Нотариус открыла папку, и я увидела, как её брови поползли вверх. Она молчала слишком долго, перечитывая документ. Потом подняла на меня глаза.
— Елена Сергеевна, вы уверены, что хотите это сделать?
Я кивнула. Руки дрожали, но голос был твёрдым:
— Да. Абсолютно уверена.
За окном моросил октябрьский дождь. Я сидела в кабинете нотариуса и переписывала завещание. Моё собственное завещание. В тридцать лет.
Всё моё имущество — квартиру, машину, дачу, накопления — я оставляла племяннице Кате. Девочке, которой только исполнилось восемь лет.
Нотариус вздохнула:
— Хорошо. Распишитесь здесь и здесь.
Я подписала документ и вышла на улицу. Дождь усилился. Я шла, не раскрывая зонт, и думала о том, что привело меня сюда.
Всё началось три года назад, когда я вышла замуж за Игоря.
Помню нашу первую встречу с его матерью. Раиса Павловна встретила меня с улыбкой, обняла, поцеловала в щёку. Я подумала тогда: какая тёплая женщина, как мне повезло.
Как же я ошибалась.
Первый звоночек прозвенел через неделю после свадьбы. Раиса Павловна пришла к нам в субботу утром. Без звонка, со своим ключом.
— Игорёк спит ещё? — спросила она, проходя в квартиру. — Я принесла пирожки. Сама пекла, с капустой, как он любит.
Я стояла в халате, не проснувшись до конца.
— Раиса Павловна, доброе утро. Мы ещё спали, честно говоря…
— Ой, а что, молодым спать до десяти нормально? — усмехнулась свекровь. — В моё время в шесть утра уже весь дом был убран. Ну ладно, я на кухню пока, чайку поставлю.
Она прошла на кухню, и я услышала, как она открывает шкафы, гремит посудой, охает.
Игорь вышел из спальни, зевая.
— Мама приехала? — спросил он спокойно.
— Да. Игорь, а почему у неё есть ключ от нашей квартиры?
Он пожал плечами:
— Ну, мама же. Вдруг что-то случится, нужен будет ключ. Нормально же.
Я промолчала. Тогда промолчала.
На кухне свекровь уже расставляла тарелки.
— Вот, дети, завтракайте. Лена, у тебя чашки какие-то хрупкие. Игорь, скажи жене, пусть купит нормальные, толстые. А то эти разобьются в первую неделю.
— Мама, это наша посуда из Италии, — начала я, но Игорь перебил:
— Лен, ну правда, может, купим попроще? Эти дорогие, жалко будет, если разобьются.
Я посмотрела на мужа. Он жевал пирожок и улыбался маме.
Так и пошло.
Раиса Павловна приезжала три раза в неделю. Проверяла, как я убираюсь. Трогала пальцем полки, искала пыль. Заглядывала в холодильник.
— Лена, а почему у тебя творог обезжиренный? Игорь же не любит такой. Он с детства привык к домашнему, жирному.
— Раиса Павловна, я слежу за фигурой…
— Ой, да какая у тебя фигура? — махнула рукой свекровь. — Кожа да кости. Игорь, скажи жене, пусть нормально ест. А то родишь потом дохлого ребёнка.
Игорь кивал:
— Мама права, Лен. Надо лучше питаться.
Я сжимала кулаки под столом и молчала.
Через полгода свекровь начала намекать на ребёнка.
— Когда же вы меня бабушкой сделаете? — спрашивала она каждый раз. — Игорёк, ты же хочешь сына?
— Конечно, мам, — улыбался муж.
— Вот и скажи жене. Пора уже. Тебе тридцать, ей двадцать восемь. Часики тикают.
Я вставала из-за стола и уходила в другую комнату. Злость клокотала внутри, но я боялась её выпустить. Боялась ссоры. Боялась, что Игорь снова встанет на сторону матери.
А он всегда вставал на её сторону.
Когда свекровь критиковала мою готовку — он молчал.
Когда она приходила в нашу спальню без стука — он говорил: «Мама же, чего ты стесняешься».
Когда она переставляла мебель в нашей квартире — он улыбался: «Маме виднее, она дизайнер по образованию».
Когда я пыталась возражать — он вздыхал: «Не начинай, пожалуйста. Это же моя мама. Она хочет как лучше».
Я устала.
Но настоящий кошмар начался год назад.
Умерла моя тётя Галина. Мамина сестра, у которой я провела всё детство. Она растила меня после того, как маму не стало. Учила готовить, шить, читала мне на ночь. Она была мне почти матерью.
