Ключи от нашей квартиры Регина швырнула на стол так, что они проскользили по полировке и упали на пол. Но никто не бросился их поднимать — все трое стояли в прихожей, глядя друг на друга, как участники дуэли, забывшие правила.
— Повтори, что ты только что сказал, — голос Регины звучал непривычно тихо, почти ласково. Так говорят с неизлечимо больными. — Повтори, потому что мне показалось, что ты сошёл с ума.
Антон переступил с ноги на ногу. Рядом с ним стояла его мать, Зинаида Павловна, — крупная женщина с копной крашеных волос цвета спелой вишни и выражением лица победившего полководца. Она держала в руках связку документов и смотрела на невестку с тем особым снисхождением, с каким смотрят на капризных детей.
— Я сказал то, что сказал, — Антон избегал прямого взгляда, изучая рисунок на обоях. — Мы с мамой всё обсудили. Квартира переоформляется на неё. Так будет правильно.
Регина сделала шаг назад. Ей показалось, что пол под ногами превратился в тонкий лёд, и любое резкое движение обрушит её в чёрную ледяную воду.
— Эту квартиру мы покупали вместе. Три года, Антон. Три года мы копили. Я работала на двух работах, отказывала себе во всём. Мы даже в отпуск не ездили, потому что каждая копейка шла на первоначальный взнос. И теперь ты говоришь мне, что она будет принадлежать твоей маме?
Зинаида Павловна шагнула вперёд, заслоняя сына своим массивным телом. Она двигалась по чужой квартире с хозяйской уверенностью, словно уже примеряла эти стены на себя.
— Региночка, ты не горячись, — голос свекрови лился мёдом, густым и приторным. — Мы же не враги тебе. Просто так разумнее. У Антоши работа нестабильная, мало ли что случится. А если квартира на мне — никакие кредиторы не страшны. Защита имущества, понимаешь? Юристы так советуют. Мы о вашем благополучии думаем.
— О нашем благополучии? — Регина почувствовала, как к горлу подступает горький смех. — Вы думаете о нашем благополучии, забирая нашу квартиру?
— Не забираю, а беру под защиту, — Зинаида Павловна поправила причёску с видом человека, которому надоело объяснять очевидное. — Вы же всё равно тут живёте. Ничего не меняется. Просто бумажки другие.
— Бумажки, — эхом повторила Регина. Она перевела взгляд на мужа. — Антон, посмотри на меня. Ты понимаешь, что делаешь?
Антон наконец поднял глаза. В них читалась смесь упрямства и детской обиды — так смотрят мальчишки, которых застукали за воровством конфет, но они всё равно убеждены в своём праве на сладкое.
— Я делаю то, что должен. Мама одна. У неё никого нет, кроме меня. Она всю жизнь на меня потратила, а теперь что, на улице должна остаться? Ты знаешь, в какой халупе она живёт. А тут — нормальные условия.
— Так. Стоп, — Регина подняла руку. — Ты хочешь сказать, что твоя мать собирается здесь жить? С нами?
Тишина, повисшая в прихожей, ответила на вопрос лучше любых слов. Зинаида Павловна даже не стала притворяться смущённой. Она деловито сняла пальто и повесила его на вешалку — туда, где обычно висела куртка Регины.
— А что тут такого? — пожала она плечами. — Комнат две, места хватит. Я много места не занимаю. Буду вам помогать по хозяйству, готовить. Антошенька так любит мои пирожки с капустой. А то ты его, небось, одной яичницей кормишь.
— Я кормлю его так, как он просит, — процедила Регина. — И вообще, какое это имеет отношение к переоформлению квартиры?
Зинаида Павловна улыбнулась — той особой улыбкой, которая не касается глаз.
— Самое прямое, дорогая. Не могу же я жить в квартире, которая мне не принадлежит. Это унизительно. Приживалкой быть не собираюсь. А так — всё по-честному. Мой дом, моя семья, мои правила.
Регина почувствовала, как земля уходит из-под ног. Она повернулась к мужу, ища в его лице хоть тень сомнения, хоть искру здравого смысла. Но Антон смотрел в сторону, ковыряя носком ботинка порог.
