Звонок в дверь раздался в восемь утра, когда Татьяна ещё не успела допить свой первый кофе. Она замерла с чашкой в руках, прислушиваясь. Никто не должен был приходить в такую рань. Муж Виктор уехал на работу час назад, подруги знали, что до десяти она не принимает гостей.
Звонок повторился. Длинный, требовательный, нетерпеливый.
Татьяна поставила чашку на столешницу и пошла открывать. На пороге стояла её свекровь Нина Григорьевна с двумя огромными чемоданами и видом человека, который пришёл навсегда.
— Доброе утро, невестка! Не ожидала? А я вот решила — хватит мне одной киснуть в своей развалюхе. Буду жить у вас. Витенька вчера звонил, сказал, что у вас вторая комната пустует. Вот я и подумала — зачем добру пропадать?
Татьяна открыла рот, но слова застряли где-то в горле. Свекровь уже протискивалась мимо неё в коридор, волоча за собой чемоданы.
— Витя тебе разве не сказал? Ах, этот мальчик, вечно всё забывает! Ну ничего, главное — я здесь. Где тут у вас можно расположиться?
Нина Григорьевна двинулась по коридору, заглядывая в комнаты. Татьяна стояла у открытой двери, чувствуя, как холодный ноябрьский воздух заползает в квартиру. Её квартиру. Ту самую, которую она купила на деньги, заработанные за пять лет работы дизайнером. До копейки сама.
— Свекровь, подождите, — наконец выдавила она. — Какое переселение? Мы с Виктором ничего такого не обсуждали.
Нина Григорьевна обернулась. На её лице появилось выражение искреннего удивления, замешанного на лёгкой обиде.
— Как не обсуждали? Витенька мне вчера прямо сказал: мама, приезжай, мы тебя ждём. Он что, с тобой не согласовал? Ну, это уже ваши семейные дела, вы потом разберётесь. А пока покажи мне комнату, я с дороги устала.
Татьяна медленно закрыла входную дверь. В голове билась одна мысль: Виктор. Он знал. Он всё это спланировал за её спиной.
Свекровь уже хозяйничала в гостевой комнате, распахивая шкафы и цокая языком.
— Пылища-то какая! Вы что, никогда здесь не убираете? Ну ничего, я наведу порядок. Заодно и во всей квартире. Давно пора, а то живёте как студенты.
Татьяна стояла в дверях, наблюдая, как свекровь выкладывает из чемодана аккуратно сложенные вещи. Халаты, тапочки, какие-то баночки с лекарствами. Целая жизнь, упакованная в два чемодана. И эта жизнь собиралась развернуться прямо здесь, в её доме.
— Нина Григорьевна, — Татьяна старалась говорить спокойно, хотя внутри всё клокотало. — Давайте дождёмся Виктора. Мне кажется, произошло какое-то недоразумение.
— Какое недоразумение, деточка? — свекровь взмахнула рукой с зажатой в ней ночной рубашкой. — Всё предельно ясно. Мой сын пригласил меня жить в свою семью. Что тут непонятного?
— Это моя квартира, — тихо сказала Татьяна.
Нина Григорьевна замерла. Повернулась к невестке всем телом. Её глаза сузились.
— Твоя? А муж твой, значит, здесь на птичьих правах? Интересно ты рассуждаешь. В нормальных семьях всё общее. Или ты из этих современных, которые контракты брачные подписывают и деньги врозь считают?
Татьяна почувствовала, как щёки заливает жар. Но она заставила себя не отводить взгляд.
— Эту квартиру я купила до брака. На свои деньги. И решения о том, кто здесь будет жить, принимаю я.
Свекровь медленно положила рубашку на кровать. На её лице появилась улыбка, от которой у Татьяны по спине пробежал холодок.
— Понятно. Вот, значит, как ты к моему сыну относишься. К его матери. Ну что ж, подождём Витеньку. Посмотрим, что он скажет, когда узнает, что его жена родную мать на порог не пускает.
До вечера они почти не разговаривали. Нина Григорьевна всё-таки распаковала вещи и расположилась в гостевой комнате так, будто прожила там всю жизнь. Татьяна закрылась в кабинете, пытаясь работать, но мысли разбегались, как испуганные мыши.
