— А ты что, снова к ним на дачу на выходные поедешь? — Вера с усилием отодвинула ноутбук. День был напряжённый, отчёты сыпались один за другим. Хотелось тишины, а не разговоров о родителях.
— Конечно, — спокойно ответил Лёша. — Мама просила воду включить, сарай прибить и опять возиться с этой вечно текущей бочкой. Ты же знаешь, батя с руками не дружит.
— Интересно, а если я попрошу тебя помочь мне с балконом, ты приедешь?
— Вер, не начинай, — Лёша вздохнул. — Мы же договаривались: у тебя ремонт летом, сейчас не до этого.
— Не договаривались. Это ты решил, что твоим родителям надо помочь срочно, а мои могут подождать.
Ссора была пустячной, на фоне усталости. Но она снова заставила Веру вспомнить, как всё начиналось.
Вера всегда была удобной. Старшая, «разумная», «самостоятельная», «не доставляющая хлопот». Когда Вике покупали новые кроссовки, Вере — «по остаточному принципу». Мама объясняла: «Ты уже взрослая, понимаешь». Отец молчал. А Вика обижалась, если не получала желаемое сразу.
— Ну не плачь, — утешала её Вера, отдавая свою новую толстовку. — Мне не жалко.
— А мне жалко! — вытирала нос Вика. — Но раз ты сама предлагаешь…
Потом Вика росла — с тем же выражением капризной победы. Не хотела поступать на бюджет — родители заплатили за колледж. Хотела в Испанию — выслали. Хотела назад — встретили, накормили, одели. И каждый раз с благодарностью Веры:
— Я не претендую, я сама справлюсь.
А справляться приходилось с ипотекой, двумя детьми, выгорающей карьерой и редкими признаниями:
— Ты у нас умница. Не то что Викуля…
Когда отец начал сдавать, всё повисло на Вере.
— Мы не знаем, как это всё организовать, ты же у нас с головой.
— Нам бы денег подкинуть, пока Вика ищет себя.
— Ты ближе, тебе удобнее приезжать…
Вика приезжала — с пакетами от мамы и рассказами, как тяжело жить без духовного удовлетворения. Работы подходящей нет. Мужчина бросил. Деньги заканчиваются.
— А родители? Они тебя всегда поддержат.
— Да, но на них же не вечно можно сидеть, — кривила губы Вика. — Вот если бы у меня было своё жильё, хоть маленькое… Я бы многое изменила.
Прошло лет десять. Отец уже почти не выходил из дома. Мама хрупко улыбалась на семейных встречах, но глаза у неё были уставшие. А Вера всё думала, когда же кто-то кроме неё примет на себя часть этой ответственности.
Но помощи всё не было.
Лёша — муж — часто говорил:
— Вер, ты себя в жертву приносишь, а они даже спасибо не говорят.
— Это же мои родители. Не могу же я…
— А Вика — не их дочь?
— Мама, а как ты думаешь, когда вы не сможете сами жить, кто за вами будет ухаживать?
— Ну, ты же рядом, тебе проще. У Вики жизнь ещё не устроена. Ты же не обидишься?
Эта фраза отложилась в сердце Веры, как камень. «У Вики жизнь не устроена». А кто должен был её устроить? Кто устраивал свою по ночам, на износ, в компромиссах и отказах от мечты?
И вот — мама лежит в больнице. Отец — один. Всё на Вере.
— Вер, ты молодец, что обо всём подумала, — звонит Вика. — А я пока не могу приехать, ты же знаешь, у меня смена. Потом тренинг. Потом…
— Я знаю. Ты всегда занята.
Когда мама вернулась домой, она выглядела ещё слабее. Вера снова занялась всем — анализами, меню, уходом.
А через неделю услышала:
— Вот Викуля приезжала — и настроение у меня поднялось. Всё так легко с ней, весело.
И тогда Вера впервые не смогла сдержаться:
— А вы не думали, что легко потому, что она уезжает через час? А я остаюсь с вашими таблетками, тревогами и счетами?
— Ну и что ты хочешь этим сказать? Что мы тебя насильно заставляем?
Вера не ответила. Она вдруг поняла, что ответ — не нужен. Всё уже давно сказано. И ничего не изменится.