— Ты знал об этом заранее, — это был не вопрос. — Ты всё спланировал с ней. За моей спиной.
— Не драматизируй, — буркнул он. — Мы просто решили, что так лучше. Тебе не понять.
— Что мне не понять? Что вы с мамой решили выкинуть меня из собственного дома? Что я теперь буду жить здесь на правах квартирантки?
— Никто тебя не выкидывает! — Антон наконец взорвался. Его голос эхом прокатился по коридору. — Хватит истерить! Ты всегда так — из мухи слона делаешь. Мама просто хочет быть рядом с нами. Это нормально! У всех так живут, тремя поколениями. А ты строишь из себя принцессу, которой персональный дворец подавай.
Зинаида Павловна скорбно покачала головой:
— Видишь, сынок? Я же говорила. Она тебя не любит. Любила бы — радовалась, что семья вместе. А она только о квадратных метрах думает. Расчётливая.
— Я расчётливая? — голос Регины дрогнул. — Я, которая влезла в долги, чтобы купить эту квартиру? Я, которая три года жила впроголодь ради нашего с Антоном будущего? Ваш сын за всё время ипотеки ни копейки сверх положенного не заработал! Каждый внеплановый платёж — мой!
— Так, — Зинаида Павловна хлопнула в ладоши, словно отгоняя надоедливую муху. — Хватит. Решение принято. Завтра в десять мы с Антошей идём к нотариусу. Ты можешь поехать с нами, подписать что нужно. Или не ехать — тогда сами разберёмся. Но квартира будет моей. Это не обсуждается.
Она прошла мимо Регины в комнату, оставляя за собой шлейф дешёвых духов и абсолютной уверенности в собственной правоте. Антон потоптался на месте, избегая взгляда жены, и пошёл следом за матерью, бормоча что-то про чай и усталость.
Регина осталась стоять в прихожей. Она смотрела на закрытую дверь комнаты и чувствовала, как внутри неё что-то медленно, со скрипом поворачивается. Не ломается — нет. Встаёт на место.
Она подняла с пола ключи. Холодный металл приятно лёг в ладонь. Регина сжала связку так крепко, что острые зубцы впились в кожу. Боль отрезвляла.
Она прошла на кухню. Там, в нижнем ящике, под стопкой полотенец, лежала папка с документами. Регина достала её и начала методично перебирать бумаги. Договор купли-продажи. Свидетельство о праве собственности. Квитанции об оплате ипотеки — каждая с её фамилией. Выписки с банковского счёта.
Она раскладывала документы на столе, словно пасьянс. Каждая бумажка — козырь. Каждая подпись — патрон в обойме.
Свекровь думала, что имеет дело с наивной девочкой, которую можно запугать громкими словами про «семью» и «заботу». Антон думал, что жена смирится, как смирялась все эти годы с его безволием и маминым диктатом. Они оба ошибались.
Регина достала телефон и набрала номер. После третьего гудка трубку сняли.
— Алло? Леонид Петрович? Это Регина, помните, я к вам обращалась по поводу консультации? Да, та самая история с квартирой. Ситуация обострилась. Мне нужна ваша помощь. Срочно.
Утро выдалось серым и промозглым. Регина почти не спала — провела ночь на кухне, изучая документы и переписываясь с юристом. К рассвету у неё был чёткий план.
Зинаида Павловна проснулась в прекрасном расположении духа. Она уже видела себя хозяйкой этой квартиры — как будет переставлять мебель, менять шторы на более «приличные», выбрасывать «эту безвкусицу», которую невестка называла декором.
— Антошенька, вставай! — пропела она, заглядывая в спальню, где сын ворочался на диване. Регина закрылась в спальне одна, и он не решился ломать дверь. — Нам к десяти к нотариусу. Не хочу опаздывать.
Антон что-то промычал в ответ. Зинаида Павловна прошла на кухню и застыла на пороге.
За столом сидела Регина. Перед ней лежали аккуратные стопки документов. Рядом стояла чашка остывшего кофе. Невестка выглядела спокойной — слишком спокойной.