Она набрала номер Виктора. Сброс. Ещё раз. Снова сброс. Написала сообщение: «Твоя мама у нас. С чемоданами. Ты в курсе?». Прочитано. Ответа нет.
К шести вечера Татьяна услышала, как хлопнула входная дверь. Голос Виктора, непривычно бодрый и громкий. Голос свекрови, радостный, почти детский. Она вышла из кабинета.
Виктор стоял в коридоре, обнимая мать. Увидев Татьяну, он изобразил на лице виноватую улыбку.
— Танюш, привет! Ты уже познакомилась с сюрпризом? Мама решила пожить у нас немного. Ей одной тяжело, ты же знаешь.
— Немного — это сколько? — Татьяна скрестила руки на груди.
— Ну… пока не определились. Какая разница? Места хватает.
— Виктор, можно тебя на минуту? Наедине.
Она развернулась и пошла на кухню. Слышала, как за спиной свекровь что-то шепчет сыну, как он её успокаивает. Через минуту он появился на кухне. Закрыл за собой дверь.
— Тань, ну что ты сразу в штыки?
— Ты пригласил свою мать жить к нам и не счёл нужным мне об этом сказать?
— Я хотел сделать сюрприз, — он развёл руками. — Думал, ты обрадуешься. Маме помощь нужна, а тебе — компания. Ты же целыми днями одна сидишь.
— Я работаю, Виктор. Дома. Мне нужна тишина и сосредоточенность. А не компания твоей матери, которая считает, что я неправильно живу.
— Ты преувеличиваешь. Мама просто заботливая.
— Заботливая? — Татьяна горько усмехнулась. — За те два часа, что она здесь, она успела сообщить мне, что в квартире грязно, что я не умею вести хозяйство, и что нормальные жёны не делят имущество с мужьями.
Виктор поморщился.
— Ну, мама иногда бывает резковата. Но она добрая, ты просто её не знаешь.
— Я знаю её пять лет, Виктор. И за эти пять лет она ни разу не упустила случая указать мне на мои недостатки. Но речь сейчас не об этом. Речь о том, что ты принял решение, которое касается нас обоих, без меня.
Виктор тяжело вздохнул. Сел на табуретку, потёр лицо ладонями.
— Тань, ну пойми. Мама одна. Ей плохо. Я не мог ей отказать.
— А мне, значит, мог?
— Тебе в чём отказать? Ты ничего не теряешь. Мама будет помогать по дому, готовить. Тебе же легче станет.
Татьяна смотрела на него и не узнавала. Этот человек, с которым она прожила пять лет, искренне не понимал, в чём проблема. Для него всё было просто и логично. Мама одинока, у них есть место, значит — мама переезжает. Мнение жены? Какое мнение? Разве жёны имеют мнение, когда речь идёт о маме?
— Виктор, послушай меня внимательно, — она говорила медленно, чётко выговаривая каждое слово. — Это моя квартира. Моя. Я её заработала. Я решаю, кто здесь живёт. И я не давала согласия на то, чтобы твоя мать переехала сюда.
— Но она уже здесь! Что ты предлагаешь, выгнать её на улицу?
— Я предлагаю, чтобы она вернулась к себе домой. А мы с тобой обсудили этот вопрос как взрослые люди. И если ты так хочешь жить с мамой — пожалуйста. Но без меня.
Лицо Виктора вытянулось.
— Ты что, мне ультиматум ставишь?
— Я обозначаю свои границы. Впервые за пять лет, между прочим.
Он вскочил. В глазах плескалась обида, смешанная с непониманием.
— Знаешь что? Ты эгоистка. Тебе наплевать на мою семью. Наплевать на мою мать. Ты только о себе думаешь!
— О себе? — Татьяна почувствовала, как внутри поднимается волна. — Я пять лет подстраивалась под твою мать. Терпела её замечания, её советы, её визиты без предупреждения. Я ни разу не сказала тебе, как меня это задевает. Потому что не хотела ссориться. Потому что любила тебя. А ты в благодарность привёз её жить в мой дом, даже не спросив меня.
— Наш дом!