И вот её не стало.
На похоронах Раиса Павловна стояла рядом со мной и гладила по спине.
— Держись, Леночка, — шептала она. — Я понимаю, как тебе тяжело.
Мне тогда показалось это искренним.
А через неделю свекровь приехала к нам и спросила как бы между делом:
— Лена, а тётя квартиру кому оставила?
Я поперхнулась чаем.
— Не знаю ещё. Нотариус должна позвонить.
— Ну, наверное, тебе, — кивнула Раиса Павловна. — Других-то родственников у неё не было. Квартира хорошая, в центре. Трёшка. Это сейчас миллионов восемь стоит. Может, и больше.
Я молчала.
— Если что, мы поможем оформить всё правильно, — продолжила свекровь. — Игорь же юрист. А потом можно выгодно продать. Я знаю риелторов хороших. Без комиссии почти сделают.
— Мама, — вмешался Игорь, — рано об этом говорить.
— Почему рано? Я просто советую. Леночка же одна совсем, без родителей. Кто ей поможет, если не мы?
Я встала и ушла в спальню. Закрыла дверь и села на кровать.
Тётя только ушла. А свекровь уже считает деньги.
Игорь зашёл через пять минут.
— Лен, не обижайся на маму. Она переживает за нас.
— За нас? Или за квартиру?
Он вздохнул:
— Ну вот, опять начинается. Мама действительно хочет помочь. У неё опыт большой, она в недвижимости разбирается.
Я посмотрела на мужа и поняла: бесполезно. Он не услышит меня. Никогда не услышит.
Через две недели позвонила нотариус.
— Елена Сергеевна, приезжайте, пожалуйста. Нужно оформить наследство.
Я приехала одна. Села в кабинете, расписалась в документах. Нотариус протянула мне папку:
— Галина Николаевна завещала вам квартиру, дачу в Подмосковье и накопления на счёте. Общая стоимость имущества около девяти миллионов.
У меня перехватило дыхание.
— Девять?
— Да. Квартира в центре оценена в семь миллионов восемьсот, дача в два, остальное — деньги на счетах.
Я сидела и не могла поверить. Тётя оставила мне всё. Просто так. Потому что любила.
Вечером я рассказала Игорю.
Он обнял меня:
— Поздравляю, солнышко. Это здорово.
— Да, — я улыбнулась. — Теперь у нас будет своя квартира побольше.
Игорь помолчал:
— Вообще-то, мама предлагала вариант получше.
Я отстранилась:
— Какой вариант?
— Ну, продать твою квартиру и тётину. Купить одну большую, четырёхкомнатную. И маму к нам переселить. Ей одной тяжело, она уже не молодая.
Я молчала.
— Лен, подумай. Мама будет помогать с ребёнком, когда мы его заведём. Будет готовить, убирать. Тебе же легче станет.
— Игорь, это моё наследство. Моё. Я хочу сохранить тётину квартиру. Это память о ней.
Он нахмурился:
— Память? Лен, будь реалистом. Квартира — это деньги. Большие деньги. Мы можем улучшить жизнь всей семьи. Маме помочь. Себе условия создать. А ты хочешь ради какой-то памяти держать пустую квартиру?
— Она не пустая. Там тётины вещи, книги, мебель…
— Которые никому не нужны! — повысил голос Игорь. — Господи, Лен, ну когда ты научишься думать головой, а не сердцем?!
Он ушёл. Хлопнул дверью.
Я осталась одна.
На следующий день позвонила Раиса Павловна.
— Лена, Игорь мне всё рассказал. Ты что, правда хочешь оставить квартиру пустой?
— Раиса Павловна, это моё наследство. Моё решение.
— Твоё? — голос свекрови стал холодным. — Ничего у тебя своего нет. Ты жена моего сына. Всё, что у тебя есть, принадлежит семье. И если ты не продашь эту квартиру, я сделаю всё, чтобы Игорь с тобой развёлся.
Я не поверила своим ушам:
— Что?
— Ты слышала. Не думай, что я позволю какой-то пустоцвет распоряжаться таким имуществом. Либо ты продаёшь и вкладываешь деньги в семью, либо остаёшься без семьи.
Она повесила трубку.
Я сидела на кухне и смотрела в окно. Слово «пустоцвет» жгло изнутри. Так свекровь называла меня. За моей спиной. Пустоцвет — та, что не может родить. Та, что бесполезна.