— Доброе утро, Зинаида Павловна, — произнесла Регина ровным голосом. — Присаживайтесь. Нам нужно поговорить.
Свекровь нахмурилась. Что-то в тоне невестки ей не понравилось. Но она быстро взяла себя в руки — в конце концов, что может сделать эта размазня?
— Некогда мне рассиживаться, — фыркнула она. — Нотариус ждёт.
— Нотариус подождёт. Или вы можете поехать без меня. Но тогда я поеду в другое место. В суд.
Зинаида Павловна застыла на полпути к чайнику.
— Что ты несёшь?
— Я несу правду, — Регина взяла верхний документ из стопки. — Вот договор купли-продажи квартиры. Обратите внимание на имена покупателей. Антон Сергеевич и Регина Андреевна. Долевая собственность. Пятьдесят на пятьдесят.
— И что? Сынок свою долю на меня переоформит.
— Может попытаться, — Регина кивнула. — А вот выписки с моего счёта. За три года я внесла семьдесят три процента всех платежей по ипотеке. У меня есть каждый чек, каждый перевод, каждая квитанция. По закону это называется «неосновательное обогащение». Если Антон попытается переоформить свою долю на вас без моего согласия, я подам иск. И суд пересмотрит доли с учётом реальных вложений.
Зинаида Павловна побледнела. Но быстро собралась:
— Ты блефуешь. Какие суды? Кто тебе поверит?
— Банк поверит, — Регина достала следующий документ. — Вот справка о движении средств. Все платежи прозрачны. А ещё у меня есть переписка с Антоном, где он благодарит меня за то, что я «вытягиваю» ипотеку, пока он «ищет себя». Скриншоты заверены у нотариуса.
В этот момент в кухню ввалился заспанный Антон. Он посмотрел на мать, на жену, на документы на столе и понял, что проснулся в эпицентре катастрофы.
— Что тут происходит?
— Твоя жена угрожает, — процедила Зинаида Павловна. — Судом пугает. Как будто она тут что-то решает.
— Я не угрожаю, — Регина встала. — Я информирую. Вы вчера приняли решение за моей спиной. Теперь моя очередь.
Она подошла к окну и повернулась к ним лицом. Утренний свет падал ей за спину, превращая силуэт в чёткую, жёсткую линию.
— У вас есть два варианта. Первый: вы забываете про переоформление. Я остаюсь собственницей своей доли. Зинаида Павловна возвращается к себе домой и приезжает в гости по приглашению, а не когда ей вздумается. Мы с Антоном идём к семейному психологу и пытаемся спасти то, что осталось от брака.
Зинаида Павловна открыла рот, чтобы возразить, но Регина подняла руку:
— Я не закончила. Второй вариант: вы продолжаете свой план. Я подаю на развод, на раздел имущества и на взыскание своих вложений. Суд будет долгим и некрасивым. Квартиру, скорее всего, придётся продать, чтобы разделить. Никто из нас не получит того, чего хочет. Но я хотя бы получу свободу.
Антон смотрел на жену так, словно видел её впервые. Эта женщина, спокойно излагающая юридические последствия, не имела ничего общего с той покладистой Региной, которую он знал.
— Ты не посмеешь, — прошипел он. — Это же наш дом!
— Нет, Антон. Это мой дом. Я за него заплатила. А ты всё это время платил своей маме — вниманием, временем, решениями. Вот и живи теперь с ней.
Зинаида Павловна схватилась за сердце. Но на этот раз её театральный жест не произвёл должного эффекта.
— Сынок! — простонала она. — Ты слышишь, как она со мной разговаривает?
— Слышу, мама, — Антон опустился на стул. Он выглядел постаревшим лет на десять. — Я всё слышу.
Тишина заполнила кухню. За окном проехала машина, где-то хлопнула дверь подъезда, ребёнок крикнул во дворе. Обычные звуки обычного утра, на фоне которых рушился чей-то маленький мир.
— Мне нужно подумать, — наконец сказал Антон.
— Думай, — кивнула Регина. — У тебя есть время до конца недели. Но если я увижу хоть одну бумагу о переоформлении, разговоры закончатся.