— Нет, Виктор. Мой. И документы это подтверждают.
Он замолчал. Стоял посреди кухни, сжимая и разжимая кулаки. На его лице отражалась борьба: злость, растерянность, обида. Татьяна видела, как он пытается найти аргументы, как перебирает в голове варианты. И не находит.
— Я поговорю с мамой, — наконец выдавил он. — Объясню ситуацию.
— Нет, Виктор. Ты отвезёшь её домой. Сегодня.
— Сегодня?! Она только приехала! Она устала!
— Она приехала без приглашения. В мой дом. На основании твоего вранья.
— Я не врал! Я просто…
— Ты сказал ей, что мы её ждём. А я её не ждала. Это враньё.
Виктор открыл рот, закрыл. Снова открыл.
— Ладно. Хорошо. Я… я поговорю с ней.
Он вышел из кухни. Татьяна слышала приглушённые голоса из коридора. Потом — громкий, возмущённый голос свекрови. Потом — тишина. Потом — звук открывающейся двери кухни.
На пороге стояла Нина Григорьевна. Её лицо пылало праведным гневом.
— Так вот ты какая, невестка! — она выплюнула это слово, как ругательство. — Мой сын хотел как лучше, хотел семью объединить. А ты! Ты его против матери настраиваешь! Ты его от меня отбираешь!
— Нина Григорьевна, — Татьяна говорила ровно, хотя сердце колотилось где-то в горле. — Никто вашего сына не отбирает. Но это моя квартира, и я имею право решать, кто в ней живёт.
— Твоя квартира! — свекровь всплеснула руками. — Слышишь, Витя? Она тебя в грош не ставит! Для неё ты никто! Гость в собственном доме!
Виктор стоял за спиной матери, бледный и растерянный. Он смотрел на Татьяну с немым укором, будто она предала его.
— Мама, успокойся, — промямлил он. — Давай поговорим спокойно…
— О чём тут говорить?! — свекровь резко развернулась к сыну. — Она тебя не уважает! Меня не уважает! Выгоняет родную мать на улицу! Это что за жена такая? Это не жена, это… это змея!
Татьяна сделала глубокий вдох. Потом ещё один. Она чувствовала, как на неё накатывает странное спокойствие. То самое, которое приходит, когда решение уже принято.
— Нина Григорьевна, — её голос звучал почти ласково. — Вы совершенно правы. Я не та жена, которая нужна вашему сыну. Ему нужна женщина, которая будет слушаться вас беспрекословно. Которая отдаст вам своё пространство, своё время, своё достоинство. Я такой женщиной быть не могу. И не хочу.
Она повернулась к Виктору.
— Ты сделал свой выбор, когда привёз её сюда без моего ведома. Ты показал, чьё мнение для тебя важнее. Я это поняла. И приняла.
— Тань, ты что несёшь? — он шагнул к ней. — Какой выбор? Я просто хотел…
— Ты хотел, чтобы я прогнулась. Как всегда. Смолчала, стерпела, приняла. Но знаешь что? Больше не буду.
Она обошла их и направилась в коридор. Открыла дверь гостевой комнаты, где на кровати лежали аккуратно разложенные вещи свекрови.
— Вот ваши чемоданы, Нина Григорьевна. Виктор поможет вам собраться. Такси я вызову.
— Ты… ты серьёзно?! — свекровь задохнулась от возмущения. — Витя! Ты это так оставишь?!
Виктор стоял в коридоре, переводя взгляд с матери на жену и обратно. На его лице было написано отчаяние загнанного зверя.
— Тань, может, не надо так резко? Давай обсудим…
— Мы уже обсудили. Решение принято.
— Какое решение?! — он почти кричал. — Ты же рушишь всё!
— Нет, Виктор. Это ты разрушил. В тот момент, когда решил, что можешь распоряжаться моим домом и моей жизнью без моего согласия. Я просто подвожу итог.
Нина Григорьевна начала собирать вещи. Её руки дрожали, губы шептали что-то неразборчивое. Виктор топтался рядом, не зная, что делать.
— Мама, подожди, я разберусь…
— Чего ждать, сынок? — свекровь швырнула халат в чемодан. — Ты же видишь, какая она. Я тебе сразу говорила — не та девка. Не нашего круга. Гордячка, эгоистка. Думает, раз квартира её — значит, она тут царица.
