— Как это выбирай? Она же мать…
— А я жена. Должна же быть разница?
Виктор сел рядом, попытался обнять, но Катя отстранилась.
— Что ты хочешь? — устало спросил он.
Катя толкнула дверь локтем — руки были заняты тяжелыми пакетами из «Пятерочки». Запах укропа и лаврового листа ударил в нос еще в прихожей.
«Странно», — мелькнула мысль, пока она стаскивала ботинки. Раиса Петровна с утра собиралась к подруге, говорила что-то про поликлинику.
На кухне свекровь склонилась над плитой. Бордовые всплески в кастрюле, знакомый аромат — борщ. Тот самый, который Катя планировала сварить к приходу Виктора.
— Раиса Петровна, а вы разве не уходили? — Катя поставила пакеты на стол и начала вытаскивать свеклу, капусту, морковь.
— Передумала, — свекровь не обернулась, помешивая варево деревянной ложкой. — Думаю, Витьке борщец сварю. Он же голодный с работы придет.
Катя застыла, держа в руках пакет с говядиной. В животе что-то неприятно сжалось — то ли от обиды, то ли от растерянности.
— Я тоже хотела борщ приготовить, — произнесла она тише, чем намеревалась.
Свекровь наконец повернулась. Лицо у нее было невинное, почти удивленное:
— Ах, Катенька! Я думала, ты не успеешь до его прихода. Он ведь в семь будет, а сейчас уже пять. Борщ — дело неспешное.
«Успела бы», — хотелось возразить Кате, но она промолчала.
За полгода совместной жизни она поняла: спорить с Раисой Петровной — все равно что толочь воду в ступе.
У свекрови всегда находился ответ, объяснение, оправдание.
Катя прошла в комнату и плюхнулась на кровать, уставившись в потолок. Вот уже который раз одна и та же история.
Только на прошлой неделе она собиралась испечь шарлотку — любимый Викторов пирог.
Пришла с работы, а на столе уже стоит точно такая же, румяная, посыпанная сахарной пудрой.
«Витя яблочки принес, — объяснила тогда Раиса Петровна. — Думаю, пока свежие, пирожок состряпаю. Ты же не против?»
Против чего тут можно быть? Против заботы о сыне? Против желания его порадовать?
Дверь хлопнула — это Виктор вернулся.
Катя прислушалась к звукам в прихожей: шарканье ботинок, шуршание куртки, мамин радостный голос:
— Витенька! Как дела? Я тебе борщ сварила, твой любимый.
— Спасибо, мам. А где Катька?
— В комнате. Устала, наверное.
Катя поморщилась. «Катька» — так Виктор называл ее в шутку, когда они были одни. А при маме это звучало как-то пренебрежительно.
— Кать! — крикнул Виктор из кухни. — Иди ужинать!
За столом свекровь хлопотала вокруг сына, подкладывая ему мясо, доливая борщ.
Катя сидела напротив, чувствуя себя гостьей.
— Ну как, вкусно? — спросила Раиса Петровна, глядя на Виктора с тревожным ожиданием.
— Отлично, мам.
— Я помню, ты в детстве только мой борщ и ел.
Виктор засмеялся:
— Да ладно, мам, я много чего ел с тех пор.
— То-то и оно! — Раиса Петровна многозначительно посмотрела на Катю. — А сейчас, небось, любую еду хвалишь.
Катя почувствовала, как щеки загорелись. Свекровь умела делать это мастерски — говорить вроде бы ни о чем, а смысл читался четко:
«Ты готовишь плохо, но он из вежливости молчит».
После ужина Катя мыла посуду, а свекровь сидела рядом и давала советы:
— Сковородки лучше сразу замачивать, пока жир не засох. И губку почаще меняй — от старой толку мало.
Каждый совет был разумным, полезным. И каждый резал, как бритва. Потому что за ним скрывалось:
«Ты не умеешь. Я научу. Я лучше знаю».
Вечером, лежа рядом с Виктором, Катя решилась:
— Витя, поговорить надо.
— М-м? — он листал какой-то сайт в телефоне.
— Про маму.
Виктор замер. Катя знала — он этого разговора боялся.
Месяцами ходили вокруг да около, но рано или поздно пришлось бы выкладывать карты на стол.
— Что с мамой?
— Она… — Катя запнулась, подбирая слова. — Она не дает мне быть твоей женой.
— В каком смысле? — Виктор отложил телефон и повернулся к ней.
— В прямом. Я не могу готовить — она уже приготовила. Не могу постирать — она постирала. Не могу о тебе позаботиться — она уже позаботилась.
— Катя, она просто помогает…
— Нет! — Катя села на кровати. — Она не помогает. Она показывает, что я здесь лишняя.
Виктор молчал. В полутьме лица его не было видно, но Катя чувствовала — он понимает. Понимает и мучается.
— Что ты хочешь, чтобы я сделал? — спросил он наконец.
— Поговори с ней. Объясни, что теперь о тебе забочусь я.
— А если она обидится?
— А если обижусь я?
Они замолчали. За стеной слышались звуки — это Раиса Петровна готовилась ко сну, гремела в ванной, включала-выключала телевизор.
— Хорошо, — сказал наконец Виктор. — Поговорю.
Но утром за завтраком ничего не изменилось.
