, — тихо сказала Зоя. — Она хочет заботиться о тебе. Я для неё просто помеха.
Глеб вздохнул тем особым вздохом, который означал: «Ну вот, опять началось».
— Это моя мама. Я не могу ей запретить приходить.
— Я не прошу запретить. Я прошу поговорить с ней. Объяснить границы.
— Какие ещё границы? Это же семья!
Зоя ничего не ответила. Она просто встала и ушла в спальню. Глеб остался в гостиной, недоумённо покачав головой. Он не понимал. Он никогда не понимал. Для него мать всегда была права, а жена должна была терпеть, потому что «так принято».
Следующий визит свекрови состоялся через неделю. На этот раз Нина Петровна привезла с собой целый пакет «правильных» полотенец.
— Зоечка, у вас тут такие тряпки висят в ванной! — она брезгливо держала одно из новых махровых полотенец Зои. — Вот, я принесла нормальные, советские ещё. Они хоть впитывают.
Зоя стояла в дверях ванной и смотрела, как свекровь снимает её красивые бежевые полотенца и вешает вместо них линялые серо-голубые, застиранные до дыр.
— Нина Петровна, верните мои полотенца обратно.
Свекровь обернулась, удивлённо вскинув брови.
— Что такое? Я же лучше знаю!
— Это моя ванная. Мои полотенца. Верните их на место.
— Ой, какая мы гордая, — усмехнулась Нина Петровна. — Глебушка! Иди сюда!
Глеб появился в дверях, жуя бутерброд.
— Что случилось?
— Вот, твоя жена мне хамит! Я хотела помочь, а она…
— Зой, ну что ты? — устало протянул Глеб. — Мама же из лучших побуждений.
— Твоя мама лезет в мою жизнь!
— Это и моя жизнь тоже, между прочим!
Зоя посмотрела на него долгим взглядом. В этом взгляде было столько разочарования, что Глеб даже поёжился. Но спорить не стал. Развернулся и ушёл обратно к своему телевизору.
Нина Петровна победно улыбнулась и продолжила развешивать свои полотенца.
В тот вечер Зоя приняла решение. Холодное, чёткое, бескомпромиссное. Она устала ждать, что муж защитит её. Устала надеяться, что свекровь вдруг поймёт и отступит. Теперь она будет действовать сама.
Неделю она готовилась. Изучала законы, консультировалась с юристом, проверяла документы. А потом позвонила свекрови.
— Нина Петровна, мне нужно с вами поговорить. Приезжайте завтра, пожалуйста.
Свекровь приехала с триумфальным видом. Она всегда любила, когда к ней обращались за советом. Значит, невестка, наконец, поняла, кто тут главный.
Они сели за стол на кухне. Зоя налила чай. Её руки были спокойны, голос ровный.
— Нина Петровна, я хочу поговорить о квартире.
— О какой квартире?
— О вашей. Той, что вы обещали подарить Глебу.
Свекровь напряглась. Её улыбка стала осторожной.
— Ну и что?
— Вы уже три года говорите, что оформите дарственную. Но каждый раз находится причина отложить. То документы не готовы, то время не подходящее.
— Зоечка, я же не умру завтра! Квартира никуда не денется!
— Именно поэтому я предлагаю оформить её прямо сейчас. Я нашла хорошего нотариуса. Мы можем поехать в любое удобное для вас время.
Лицо Нины Петровны изменилось. Сладкая улыбка слетела, уступив место настороженности.
— Это ещё зачем такая спешка?
— Никакой спешки. Просто логично оформить то, что вы и так обещали.
— А я передумала! — резко сказала свекровь. — Я вижу, какая ты жена! Глебушка у меня совсем извёлся с тобой! Нет уж, пока я жива, квартира будет моя!
Зоя ожидала именно этого. Она достала из папки несколько листов.
