— Витя, я больше не могу так жить, — услышала я собственный голос, но он звучал как-то чужо, будто не мне принадлежал.
Муж даже не поднял глаз от телефона. Сидел на краю дивана, сгорбившись, и яростно что-то печатал. Наверное, опять матери отвечал. Людмила Петровна писала ему по десять раз на день, и каждое сообщение было пропиткой тревоги и намёком на очередную катастрофу.
— Надь, потерпи ещё немного, — пробормотал он машинально. — Мама сейчас курс допивает, врач сказал, что после него полегчает. Тогда и перестанем ей помогать.
Я стояла посреди нашей однушки и смотрела на потрескавшиеся обои. Семь лет назад мы въехали сюда молодой парой, с планами на ремонт, на детей, на совместное будущее. Сейчас обои так и висели облупленные, холодильник гудел на последнем издыхании, а из крана на кухне капала ржавая вода. Зато свекровь каждый месяц получала от нас тридцать тысяч рублей.
Всё началось два года назад. Людмила Петровна позвонила в слезах — давление скачет, сердце шалит, врачи руками разводят. Нужны дорогие обследования, хорошие специалисты, импортные препараты. Виктор тогда побледнел и сразу согласился помогать. Я поддержала — как же иначе? Она же мать, одна живёт, пенсия копеечная. Мы решили, что это временно. Месяца на три, максимум полгода.
Но «временно» растянулось на два года.
За эти два года я забыла вкус нормальной жизни. Мы отказались от отпуска — деньги нужнее свекрови на капельницы. Я перестала ходить к парикмахеру — обойдусь и так, зачем тратиться. Моя зимняя куртка прохудилась на плече, и я заклеила дырку скотчем изнутри. Виктор донашивал ботинки с треснувшей подошвой. Мы питались гречкой и макаронами, покупали самое дешёвое, экономили на всём. А Людмила Петровна каждую неделю присылала новые списки лекарств.
Моя подруга Светка как-то спросила напрямую:
— Надька, ты чего похудела так? И лицо серое какое-то. Всё нормально?
Я соврала, что села на диету. Не хотела признаваться, что просто недоедаю. Что последние полгода ужинаю одним чаем с хлебом, чтобы мужу досталась нормальная порция. Он работал физически, ему нужны были силы. А я в офисе сидела — мне и так сойдёт.
В тот вечер, когда я произнесла фразу про «не могу так жить», случилось кое-что важное. Виктор, наконец, оторвался от телефона и посмотрел на меня.
— Надя, понимаю, тяжело. Но это же мама. Она одна. Кроме нас, у неё никого нет. Неужели ты хочешь, чтобы я бросил больную мать?
Его голос дрожал от обиды. Как будто это я была чудовищем, требующим невозможного. Я почувствовала знакомую волну вины. Она накатывала каждый раз, когда я пыталась заговорить о деньгах. Виктор умел так посмотреть, что я начинала ощущать себя эгоисткой и бессердечной невесткой.
— Я не говорю бросить, — выдохнула я. — Но, может, уменьшим сумму? Хотя бы до двадцати тысяч? Витя, у нас кран течёт, холодильник вот-вот сдохнет, мне зимой в чём ходить?
Он покачал головой.
— Мама сейчас на самом важном этапе лечения. Врач сказал — бросишь курс, всё насмарку. Потерпи ещё чуть-чуть, родная.
Я стиснула зубы и ничего не ответила. Спорить было бесполезно. Людмила Петровна всегда оказывалась важнее. Её здоровье, её лечение, её самочувствие. А мы — мы потерпим. Мы молодые, справимся.
Перелом наступил совершенно случайно.
Я ехала в автобусе с работы, уткнувшись в телефон. Листала новостную ленту, не особо вчитываясь. И вдруг зависла на одной фотографии. Мой мозг отказывался верить глазам.
На снимке красовалась терраса дорогого ресторана с видом на море. Столики накрыты белоснежными скатертями, на них бокалы с вином и изящные тарелки с какими-то деликатесами. А за одним из столиков, широко улыбаясь в камеру, сидела моя свекровь.
Людмила Петровна выглядела шикарно. На ней было новое бирюзовое платье, которое я никогда не видела, волосы уложены в салоне, на шее поблёскивало золотое колье. Рядом сидели две её подруги, такие же ухоженные и весёлые. На столе красовалась бутылка дорогого вина и блюдо с морепродуктами.
Я моргнула. Потом ещё раз. Нет, это точно она. Подпись под фото гласила: «Девчонки, отдыхаем на полную! Сочи — наше всё! Спасибо Люде за приглашение!»
Дата публикации — вчера.
Вчера Людмила Петровна звонила Виктору и плакалась, что очередной укол назначили, дорогущий, и денег совсем не хватает. Виктор тут же скинул ей дополнительные пять тысяч сверх обычных тридцати. Я промолчала, как всегда.