Свекровь по-прежнему суетилась вокруг сына, намазывала ему бутерброды, наливала кофе в его любимую кружку — ту, синюю, которую Катя не смела даже трогать.
— Витя, свитер не забудь, — напутствовала мать. — Холодно сегодня.
— Мам, я взрослый уже.
— Взрослый-взрослый, а простужаться любишь. Помнишь, в прошлом году три раза болел?
Катя слушала этот привычный ритуал и понимала: разговора не было. Виктор не решился.
К обеду свекровь притащила из магазина пакеты.
— Вите рубашки купила, — объявила она, выкладывая на стол три сорочки. — Размер-то я знаю лучше.
Катя смотрела на рубашки — качественные, красивые, точно в нужном стиле — и чувствовала, как внутри все сжимается в тугой узел.
Опять. Опять свекровь опередила, перехватила инициативу.
— Раиса Петровна, а может, теперь я буду покупать Вите одежду? — осторожно предложила она.
— Зачем же? — удивилась свекровь. — Мне не трудно. Я всю жизнь ему покупала.
— Но теперь он женат…
— И что с того? Я перестала быть матерью?
В голосе Раисы Петровны зазвучали обиженные нотки. Катя поспешно отступила:
— Конечно, нет. Просто я думала…
— Не думай лишнего, — примирительно сказала свекровь. — Мы же обе его любим.
«Любим», — повторила про себя Катя и поняла: в этом-то и проблема. Они любили одного мужчину по-разному, но одинаково ревниво.
Вечером пришли их друзья — Денис с Олей. За столом разговор зашел о семейной жизни.
— А у нас вообще сказка, — хвастался Денис. — Олька такие котлеты делает — пальчики оближешь!
— Еще бы! — засмеялась Оля. — Свекровь научила. Первый месяц я их вообще подгорелыми подавала.
Раиса Петровна оживилась:
— Правильно! Свекровь — это вторая мать. Я вот Катеньку тоже учу потихоньку.
— Да? — заинтересовалась Оля. — А чему?
— Да всему понемножку. Она у нас молодая еще, неопытная.
Вот сегодня рубашки Витьке покупала — размер-то я лучше знаю. Она бы, поди, и не угадала.
Катя сидела красная, словно ее при всех отругали за двойку. Друзья переглянулись — неловкость повисла в воздухе.
— Мам, — негромко сказал Виктор.
— Что, сынок? Я же ничего плохого не говорю. Просто делюсь опытом.
Но Катя уже поднялась из-за стола:
— Извините, голова болит. Пойду полежу.
В спальне она села на кровать и заплакала — тихо, безнадежно. Полгода назад она была невестой, которую все поздравляли, желали счастья.
А теперь чувствовала себя неудачницей, которая не справляется с простейшими женскими обязанностями.
Дверь скрипнула — вошел Виктор.
— Катя…
— Уходи, — не поднимая головы, сказала она.
— Ну ладно тебе. Мама не со зла…
— Не со зла? Витя, она при наших друзьях объявила, что я …ра, которая даже размер мужа не знает!
— Она так не говорила…
— А как она говорила?
Виктор мялся у двери, опустив глаза.
— Слушай, — наконец сказала Катя, — мне надоело. Выбирай — я или она.
— Как это выбирай? Она же мать…
— А я жена. Должна же быть разница?
Виктор сел рядом, попытался обнять, но Катя отстранилась.
— Что ты хочешь? — устало спросил он.
— Чтобы мы жили отдельно.
— Куда же мы денемся? Квартира мамина…
— Снимем.
— На что? У нас денег нет на съемное жилье.
— Найдем. Будем экономить.
Виктор задумался. Катя видела — он колеблется, взвешивает. Наконец кивнул:
— Ладно. Попробуем.
Через неделю они нашли однушку на окраине — маленькую, но свою. Когда Виктор сообщил матери о решении, та сначала молчала. Потом заплакала.
— Я что, плохая мать? — всхлипывала она. — Всю жизнь тебе посвятила, а ты меня бросаешь ради какой-то девчонки?
— Мам, я не бросаю. Просто пора жить своей семьей.
— Своей! — с горечью повторила Раиса Петровна. — А я, значит, чужая стала?
Катя стояла в дверях и смотрела на эту сцену.
Ей было жалко свекровь — искренне жалко. Но не настолько, чтобы остаться.
Собирали вещи молча.
Раиса Петровна демонстративно ушла к подруге — не хотела видеть, как рушится ее мир.
Вечером, в новой квартире, Катя впервые за полгода почувствовала себя женой. Готовила ужин на своей кухне, накрывала на свой стол.
Виктор сидел на диване и читал газету — обычное семейное счастье, о котором она мечтала.
— Жалеешь? — спросила она, ставя перед ним тарелку с макаронами.
— О чем?
— Что съехали.
Виктор попробовал макароны, задумчиво прожевал.
— Знаешь, — сказал он наконец, — первый раз за полгода ем спокойно. Никто не спрашивает, вкусно ли, не подкладывает добавку, не объясняет, как надо есть.
Катя улыбнулась. Значит, и он чувствовал — там, в маминой квартире, они были не мужем и женой, а сыном с невесткой. Теперь у них появился шанс стать семьей.
Правда, отношения с Раисой Петровной испортились надолго. Может, навсегда. Но это была цена, которую пришлось заплатить за право быть собой.
Отомстил отцу