Она собрала документы в папку и вышла из кухни. В прихожей она накинула куртку и взяла сумку.
— Ты куда? — крикнул Антон вслед.
— На работу. У меня совещание в девять. В отличие от некоторых, я не могу позволить себе прогуливать.
Дверь закрылась мягко, без хлопка. Но этот тихий щелчок прозвучал громче любого грома.
Неделя прошла в странном, напряжённом ожидании. Зинаида Павловна съехала на второй день — молча собрала вещи и уехала, бросив на прощание:
— Я этого так не оставлю.
Но оставила. Потому что Регина не шутила, и свекровь это поняла.
Антон ходил по квартире как тень собственной жизни. Он почти не разговаривал, ел то, что находил в холодильнике, и часами сидел, уставившись в телефон. Регина не знала, переписывается ли он с матерью, и не спрашивала. Ей было всё равно.
В пятницу вечером он подошёл к ней, когда она читала на диване. Сел рядом, помолчал. Потом заговорил — тихо, надломленно:
— Я не знал, что ты столько платила.
— Ты не хотел знать, — ответила она, не поднимая глаз от книги. — Тебе было удобно не знать.
— Мама сказала, что ты просто обязана… как жена… ну, вкладываться.
— Твоя мама много чего говорила. Вопрос в том, что говоришь ты.
Антон потёр лицо ладонями. Он выглядел измотанным, раздавленным.
— Я не знаю, Регина. Я всю жизнь делал то, что она говорила. Мне казалось, это правильно. Она же мать. Она плохого не пожелает.
— Не пожелает — тебе. А я для неё всегда была чужой. Помехой. Той, кто забрал её мальчика.
— Это не так…
— Это именно так, Антон. И ты это знаешь.
Он помолчал. Потом спросил — и в его голосе прозвучала детская растерянность:
— Что мне делать?
Регина наконец отложила книгу. Она посмотрела на мужа — на этого тридцатилетнего мужчину с глазами испуганного ребёнка — и почувствовала странную смесь жалости и усталости.
— Решать тебе. Я сказала свои условия. Либо мы строим нашу семью — нашу, Антон, не твою с мамой, — либо расходимся. Третьего не дано.
— А если я выберу первое? Ты простишь?
— Не знаю, — честно ответила она. — Но я готова попробовать.
Прошёл месяц. Потом два. Потом полгода.
Зинаида Павловна приезжала теперь редко — раз в две недели, по субботам, строго по приглашению. Она сидела в гостях чинно, пила чай из красивых чашек, которые Регина доставала специально для этих визитов, и почти не отпускала ядовитых замечаний. Почти.
Антон менялся медленно, со скрипом. Он начал ходить к психологу — сначала сопротивляясь, потом втянулся. Он учился говорить «нет» матери, учился принимать решения сам. Это давалось ему тяжело, как больному — первые шаги после долгой болезни.
Однажды вечером, когда они вместе готовили ужин — впервые за долгое время вместе, — Антон вдруг сказал:
— Знаешь, мама позвонила сегодня. Попросила переоформить на неё дачу деда.
Регина замерла с ножом в руке:
— И что ты ответил?
— Сказал, что подумаю.
Она молча смотрела на него. Антон выдержал паузу, потом улыбнулся — криво, неуверенно, но искренне:
— Шучу. Я сказал «нет». Первый раз в жизни сказал ей «нет» и не почувствовал себя предателем.
Регина положила нож и обняла его. Не потому что всё забыла. Не потому что всё простила. А потому что увидела: человек рядом с ней наконец-то начал взрослеть.
Дорога была длинной. Впереди ждали новые испытания, новые проверки на прочность. Свекровь не сдастся так просто — Регина это понимала. Но теперь она знала: в этой борьбе она не одна. И главное — она знала себе цену.
Вечернее солнце заглядывало в окно их квартиры — их общей квартиры, которую никто больше не пытался отнять. На подоконнике цвели фиалки, которые Регина посадила весной. Маленькие, упрямые, живучие.
Как и она сама.
«Муж решил сдать квартиру моих родителей за спиной. Но я быстро показала, кто здесь хозяин»