Татьяна стояла в дверях, наблюдая за этой сценой. Она ждала, что почувствует боль, обиду, злость. Но внутри была только тишина. И облегчение.
— Виктор, — сказала она негромко. — Ты можешь поехать с мамой. Если хочешь.
Он замер. Посмотрел на неё с непониманием.
— В смысле — поехать?
— В прямом. Отвезти её. Остаться. Жить там. Это твой выбор.
— Ты меня выгоняешь?!
— Нет. Я даю тебе возможность выбрать. Без давления. Без манипуляций. Просто выбрать — где ты хочешь быть. С кем.
Тишина. Только свекровь продолжала возиться с чемоданами, бормоча себе под нос.
Виктор смотрел на Татьяну. Она видела в его глазах страх. Не любовь, не боль расставания — страх. Страх остаться без удобной жизни. Без квартиры, которая не его. Без жены, которая зарабатывает больше. Без статуса, который он себе присвоил.
— Я… я не понимаю, чего ты добиваешься, — выдавил он.
— Уважения, Виктор. Простого человеческого уважения. Которого у тебя ко мне никогда не было.
Она развернулась и ушла на кухню. Допила остывший кофе. Вымыла чашку. Слышала, как в коридоре хлопает дверь, как грохочут чемоданы, как сдавленно плачет свекровь, как Виктор что-то бубнит.
Потом стало тихо.
Татьяна вышла в коридор. Пусто. На вешалке не было куртки Виктора. На полке — его ключей.
Она подошла к окну в гостиной. Внизу, у подъезда, Виктор грузил чемоданы в такси. Свекровь уже сидела на заднем сиденье. Он обошёл машину, открыл переднюю дверь. На секунду остановился. Поднял голову, посмотрел на окна.
Татьяна отступила в тень.
Машина уехала.
Она стояла у окна ещё долго. Смотрела на пустой двор, на качели, на которых никого не было, на фонари, загорающиеся в сгущающихся сумерках.
Потом достала телефон. Набрала номер подруги.
— Лен, привет. Да, нормально. Слушай, ты не хочешь сегодня ко мне заехать? Есть бутылка вина и история, которую нужно рассказать. Да, интересная. Можно сказать — с хорошим концом.
Она положила телефон и улыбнулась. Впервые за весь день.
Квартира вокруг неё была тихой и пустой. Но это была хорошая пустота. Пустота, в которой можно дышать. Пустота, в которой можно быть собой.
Через неделю Виктор прислал сообщение. Длинное, путаное, полное оправданий и обвинений. Он писал, что она его не поняла, что он хотел как лучше, что мама — это святое, что она, Татьяна, слишком гордая, слишком независимая, слишком… слишком.
Татьяна прочитала. Подумала. Написала в ответ одно слово: «Развод».
И заблокировала номер.
Спустя три месяца она сидела в том же кафе, где они когда-то познакомились с Виктором. Пила латте, листала журнал. К столику подошла официантка — молодая девушка с усталыми глазами.
— Простите, можно вас спросить? — она замялась. — Вы же Татьяна Морозова? Дизайнер?
Татьяна кивнула.
— Я видела ваши работы в интернете. Вы такая… такая смелая. И в творчестве, и вообще. Моя мама говорит, что женщина должна терпеть ради семьи. А я не хочу терпеть. Это плохо?
Татьяна отложила журнал. Посмотрела на девушку.
— Знаешь, — сказала она, — терпеть — это не подвиг. Это привычка. А привычки можно менять. Главное — помнить, что ты человек. Не приложение к кому-то. Не функция. Человек. И твоя жизнь принадлежит тебе.
Девушка улыбнулась. Робко, но светло.
— Спасибо.
Она ушла. Татьяна смотрела ей вслед и думала о том, как странно устроена жизнь. Иногда нужно потерять всё, чтобы найти себя. Иногда нужно сказать «нет», чтобы наконец услышать своё собственное «да».
За окном шёл снег. Первый снег этой зимы. Белый, чистый, новый.
Как её жизнь.
Устами младенца