И тут я поняла.
Всё это время я жила в клетке. Я старалась угодить. Молчала, когда хотелось кричать. Терпела, когда хотелось уйти. Я думала, что это любовь. Что это семья.
Но это была тюрьма.
Я встала, открыла шкаф и начала собирать вещи.
Игорь вернулся через час.
— Ты что делаешь? — спросил он, увидев чемодан.
— Уезжаю.
— Куда?
— В тётину квартиру.
Он побледнел:
— Лена, не надо. Давай поговорим нормально.
— О чём говорить, Игорь? Ты уже всё решил. Вместе с мамой.
— Я не всё решил! Я просто предложил вариант!
— Ты не предложил. Ты потребовал. Как всегда. Как мама требует. И ты всегда с ней соглашаешься. Всегда на её стороне.
— Она моя мать!
— А я твоя жена! — крикнула я. — Но ты об этом забыл. Для тебя я никто. Просто приложение к твоей маме.
Игорь молчал.
— Три года, — сказала я тише. — Три года я жила не своей жизнью. Делала то, что хочет твоя мама. Молчала, когда она меня унижала. Терпела, когда она называла меня пустоцветом. И ты ни разу не встал на мою защиту.
— Она не называла тебя так!
— Называла. Только что. По телефону. Спроси у неё.
Игорь отвернулся.
— И вот теперь, когда у меня появилось что-то своё, вы хотите это забрать. Контролировать. Решать за меня. Но я устала, Игорь. Я больше не хочу быть марионеткой в чужих руках.
Я взяла чемодан и пошла к двери.
— Стой! — окликнул меня муж. — Ты разрушаешь семью!
Я обернулась:
— Нет. Семью разрушила твоя мама. А ты помог ей в этом.
Закрыла дверь и ушла.
В тётиной квартире пахло лавандой. Я зашла внутри и заплакала. От облегчения. От боли. От того, что наконец-то могу дышать.
Телефон разрывался от звонков. Игорь, свекровь, снова Игорь. Я не отвечала.
Потом пришло сообщение от Раисы Павловны: «Ты пожалеешь. Игорь подаст на развод. Всё имущество поделим пополам. Включая твою драгоценную квартиру».
Я читала и чувствовала холод внутри.
Утром я позвонила юристу.
— Здравствуйте. Скажите, если квартира досталась мне по наследству во время брака, это совместно нажитое имущество?
Юрист ответила чётко:
— Нет. Наследство, полученное одним из супругов, является его личной собственностью. Оно не делится при разводе, если не были вложены совместные средства на ремонт или улучшение. Квартира — ваша.
Я выдохнула:
— Спасибо.
Написала свекрови: «Квартира не подлежит разделу. Это моё личное имущество».
Ответ пришёл мгновенно: «Тогда сиди со своим имуществом. Одна. Как та старуха, что тебе его оставила. Посмотрим, как запоёшь через год».
Я заблокировала номер.
Потом заблокировала номер Игоря.
И впервые за три года почувствовала свободу.
Месяц я провела в тётиной квартире. Перебирала вещи, читала её книги, гуляла по парку рядом. Соседка тёти, Вера Ивановна, принесла пирог.
— Леночка, как ты? Держишься?
— Держусь, Вера Ивановна.
— Галя говорила, что ты единственный человек, который её любил. Что ты приезжала не ради наследства, а просто так. От души.
Я кивнула, не в силах говорить.
— Она за два года до этого завещание написала, — продолжила соседка. — Сказала мне: отдам всё Ленке. Она одна меня не забывает. Другие родственники только когда надо появлялись. А Ленка каждый месяц приезжала, помогала, разговаривала.
— Спасибо, что рассказали.
Вера Ивановна погладила меня по руке:
— Живи тут, милая. Галя хотела бы этого. Она знала, что ты сохранишь её дом.
Через два месяца приехал Игорь.
Я открыла дверь и увидела его — худого, с тёмными кругами под глазами.
— Привет, — сказал он.
— Привет.
— Можно войти?
Я кивнула.
Мы сели на кухне. Я налила чай.
— Лен, я приехал извиниться. Я был неправ. Мама действительно перегнула палку. Она не должна была говорить тебе, что делать. И я не должен был её поддерживать.
Я молчала.
— Давай начнём сначала. Ты вернёшься, мы всё обсудим. Я поговорю с мамой, объясню ей границы. Она поймёт.
— Игорь, — сказала я медленно, — дело не только в квартире.