— Лёш, я не поеду в эти выходные, — Вера смотрела в окно, где капли дождя расплывались по стеклу, словно от слёз.
— Что случилось? — он подошёл, обнял сзади.
— Просто не могу. Устала. Слишком много в этом «надо», и ни капли — «хочу».
Она не звонила родителям три дня. Её мучила совесть, но в то же время внутри росло странное чувство: облегчение.
На четвёртый день позвонила мама:
— Вера, а ты где? Мы тебя потеряли.
— Я дома.
— У отца давление подскочило, я Вику попросила заехать, она только к вечеру смогла. Всё сама — и скорую, и лекарства. Молодец.
— Хорошо. Значит, вы справились.
— Ну, ты же знаешь, что ты у нас всё равно главная. Просто иногда хочется, чтобы и Вика не чувствовала себя чужой.
В тот вечер Вера нашла в коробке старые письма — её, ещё школьные. Там было столько стремления понравиться, быть нужной, заслужить похвалу. Сколько энергии она потратила, чтобы доказать: она достойна.
И всё ради чего? Чтобы ей сказали: «Ты старшая, ты сильная, ты сама справишься».
Когда родители позвали на «семейный разговор», Вера заранее знала, о чём пойдёт речь.
— Нам нужно обсудить, как нам быть дальше, — начал отец. — Я уже не тот, сам видишь. Мама на себе всё тянет.
— Мы думали, что правильнее будет оформить квартиру на Вику, — осторожно добавила мама. — Она ведь останется с нами, если что.
— Вы серьёзно? — голос Веры задрожал. — А я? Всё, что я делаю, это не считается?
— Вера, не надо начинать, — отец повысил голос. — Мы не говорим, что ты плохая. Просто Вика — без своего угла. А ты уже обеспечена.
— Обеспечена? Это ипотека — обеспечение? Вы её подписывали? А счёт за вашу больницу — кто оплатил?
— Ты же не с улицы деньги берёшь, у тебя муж неплохо зарабатывает.
— А у Вики кто? У Вики — вы.
После этого Вера ушла, не хлопая дверью. Только Лёша понял без слов.
— Ты не обязана больше. Никому.
Прошло два месяца. Вера действительно отдалилась. Мама звонила реже, сдержаннее. Вика — никогда.
Потом Вера узнала: квартиру действительно переписали. По «доброй воле», с формулировкой «во избежание споров в будущем».
На семейный совет она пришла сама, без приглашения.
— Я много думала. Я готова помочь вам — но как посторонний человек. Вы хотели справедливости? Давайте по-взрослому.
— Что ты имеешь в виду? — напряглась мама.
— Вы живёте на моей финансовой поддержке. Я плачу по квитанциям, покупаю лекарства, привожу продукты. Я продолжу — но по договорённости. Я оформлю вам карту, на которую буду переводить конкретную сумму. Всё остальное — на усмотрение Вики. Она теперь хозяйка.
— Ты шантажируешь? — подняла брови мама.
— Нет. Я взрослая. И вы тоже.
— А как же семья? Родственные узы?
— Они у меня внутри. Но вы, кажется, давно ими не пользовались. Только долгом.
В тот вечер она плакала. Не от вины, а от странной смеси облегчения и утраты. Как будто перестала бороться за то, чего никогда не было — равного отношения.
— Что они сказали? — тихо спросил Лёша.
— Мама сказала, что я жестокая. А потом добавила: «Ну конечно, старшие всегда такие».
Он обнял её, прижал к себе.
— Всё, Вер. Ты больше никому ничего не должна.
Через неделю Вера получила письмо от нотариуса. Её просили приехать по поводу «уточнений наследственного дела». Она удивилась — родители были живы.
— Это стандартная процедура, — пояснила женщина в кабинете. — Они готовят завещание. На случай чего.
— И мне нужно приехать, чтобы…?
— Подписать отказ от претензий. Они хотят избежать недоразумений. Наследницей указана одна из дочерей.
— Имя? — спросила Вера, хотя уже знала.
— Виктория.
Вера встала.
— Я не буду ничего подписывать.
— Простите?
— Пусть они сами мне это скажут. Если решились вычеркнуть, пусть скажут это мне в лицо.
Прошёл месяц. Родители не звонили. Вика — тоже. Вере иногда снились сны: будто она снова ребёнок, приносит маме рисунок, а та, не глядя, хвалит Вику за чтение.
