Нотариус протянула мне документы через стол, и я почувствовала, как пальцы онемели. Свидетельство о праве на наследство. Квартира на Пушкинской. Моя квартира. Та самая, которую купила бабушка ещё в семидесятых, где я провела всё детство, где пахло яблочным пирогом и старыми книгами. Квартира, в которой я не была семь лет.
Семь лет назад я уехала из этого города, сбежала от токсичных родственников, от их бесконечных претензий и манипуляций. Свекровь тогда сказала мне в лицо: «Ты пустоцвет, Катя. Бесплодное дерево. Зачем ты моему сыну нужна?» И я ушла. Развелась, сменила город, начала всё с нуля. А теперь бабушка, единственный человек, который всегда был на моей стороне, ушла. И оставила мне это наследство.
— Вам нужно подписать здесь, здесь и здесь, — голос нотариуса вернул меня к реальности.
Я поставила подписи, взяла документы и вышла на улицу. Апрельское солнце било прямо в глаза, но я его почти не чувствовала. В кармане завибрировал телефон. Номер незнакомый, но городской. Я ответила.
— Катерина? Это Зинаида Павловна.
Свекровь. Голос я узнала сразу, хотя прошло столько лет. Тот же металлический тон, тот же напор.
— Я слышала, что ты получила наследство. Квартиру на Пушкинской.
— Откуда вы знаете? — вырвалось у меня прежде, чем я успела подумать.
— У меня есть связи в городе. Слушай, Катя, нам надо встретиться. Поговорить. Это важно.
Каждая клетка моего тела кричала: «Брось трубку! Беги!» Но что-то удержало меня. Любопытство? Или желание наконец закрыть эту главу?
— Хорошо. Завтра в три, кафе «Старый город».
На следующий день я пришла на пятнадцать минут раньше. Села у окна, заказала кофе. Нервы были натянуты, как струны. Зинаида Павловна появилась ровно в три. Она почти не изменилась. Та же подтянутая фигура, тот же аккуратный пучок седых волос, та же дорогая брошь на вороте блузки. Только морщины стали глубже.
Она села напротив, сложила руки на столе и посмотрела мне прямо в глаза.
— Ты хорошо выглядишь.
— Спасибо.
Официантка принесла ей чай. Свекровь отпила глоток, поставила чашку на блюдце. Пауза затянулась.
— Катя, я не буду ходить вокруг да около. Квартира на Пушкинской — это хорошее наследство. Но ты же не собираешься возвращаться в наш город?
— Пока не знаю.
— Понимаю. Тогда давай я сделаю тебе предложение. Я куплю эту квартиру. Дам хорошую цену, выше рыночной. Тебе не придётся тратить время на агентов, показы, все эти хлопоты.
Я почувствовала, как внутри что-то сжалось. Значит, вот зачем она меня искала. Не извиниться за семь лет назад. Не спросить, как у меня дела. А выцыганить квартиру.
— Зачем вам эта квартира? У вас же есть своя.
Свекровь слегка наклонила голову, и на её губах появилась улыбка. Не тёплая, а такая, какой улыбаются при удачной сделке.
— Для Кирилла. Ты же знаешь, он женился снова. У них родился сын. Мой внук. Им тесно в однушке. А квартира на Пушкинской — это три комнаты, хороший район. Идеально для молодой семьи.
Кирилл. Мой бывший муж. Тот самый, который семь лет назад стоял рядом со своей матерью и молчал, когда она называла меня пустоцветом. Который не сказал ни слова в мою защиту. Который выбрал маму вместо жены.
— Сколько вы предлагаете?
— Семь миллионов. Наличными. Быстро и без лишних вопросов.
Я знала рыночную стоимость. Квартира тянула минимум на девять, а с ремонтом и на десять. Свекровь предлагала на треть меньше и называла это «выше рыночной».
— Мне нужно подумать.
— Конечно, конечно. Только долго не тяни, Катенька. Знаешь, такие дела лучше решать быстро, пока ситуация не изменилась.
Что она имела в виду под «ситуацией»? Я не стала спрашивать. Мы попрощались. Свекровь ушла первой, оставив меня с холодным кофе и тяжёлыми мыслями.
