Утром двадцать третьего октября я собиралась на работу как обычно. Встала, сделала кофе, включила телевизор. И вдруг мир поплыл перед глазами, как будто кто-то размазал краски по стеклу. Левую сторону тела словно ватой набили — рука не слушалась, нога подкашивалась.
— Женя! — позвала я мужа, но голос прозвучал странно, будто чужой.
Женя выскочил из ванной с пеной на лице, увидел меня и побледнел:
— Оля! Что с тобой?
— Не знаю… Голова кружится… Рука не… не чувствую…
Дальше помню смутно. Скорая, носилки, больничный коридор с ядовито-зелёными стенами. Врач — молодая женщина с усталыми глазами — наклонилась надо мной:
— У вас инсульт. Ишемический. Мы будем бороться, но нужно время.
Инсульт. В тридцать девять лет. Никогда не думала, что это может случиться со мной. Всегда была здоровой, активной. Работала, дома управлялась быстро и легко. И вот — лежу в неврологическом отделении, подключённая к капельницам.
Три недели. Двадцать один день борьбы за каждое движение, за каждое слово. Сначала левая сторона вообще не работала — рука висела как плеть, нога не сгибалась. Но постепенно, по крупинке, чувствительность возвращалась. Врачи были довольны:
— Вам повезло, Ольга Михайловна. Обошлось без серьёзных последствий. Но теперь — режим. Никаких стрессов, диета, минимум физических нагрузок. Нельзя наклоняться, поднимать тяжести, долго стоять. Движения только плавные, осторожные.
Я кивала и думала о доме. Скучала по своей кухне, по мягкому креслу у окна, по простым домашним делам. Женя приезжал каждый день, приносил фрукты, рассказывал новости. Выглядел усталым, но держался молодцом.
— Как дела дома? — спрашивала я.
— Всё хорошо, — отвечал он. — Справляюсь.
И правда справлялся. Одежда на нём была чистая, покормленный вид. Даже похудел немного — может, стресс, а может, готовить не умел и ел меньше обычного.
Выписали меня в понедельник. Женя приехал с утра, помог собрать вещи, довёз до дома на такси. Я так соскучилась по родным стенам! Три недели — целая вечность.
Но уже в прихожей меня насторожило. У входа стоял большой чёрный чемодан — точно не наш. Рядом женские кроссовки, ярко-розовые, с блёстками. Мои туфли были аккуратно сдвинуты в угол.
— Женя, чей чемодан?
— А… — он заминался. — Наташка приехала. Помогала мне тут. Пока ты в больнице была.
Наташка — это его сестра. Золовка моя. Живёт в другом городе, замуж так и не вышла, работает где-то. Видимся редко — на праздники, если повезёт. Отношения у нас прохладные. Не враждебные, но и не дружеские. Просто разные мы.
Прошла в зал и обомлела. Наш диван был застелён новым пледом, а на полу рядом лежал толстый матрас с подушкой и одеялом. Спальное место, обустроенное с комфортом.
— Она здесь спит? — спросила я.
— Ну да. Диван неудобный для длительного сна. Наташка матрас купила, чтобы нормально спать.
Купила матрас. Для временной помощи. Интересный подход.
На кухне картина была ещё красноречивее. В раковине — гора немытой посуды. Тарелки, кастрюли, сковородки — всё в жирных разводах и засохших остатках еды. На столе стояла незнакомая кружка — большая, с надписью «Натуся», и рядом тарелка с крошками.
Открыла холодильник — пусто. То есть почти пусто. На полках скромно лежали: тарелка сваренных пельменей, батон хлеба, пакет майонеза и плавленные сырки. В морозилке — блинчики с мясом из магазина. Всё.
— Это что, вся еда? — удивилась я.
— Да нормально же! — Женя пожал плечами. — Наташка готовила. Пельмени варила, бутерброды делала. Я сыт был.
Готовила. Пельмени из пакета в кипяток забросить — это, значит, готовила.
В этот момент из ванной вышла сама Наталья. Среднего роста, полноватая, с крашеными рыжими волосами и ярким маникюром. На лице широкая улыбка:
— Олечка! Солнышко! Ну как ты? Как самочувствие? — Она обняла меня крепко, и я почувствовала запах её сладких духов. — Мы тут пока, ничего? Я Женьке помогала. Ты же в больнице была, а он один бы совсем загрустил!
Я не ответила. Просто кивнула и прошла в спальню. Нужно было лечь, отдохнуть. Голова кружилась от усталости и новых впечатлений.
На следующий день стало понятно — уезжать Наталья не собирается. Утром она встала позже нас, неспешно позавтракала (бутерброд с сыром и кофе), а потом объявила:
— Я в магазин схожу, продукты куплю!
И ушла. Вернулась часа через три с пакетами, полными всякой всячины: чипсы, печенье, газировка, замороженная пицца. Из полезного — только яблоки и бананы.