— Понимаю. Тогда давайте обсудим другое. Вот расписка на триста тысяч, которые вы взяли у Глеба в прошлом году на «срочный ремонт». Вот ещё одна — на сто пятьдесят тысяч, которые вы попросили «на лечение». Все подписаны вами. Я хочу, чтобы вы вернули эти деньги.
Свекровь побледнела.
— Какие деньги? Я своему сыну ничего не должна!
— Должны. Вот расписки с вашей подписью. Я могу обратиться в суд.
— Ты… — Нина Петровна вскочила со стула. — Ты что, угрожаешь мне?!
— Я предлагаю договориться, — спокойно сказала Зоя. — Либо вы оформляете квартиру на Глеба, как обещали, либо возвращаете долг. Выбирайте.
— Я скажу Глебу! Он от тебя уйдёт!
— Можете сказать. Все эти расписки он сам мне дал. Он знает, сколько денег вы у нас взяли за эти годы.
Это была ложь. Глеб не давал ей расписки. Она сама нашла их в его документах и сняла копии. Но свекровь этого не знала.
Нина Петровна стояла посреди кухни, тяжело дыша. Её лицо было красным, руки дрожали. Впервые за три года Зоя видела её растерянной.
— Ты пожалеешь, — прошипела свекровь. — Я сделаю так, что мой сын от тебя уйдёт!
— Попробуйте, — Зоя встала из-за стола. — Но сначала верните деньги или оформите квартиру. У вас есть неделя подумать.
Нина Петровна схватила сумку и вылетела из квартиры, хлопнув дверью так, что задребезжали стёкла.
Вечером Глеб вернулся раньше обычного. Лицо у него было мрачное.
— Зоя, мама мне всё рассказала.
— И что?
— Как ты могла?! Это моя мать!
— Это мои деньги. Наши деньги. Которые твоя мать взяла и не вернула.
— Она же не специально! Ей нужна была помощь!
— Четыреста пятьдесят тысяч за три года — это не помощь. Это содержание. При этом у неё есть квартира, которую она обещала тебе, но почему-то не спешит отдавать.
Глеб молчал. Он не мог ничего возразить, потому что каждое слово было правдой.
— Ты хочешь поссорить меня с матерью, — наконец сказал он.
— Я хочу, чтобы нас уважали. Чтобы у нас были границы. Чтобы твоя мать не приходила сюда, когда вздумается, и не переставляла мои вещи. Это слишком много прошу?
— Она моя мать!
— А я твоя жена! — Зоя повысила голос впервые за весь разговор. — Но, видимо, для тебя это ничего не значит!
Они стояли напротив друг друга, и между ними была целая пропасть. Пропасть из недосказанности, обид и непонимания.
— Мама никогда не простит тебе этого, — тихо сказал Глеб.
— А ты? — Зоя посмотрела ему в глаза. — Ты меня простишь за то, что я наконец перестала терпеть?
Он не ответил. Просто ушёл в другую комнату и закрыл дверь.
Следующие дни они почти не разговаривали. Глеб приходил поздно, уходил рано. Зоя видела, что он мечется между матерью и женой, и не может выбрать. А может, уже выбрал, но не хочет ей говорить.
Ровно через неделю раздался звонок в дверь. На пороге стояла Нина Петровна. Без своих обычных сумок с продуктами. Без улыбки. С папкой документов в руках.
— Вот, — она протянула папку Зое. — Дарственная. На Глеба. Оформила сегодня у нотариуса.
Зоя взяла документы, быстро просмотрела их. Всё было в порядке. Квартира официально переходила в собственность сына.
— Спасибо, Нина Петровна.
— Не благодари, — сухо ответила свекровь. — Я сделала это не для тебя. Для сына.
— Понимаю.
Они стояли в дверях, две женщины, между которыми лежала невидимая линия фронта.
— Ты думаешь, ты победила? — тихо спросила Нина Петровна.
— Я не воевала, — так же тихо ответила Зоя. — Я просто защищала свою территорию.