Вечером я поехала на Пушкинскую. Поднялась на третий этаж. Дверь открылась со скрипом — замок нужно было смазать. Квартира встретила меня запахом пыли и чего-то неуловимо знакомого. Я прошла по комнатам. Здесь ничего не изменилось. Та же мебель, те же обои, даже фотографии на стенах остались на своих местах. Бабушка будто законсервировала время.
Я остановилась в большой комнате, где раньше была моя детская. Подошла к окну. Отсюда был виден парк, качели, где я каталась в пять лет. В груди разлилось что-то тёплое и болезненное одновременно. Это был мой дом. Единственное место, где меня любили просто так, без условий.
Телефон снова завибрировал. Свекровь. Я не стала отвечать. Но сообщение пришло следом: «Катя, я увеличиваю предложение до восьми миллионов. Это последняя цена. Жду ответа до пятницы».
До пятницы оставалось три дня.
Я легла на старый диван и закрыла глаза. Нужно было принять решение. Продать квартиру свекрови и получить деньги? Или оставить её себе и разобраться со всем самой?
На следующее утро я пошла в агентство недвижимости. Риелтор, молодая девушка с блокнотом, внимательно выслушала меня и кивнула.
— Квартира хорошая. Район отличный. Мы легко продадим её за десять миллионов. Максимум месяц.
— А если я захочу сдавать?
— Аренда пойдёт за пятьдесят тысяч в месяц. Может, чуть больше, если сделаете косметический ремонт.
Я поблагодарила её и вышла. Значит, свекровь предлагала мне на два миллиона меньше реальной цены. И при этом улыбалась и говорила про «хорошую цену». Я почувствовала, как внутри закипает что-то горячее и злое.
В четверг свекровь позвонила снова.
— Катя, ты подумала? Завтра пятница, мне нужен ответ.
— Зинаида Павловна, я узнала рыночную стоимость квартиры. Она стоит десять миллионов, а не восемь.
Пауза. Я слышала её дыхание в трубке.
— Откуда такие цифры? Ты же понимаешь, риелторы всегда завышают. Я предлагаю реальные деньги. Сейчас. Без всяких рисков.
— Вы предлагаете на двадцать процентов меньше. И называете это помощью.
— Катерина, не будь неблагодарной. Я пытаюсь помочь тебе и своему сыну. Это же семейное дело.
Слово «семья» ударило, как пощёчина. Семья. Та самая, которая выгнала меня семь лет назад. Та самая, где невестка всегда была чужой.
— Зинаида Павловна, я не буду продавать вам квартиру. Ни за восемь, ни за десять миллионов.
— Что? Ты с ума сошла? Тебе больше никто столько не предложит!
— Возможно. До свидания.
Я бросила трубку. Руки дрожали, но на душе вдруг стало легко. Впервые за семь лет я сказала свекрови «нет». И не сломалась.
Пятница прошла спокойно. Я разбирала вещи в квартире, решала, что оставить, что выбросить. Вечером позвонила мама.
— Катюш, я слышала, что ты отказала Зинаиде Павловне. Она звонила мне, жаловалась.
— Жаловалась?
— Говорит, что ты неразумная. Что упускаешь выгодное предложение. Просила меня с тобой поговорить.
— И что ты ей ответила?
Мама помолчала.
— Я сказала, что это твоя квартира и твоё решение. И что я тебя поддерживаю.
Слёзы подступили к горлу. Мама никогда не была на моей стороне в конфликте со свекровью. Всегда говорила: «Потерпи. Не ссорься. Семья важнее». А теперь она поддержала меня.
— Спасибо, мам.
— Знаешь, Катя, я много думала об этом. О том, как мы тебя не защитили тогда. Как я молчала, когда она говорила тебе гадости. Мне стыдно. Прости меня.
Я закрыла глаза и сглотнула комок в горле.
— Я уже простила, мам. Давно.
Мы попрощались. Я легла на диван и уставилась в потолок. Значит, свекровь начала атаковать через родственников. Классическая тактика. Но на этот раз это не сработало.
В субботу утром я проснулась от стука в дверь. Резкого, настойчивого. Я подошла к глазку. На площадке стояла свекровь. Одна. Без Кирилла, без невестки. Я открыла дверь, но цепочку не сняла.
— Зинаида Павловна, что вы хотите?
— Поговорить. Нормально поговорить, без телефонов.