— В чём тогда?
— В том, что три года я не была собой. Я жила так, как хотела твоя мама. Я боялась возражать. Боялась конфликтов. Терпела унижения. И ты никогда не защитил меня. Ни разу не сказал маме: «Хватит, это перебор».
Игорь молчал.
— И я поняла: я не хочу больше так жить. Я не хочу быть тенью в чужой семье. Я хочу быть собой.
— Так что, всё? Развод?
Я посмотрела ему в глаза:
— Я хочу жить так, как хочу я. Если ты готов это принять, если ты готов стать на мою сторону — мы можем попробовать. Но если ты снова выберешь маму вместо меня — тогда да, всё.
Игорь встал:
— Это невозможно. Я не могу выбирать между вами. Она меня родила. Я её люблю. Я не могу её бросить.
— А меня бросить можешь?
Он не ответил. Ушёл, закрыв за собой дверь.
Я сидела на кухне и пила остывший чай. Слёз не было. Только облегчение.
Я не потеряла мужа. Я потеряла иллюзию, что у меня был муж.
Прошёл год.
Я оформила развод. Игорь не сопротивлялся. Квартира осталась моей. Я сделала в ней ремонт, превратила одну комнату в мастерскую. Начала шить на заказ — то, о чём мечтала всю жизнь, но не решалась.
Заказы пошли быстро. Сначала подруги, потом их знакомые. Потом совсем незнакомые люди. Я шила свадебные платья, вечерние наряды, костюмы. Работала допоздна, но это была моя работа. Моя жизнь.
Я завела кошку. Начала ходить на йогу. Подружилась с соседями. Жизнь стала тихой. Спокойной. Своей.
И вот сегодня я сидела у нотариуса и переписывала завещание.
Всё, что у меня есть, я оставляю племяннице Кате. Дочери моей двоюродной сестры. Девочке, которая приезжает ко мне каждые выходные, помогает шить, смеётся, рассказывает о школе.
Я хочу, чтобы у неё был выбор. Чтобы она знала: можно жить по-своему. Можно говорить «нет». Можно не прогибаться под чужие ожидания.
Тётя Галина дала мне не просто квартиру. Она дала мне свободу. Право выбирать. Право быть собой.
И теперь я передаю этот подарок дальше.
Через полгода, весной, в дверь позвонили.
Я открыла и увидела Раису Павловну. Она постарела. Осунулась. Опиралась на трость.
— Здравствуй, Лена, — сказала она тихо.
— Здравствуйте, Раиса Павловна.
Мы стояли на пороге.
— Можно войти?
Я кивнула.
Она прошла в квартиру, огляделась. Села в кресло.
— Красиво у тебя. Уютно.
— Спасибо.
Я налила чай. Мы сидели молча.
— Я приехала попросить прощения, — сказала свекровь. — Я была неправа. Я пыталась контролировать вашу жизнь с Игорем. Думала, что знаю лучше. Но я ошибалась.
Я слушала.
— Игорь теперь с другой женой. С той, что меня слушает во всём. И знаешь что? Он несчастен. Живёт не своей жизнью. Как ты жила со мной.
Раиса Павловна достала из сумки конверт:
— Это тебе. Деньги, которые я взяла у Игоря на ремонт в его квартире после вашего развода. Твои деньги были там тоже. Вот, возвращаю. Тридцать тысяч.
Я взяла конверт.
— Спасибо.
— Не за что. Это долг. — Свекровь встала. — Я пойду. Просто хотела сказать: ты молодец. Не сломалась. Выбрала себя. Это достойно уважения.
Она ушла.
Я стояла у окна и думала о том, что прощение — странная вещь. Оно не стирает боль. Не делает прошлое лучше. Но оно освобождает.
Я простила свекровь. Не потому что она заслужила. А потому что я заслужила покой.
Сейчас мне тридцать один год.
Я живу в квартире, которую оставила мне тётя. Шью на заказ. По выходным ко мне приезжает племянница Катя. Мы печём пироги, смотрим фильмы, говорим о жизни.
Я не спешу выходить замуж снова. Возможно, встречу кого-то. Возможно, нет.
Но я знаю точно: я никогда больше не стану жить чужой жизнью. Не буду терпеть токсичные отношения. Не буду прогибаться под чужие ожидания.
Тётя дала мне право выбирать. Право говорить «нет». Право быть собой.
И это самый ценный подарок, который я получила.
–Имей в виду, я подкаблучником не стану, – сказал Борис