Она просыпалась с комом в горле. И каждый раз думала: «Может, я всё-таки перегнула? Может, нужно было объяснить ещё раз…»
Но потом вспоминала: объясняла. Сто раз. Каждый раз — терпеливо, без упрёков. Только никто не слышал. Потому что не хотел.
В пятницу вечером, под звуки дождя, раздался звонок в дверь. Вера открыла и увидела Вику — промокшую, с испуганными глазами.
— Можно войти?
Она не ждала. Просто прошла в коридор, как будто по-прежнему считала это своим правом.
Сняла капюшон, мокрые волосы прилипли к щекам.
— У нас беда, — выдохнула она.
— С родителями что-то?
— Мама сломала руку, поскользнулась во дворе. Я не справляюсь. Я не умею. Я в панике. Я им купила готовую еду — они недовольны. Папа бурчит, мама ворчит. Я уже третью ночь не сплю.
Вера ничего не ответила. Только смотрела на сестру. Впервые — не с жалостью, не с завистью. С холодной ясностью.
— А ты думала, как я справлялась, когда вас двоих тянула? Или когда мама после операции в туалет не могла встать?
— Я тогда работала…
— И я работала. Только ты могла сказать: «У меня кризис», а я — нет.
— Вер, ты злишься. Я понимаю. Просто сейчас… не могу одна.
— А мне можно было?
В тот вечер Вера не стала ехать к родителям. Она дала Вике список телефонов сиделок, врачей, объяснила, как заказывать готовые диетические блюда.
Вика сидела молча, будто впервые понимала: у сестры есть границы. И они — крепче, чем казались.
— Ты изменилась, — тихо сказала она.
— Нет, Вика. Я просто впервые перестала быть удобной.
Через неделю позвонил отец.
— Вера, мы с мамой хотели бы тебя увидеть.
— По какому поводу?
— Нам нужно поговорить.
— Вы хотите, чтобы я подписала отказ от наследства?
— Кто тебе сказал?
— Нотариус.
Он замолчал. Потом выдохнул:
— Мы думали, так будет проще. Без споров.
— Вы когда-нибудь слышали от меня слово «спор»? Я — старшая. Я всю жизнь только отдавала.
— Ну вот… Ты опять считаешь, что всё лучше знаешь. А у Вики — ничего.
— У неё теперь квартира.
— Ты у нас умная, ты поймёшь, — добавил он. — Мы хотим, чтобы было по справедливости. Без обид. Ты ведь своя крыша есть.
И в этот момент голос Веры вдруг надломился:
— А душа — есть? А уважение? Хоть что-то, кроме: «Ты сама справишься»?
Отец замолчал. А потом, почти с досадой:
— Ну что ты опять устраиваешь? Как будто тебе это всё важно. Ты же всегда была выше этого.
Вера положила трубку. Не потому, что устала. А потому, что всё стало предельно ясно.
Через месяц она снова была у нотариуса. На этот раз — по своей инициативе.
— Я хочу подготовить документы. Если со мной что-то случится — всё моё получат муж и дети. Ни одной бумаги не должно остаться открытой.
Юрист кивнул, не спрашивая лишнего.
Вера ушла с лёгкой головой. И с тяжёлым сердцем.
Вечером ей позвонил брат — двоюродный. Саша. Его она всегда уважала: единственный в семье, кто не пытался влезать в чужие дела.
— Слушай, звонил дядя. Знаешь, что сказали? Что ты отвернулась, что ты «неблагодарная».
— Я догадывалась.
— И что всё по справедливости: Вике нужнее. А ты и так на ногах.
— Понятно…
— Вер, я знаю, что это неправда. Я рядом, если что.
Она поблагодарила. И хотела уже попрощаться, но вдруг услышала в трубке:
— Он обещал по справедливости, а сам всё оставил Вике, — голос брата дрожал от злости.
Вера не ответила. Просто сжала телефон в руке. А потом пошла на кухню, включила чайник и впервые за долгое время ощутила: дышится легче.
Конфликты не всегда заканчиваются примирением. Иногда — осознанием.
А это, порой, важнее.
— Уступите мне нижнюю полку, выручите человека преклонного возраста? — обратился мужчина к Катерине