Я сняла цепочку и пропустила её внутрь. Свекровь прошла в гостиную, огляделась. На её лице мелькнуло что-то похожее на удивление.
— Ничего не изменилось.
— Бабушка не любила перемены.
Она села на диван, положила сумочку рядом. Я осталась стоять.
— Катя, давай начистоту. Ты не собираешься жить в этой квартире. Ты построила жизнь в другом городе. Зачем тебе держаться за это?
— Может, я хочу сдавать. Пассивный доход.
— За пятьдесят тысяч в месяц? Это копейки. Лучше продай и вложи деньги во что-то стоящее.
Я присела на подлокотник кресла напротив.
— Вы всё ещё не понимаете, правда? Дело не в деньгах.
— Тогда в чём?
— В том, что семь лет назад вы назвали меня пустоцветом. При всей семье. И ваш сын не встал на мою защиту. Он молчал. А потом вы выжили меня из его жизни. И теперь вы пришли за моей квартирой. За наследством от единственного человека, который меня любил.
Свекровь побледнела. Она открыла рот, но я продолжила.
— Вы хотите эту квартиру для Кирилла и его новой семьи. Для его сына. Вашего внука. А знаете, что я думаю? Пусть они живут в однушке. Пусть почувствуют, каково это — быть стеснёнными в средствах. Пусть Кирилл поймёт, что в жизни не всё решает мамина помощь.
— Ты мстишь ребёнку? Маленькому мальчику?
— Я не мщу. Я просто не помогаю. Это разные вещи.
Свекровь встала. Лицо её было белым, губы сжаты в тонкую линию.
— Ты стала жёсткой.
— Нет. Я стала защищать свои границы. Вы научили меня этому. Спасибо за урок.
Она взяла сумочку и пошла к выходу. У двери обернулась.
— Ты пожалеешь об этом.
— Возможно. Но это будет моё решение и моё сожаление.
Дверь захлопнулась. Я осталась одна в квартире, наполненной воспоминаниями. Села на пол, прислонилась спиной к стене. Внутри был странный коктейль эмоций — облегчение, грусть, гнев, свобода.
Я достала телефон и позвонила риелтору.
— Здравствуйте, это Катерина. Помните, я приходила насчёт квартиры на Пушкинской? Я хочу её сдавать. Давайте обсудим детали.
Через два месяца в квартире жила молодая пара с ребёнком. Учителя. Они платили исправно, бережно относились к вещам. Иногда присылали мне фотографии — как повесили новые шторы, как ребёнок играет на том самом ковре, на котором играла я. Было странно видеть чужих людей в бабушкином доме. Но это было правильно. Квартира снова была наполнена жизнью.
Свекровь больше не звонила. Я слышала от мамы, что Кирилл с семьёй переехали в другой район, взяли ипотеку. Зинаида Павловна помогла им с первым взносом, но денег хватило только на двушку. Не на Пушкинской, а где-то на окраине.
Мне не было её жалко. Не было жалко и Кирилла. Они получили ровно то, что заслужили — жизнь без моей помощи.
А я получила своё — свободу. Свободу говорить «нет». Свободу защищать своё. Свободу не чувствовать себя виноватой за то, что я не позволила манипулировать собой.
Бабушка всегда говорила: «Катенька, запомни — твоё счастье не должно зависеть от чужого одобрения». Тогда я не понимала этих слов. Теперь понимала. И квартира на Пушкинской стала для меня не просто наследством. Она стала символом. Символом того, что я наконец научилась ценить себя.
Прошёл год. Я вернулась в город на день рождения мамы. Зашла на Пушкинскую, проверить, как дела у жильцов. Поднималась по лестнице и вдруг услышала детский смех из-за двери. Звонкий, радостный. Я улыбнулась.
Бабушка была бы довольна. Её квартира снова стала домом. Не для токсичных родственников, а для людей, которые умеют ценить тепло и уют.
Я спустилась вниз, вышла на улицу. Солнце светило ярко, воздух пах весной. В кармане телефон завибрировал. Сообщение от риелтора: «Жильцы хотят продлить договор ещё на год. Согласны?»
Я набрала ответ: «Согласна. Пусть живут».
И пошла дальше. Лёгкой походкой. Свободная от прошлого. Свободная от чужих ожиданий. Просто свободная.
Внебрачный сын мужа оспорил завещание