— Глеб никогда не выберет тебя вместо меня.
— Может быть. Тогда я выберу себя.
Свекровь внимательно посмотрела на неё. В её взгляде было что-то новое. Не уважение, нет. Но признание. Признание того, что невестка больше не та робкая девочка, которая три года молчала и терпела.
— Я буду приходить к сыну, — сказала Нина Петровна.
— Приходите. Но предупреждайте заранее. И не трогайте мои вещи.
— А если не буду предупреждать?
— Тогда дверь останется закрытой.
Они смотрели друг на друга ещё несколько секунд. Потом свекровь кивнула — коротко, сухо — и развернулась к лестнице.
Зоя закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. Документы были в её руках. Квартира была оформлена. Граница была обозначена. Она не знала, что будет дальше с её браком. Не знала, сможет ли Глеб принять её такой — сильной, не готовой больше терпеть. Но она знала точно: она больше никогда не позволит никому переступать через её границы.
Вечером Глеб молча взял документы, пролистал их. Посмотрел на Зою долгим взглядом.
— Мама оформила квартиру, — сказал он.
— Да.
— Из-за тебя.
— Из-за нас.
Он ещё помолчал, потом спросил:
— Ты правда бы подала на неё в суд?
— Да.
— Ты… — он покачал головой. — Я тебя не узнаю.
— Я тоже себя не узнаю, — честно ответила Зоя. — Раньше я молчала. Думала, что любовь — это когда терпишь всё. Но это не любовь. Это самоуничтожение.
Глеб сел на диван, опустив голову. Зоя видела, как он борется с собой. Три года она была удобной. Тихой. Не создавала проблем. Не требовала выбора. Теперь всё изменилось.
— Я не хочу выбирать между вами, — тихо сказал он.
— Ты уже выбрал. Каждый раз, когда молчал. Каждый раз, когда просил меня потерпеть.
— Она моя мать…
— А я твоя жена. И если для тебя это ничего не значит, тогда нам не о чем больше говорить.
Зоя встала и пошла в спальню. Она не знала, что он решит. Но знала точно: она больше не будет той, кто всегда уступает. Не будет той, кто стирает себя ради чужого спокойствия.
Утром Глеб ушёл на работу, ничего не сказав. Зоя сидела на кухне с чашкой кофе и смотрела в окно. Телефон зазвонил около одиннадцати. Звонила Нина Петровна.
— Алло?
— Зоя, это я. — Голос был непривычно тихим. — Я хотела… я хотела сказать… В субботу день рождения у Глеба. Я приготовлю его любимый торт. Приеду в три часа. Если не возражаешь.
Зоя помолчала. Это не было извинением. Но это было признанием правил игры.
— Не возражаю, Нина Петровна. Приезжайте в три.
Когда она положила трубку, на её лице появилась лёгкая улыбка. Война не закончилась. Но перемирие было объявлено. И условия этого перемирия теперь диктовала не только свекровь.
Вечером Глеб вернулся с цветами. Просто так. Без повода. Он молча протянул их Зое.
— Прости, — сказал он. — Я был не прав. Я должен был защищать тебя. Наш дом. Нашу семью.
Зоя взяла цветы. В её глазах блеснули слёзы.
— Ты правда так думаешь?
— Да. Мама позвонила мне сегодня. Сказала, что приедет в субботу. С предупреждением. — Он улыбнулся. — Знаешь, я впервые за три года услышал, как она спрашивает разрешения.
Зоя обняла его. Крепко. Долго. Она знала, что это только начало. Что будут ещё конфликты, ещё непонимание. Но теперь она знала точно: она не одна. И её границы будут защищены.
А в её голове тихо прозвучала мысль, от которой стало тепло: «Каждая невестка меня поймёт. Иногда нужно перестать быть удобной. Чтобы, наконец, стать счастливой.»
Не смог забыть бывшую