А она в это время отдыхала в Сочи. В дорогом ресторане. В новом платье и с золотым колье на шее.
Руки задрожали. Я увеличила фото, всматриваясь в детали. Нет никаких сомнений — это моя свекровь. Та самая «умирающая» женщина, на лечение которой мы два года отдавали последнее. Я сделала скриншот. Потом пролистала профиль дальше. И нашла ещё. Фото у моря — свекровь в купальнике на шезлонге с коктейлем. Фото в гостинице — номер явно не из дешёвых, с панорамными окнами и видом на горы.
Всё это было выложено за последние три дня.
Я вышла на следующей остановке и пошла пешком. Мне нужен был воздух. Нужно было осмыслить, что только что произошло. Два года. Два года мы жили впроголодь. Два года я отказывала себе во всём. Два года я чувствовала себя виноватой каждый раз, когда хотела купить что-то для себя, потому что «свекрови нужнее».
А она просто обманывала нас.
Дома я не стала сразу показывать фото Виктору. Мне нужно было убедиться окончательно. Я зашла в профиль свекрови и начала листать публикации за последний год. Картина открывалась всё более отвратительная.
Год назад — фото из театра. Билеты на премьеру недешёвые. Восемь месяцев назад — свекровь с подругами в салоне красоты, делают маникюр и педикюр. Полгода назад — она покупает новое пальто в бутике, хвастается покупкой. Три месяца назад — снова ресторан, снова морепродукты и вино.
И всё это время она стонала нам в трубку про нищету, про дорогие лекарства, про то, что еле концы с концами сводит.
Я сохранила все фото в отдельную папку. Потом открыла наши банковские переводы. Два года аккуратных платежей — тридцать тысяч каждый месяц. Плюс внеплановые «срочные» переводы по пять-десять тысяч. В сумме набегало больше восьмисот тысяч рублей.
Восемьсот тысяч, которые могли пойти на нашу жизнь, на ремонт, на отдых, на будущее. А вместо этого финансировали курортную жизнь свекрови и её театрально-ресторанные развлечения.
Когда Виктор пришёл с работы, я уже всё решила.
Он вошёл усталый, скинул куртку и плюхнулся на диван.
— Надь, есть что поесть? День тяжёлый был.
Я молча протянула ему телефон с открытой фотографией. Он взял, посмотрел, нахмурился.
— Это что?
— Это твоя больная мама в Сочи. Вчера. Когда ты скидывал ей пять тысяч на «дорогой укол».
Он побледнел. Стал листать дальше, и с каждым новым фото его лицо становилось всё более растерянным.
— Надя, это… наверное, старые фото. Она просто поздно выложила…
— Дата публикации стоит на каждом снимке, Витя. И геолокация. Проверь сам.
Он проверил. Молчал долго. Потом попытался найти объяснение:
— Может, подруги оплатили… Или она накопила как-то…
— Накопила на пенсию в двенадцать тысяч? — я усмехнулась. — Витя, она два года нас разводит. Нет никакого дорогого лечения. Никаких срочных лекарств. Есть только её желание жить на широкую ногу за наш счёт.
Он сидел, уставившись в телефон, и я видела, как в его глазах борются две правды. Одна — очевидная, лежащая на поверхности. Другая — та, в которую он хотел верить.
— Она моя мама, Надь. Не может быть, чтобы она так… Давай я ей позвоню, выясню.
— Не надо звонить, — остановила я его. — Она соврёт. Придумает очередную историю. Скажет, что подруга оплатила, или что это был подарок, или что фото старые. А ты ей поверишь, потому что хочешь верить. Так?
Он не ответил. Опустил голову. И я поняла — да, именно так и будет. Людмила Петровна умела манипулировать сыном. Она делала это годами, ещё до нашей свадьбы. Превращала его в послушного мальчика, который не мог отказать маме ни в чём.
Но я больше не собиралась быть частью этой игры.
— Витя, слушай меня внимательно. Завтра я еду к твоей матери. И мы поговорим. Без тебя. Женский разговор.
Он вскинул голову, испуганно:
— Надя, не надо, пожалуйста. Давай я сам с ней…
— Нет. Ты не сможешь. Она тебя вокруг пальца обвела за две минуты. А мне терять уже нечего.
На следующий день я взяла выходной и поехала к свекрови. Жила она в небольшой двушке на окраине. Когда я поднималась по лестнице, сердце колотилось где-то в горле. Но я твёрдо знала — пути назад нет.
Людмила Петровна открыла дверь в халате, явно не ожидая гостей.
— Надя? Что случилось? Витя в порядке?
— Виктор в порядке. А вот у меня к вам разговор.
Я прошла в квартиру, не дожидаясь приглашения. Свекровь захлопнула за мной дверь, её лицо стало настороженным.
— Проходи на кухню, — буркнула она.
На кухне я огляделась. Новая микроволновка. Кофемашина последней модели. На подоконнике стояли дорогие орхидеи в красивых горшках. На столе лежал глянцевый журнал о путешествиях.
Я достала телефон и положила на стол, открыв фото из Сочи.
— Объясните, пожалуйста.
Свекровь глянула на экран. На секунду я увидела, как в её глазах мелькнула паника, но она быстро взяла себя в руки.
— Надя, это не то, что ты думаешь…
— Это именно то, что я думаю. Вы два года врали нам про лечение и выкачивали деньги на свои развлечения.
Она выпрямилась, и её лицо стало жёстким.
— Я ничего не выкачивала. Витя — мой сын, и он помогает матери. Это его долг.
— Долг помогать — да. Долг спонсировать вашу курортную жизнь, пока мы живём впроголодь — нет.
— Девочка, я всю жизнь его поднимала одна! — свекровь повысила голос. — Отец бросил, я горбатилась на двух работах! Теперь моя очередь отдыхать!
— За чужой счёт? Обманом?
— Это не обман! Я просто не хочу быть обузой. Говорю, что на лечение — чтобы Витя не переживал. А сама откладываю и живу, как хочу. В чём проблема?
Я медленно выдохнула. Она действительно не видела проблемы. В её картине мира она имела право на все наши деньги просто потому, что родила Виктора.
— Людмила Петровна, слушайте внимательно. С сегодняшнего дня мы прекращаем переводы. Полностью.
Она вскочила:
— Как это прекращаете?! Ты не имеешь права! Это мой сын, не ты решаешь!
— Я уже решила. И Виктору всё показала. Он в курсе.
— Ври больше! Витя никогда не бросит мать!
Я встала и посмотрела ей прямо в глаза:
— Проверим. Вот вам совет — ищите работу. Пенсия маленькая, понимаю. Но моя зарплата больше вам не поможет оплачивать рестораны.
Свекровь побагровела:
— Неблагодарная! Думала, сына отобьёшь? Он всегда выберет мать, запомни!
— Посмотрим, — спокойно ответила я и направилась к выходу.
За спиной она что-то кричала, но я уже не слушала. Я вышла на улицу и впервые за два года почувствовала, что могу дышать полной грудью.
Дома меня ждал Виктор. Он сидел на кухне с потухшим лицом.
— Она звонила. Плакала. Говорит, что ты её оскорбила.
Я села напротив.
— Витя, твоя мать два года нас обманывала. Она не больна. У неё нет никакого лечения. Есть только желание жить за наш счёт. И она будет продолжать, пока ты ей это позволяешь.
Он молчал. Я видела, как ему тяжело. Рушился образ идеальной матери-жертвы, которую он носил в голове всю жизнь.
— Надь, но она же моя мама…
— И это не обсуждается. Но я больше не буду участвовать в этом. С завтрашнего дня я открываю отдельный счёт. Моя зарплата идёт туда. Ты можешь помогать матери, если хочешь — но только из своих денег.
Он поднял на меня глаза:
— Это же… получается, мы делим бюджет?
— Именно. Пятьдесят на пятьдесят. Я плачу свою половину за квартиру, еду, коммуналку. Ты — свою. А что останется — каждый тратит как хочет. Ты хочешь спонсировать мать — твоё право. Но на мои деньги.
Он сидел, переваривая сказанное. А я смотрела на него и вдруг поняла — впервые за много лет я не чувствую вины. Не чувствую, что должна жертвовать собой ради кого-то. Я просто ставлю границы. Нормальные, здоровые границы.
— Договорились? — спросила я.
Он кивнул. Медленно, но кивнул.
Через три месяца моя жизнь изменилась до неузнаваемости. Я купила себе новую зимнюю куртку — красивую, тёплую, именно такую, какую хотела. Мы с подругой съездили на выходные в соседний город, просто так, развеяться. Я записалась на курсы английского, о которых мечтала давно. Холодильник мы всё-таки купили — пополам, как договаривались.
Людмила Петровна пыталась давить через Виктора ещё месяц. Звонила, плакала, манипулировала. Он несколько раз скидывал ей деньги — но уже из своей зарплаты, не из общего бюджета. Потом как-то резко прекратил. Сказал только: «Она устроилась консультантом в магазин. Зарплата небольшая, но она справится».
Я не злорадствовала. Просто поняла — каждый должен нести ответственность за свою жизнь. Свекровь сделала выбор обманывать — получила последствия. Виктор сделал выбор верить матери слепо — тоже получил урок. А я наконец-то сделала выбор ценить себя.
И знаете что? Это было лучшее решение в моей жизни.
— Паш, может, нам стоит поговорить с ней серьёзно? Объяснить, что мы хотим жить отдельно? — взмолилась я, когда свекровь в очередной раз пот