— А мне врач диету прописал вообще-то, — напомнила я. — Нужны крупы, нежирное мясо, овощи…
— А, да-да, конечно! — кивнула Наталья. — Завтра обязательно куплю!
Завтра не купила. Послезавтра тоже. Я ела остатки больничной еды, которую дали с собой, но она быстро кончилась.
А Женя был в восторге от сестры:
— Представляешь, Оль, как она мне помогала! Квартиру убирала, стирала, готовила! Я бы один с ума сошёл. Хорошо, что у меня такая сестрёнка есть!
Я молчала. Смотрела на продолжающую лежать гору немытой посуды, на пустой холодильник, на разбросанные по дивану вещи Натальи. Какая уборка? Какая готовка?
На третий день мне стало совсем плохо. Диета, прописанная врачом, была строгой: каши на воде, отварная курица, овощи, компоты. А в доме — одни полуфабрикаты.
— Наташ, — попросила я тихо, — сходи в магазин. Мне действительно нужны продукты по диете. Врач сказал — это очень важно для восстановления.
— Конечно, Олечка! — Наталья кивала так энергично, что серьги звякали. — Завтра с утра сбегаю!
Утром она проспала до одиннадцати, потом долго собиралась, краситься, говорила по телефону. К обеду объявила:
— Ой, что-то голова болит! Завтра точно схожу, обещаю!
Я не выдержала:
— Наташ, может, ты приготовишь что-то? Мне нельзя долго стоять у плиты, нельзя наклоняться. А есть хочется.
— Да конечно! — кивнула она. — Щас что-нибудь сделаю!
И правда сделала. Купила курицу, пожарила её до золотистой корочки. Принесла тарелку с довольным видом:
— Вот, кушай! Свежая, горячая!
Я посмотрела на зажаренную до хруста кожу, на румяные бока курицы. После инсульта мне можно было только отварное, без жира, без специй.
— Наташ, а мне нужно варёное. Диета же.
— А, ну так сними кожицу и всё! — отмахнулась она. — Там же такое же мясо внутри!
Я молча сняла кожу, откусила кусочек. Мясо было пропитано жиром, пересолено. Есть это было нельзя — врачи строго предупреждали.
— Знаешь что, — сказала я, — я лучше сама курицу в воде отварю.
— Как хочешь. Ты же здорова почти, я же вижу — пожала плечами Наталья и унесла тарелку.
Я с трудом встала, взяла новый кусок курицы из холодильника. Руки дрожали, голова кружилась, но готовить было необходимо. Наклоняться к нижним полкам за кастрюлей было мучительно больно, но выбора не было.
А Женя продолжал восхваления:
— Наташка так старается! Видишь, стиральная машина работает? Это она бельё стирает!
Стиральная машинка действительно гудела. Я заглянула — вся забита вещами Натальи. Я поняла — так больше нельзя.
На следующий день, когда я варила себе кашу на завтрак, раздался звонок в дверь. Почтальонша принесла заказное письмо.
— Р. Наталье Викторовне, — прочитала она с конверта.
Я растерялась:
— Но здесь такая не живёт…
— А адрес правильный? — Почтальонша сверилась с квитанцией. — Да, всё верно. Может, родственница?
Я подписалась за письмо и закрыла дверь. Конверт был плотный, официальный, с печатью какой-то организации. На нём чёрным по белому: «Романовой Н.В.» и мой адрес.
Наталья в этот момент была в душе. Я стояла с письмом в руках и не могла понять — откуда у золовки корреспонденция на мой адрес? Она же живёт в другом городе…
А потом до меня дошло. Медленно, как пазл складывается в картинку. Корреспонденция приходит только туда, где человек прописан. Официально зарегистрирован.
Сердце заколотилось так сильно, что я присела на стул. Наталья прописана в моей квартире? Когда? Как?
Через силу, превозмогая дурноту и страх, я надела куртку.
— Куда ты? — забеспокоился Женя.
— Нужно кое-что проверить.
— Ты же больная!
— Именно поэтому и должна проверить, — ответила я, сжимая в руке письмо.
Доехала на автобусе, еле держась за поручни. В МФЦ была длинная очередь, но я дождалась. Девушка-консультант выслушала мою просьбу:
— Справку о зарегистрированных жильцах? Можно. Паспорт есть?
Когда я получила бумагу, руки тряслись. В моей квартире, кроме меня и Жени, была зарегистрирована ещё одна особа — Р. Наталья Викторовна. Временная регистрация с двадцать пятого октября. Два дня после моей госпитализации.
— Скажите, — спросила я дрожащим голосом, — а согласие собственника на регистрацию требуется?
— Конечно! Без согласия никого прописать нельзя. Это же ваша квартира?
— Моя. А я согласие не давала.
Девушка нахмурилась:
— Тогда это нарушение. Можете подать заявление на аннулирование регистрации.
Я написала заявление дрожащей рукой. Каждая буква давалась с трудом — левая рука всё ещё плохо слушалась. Но я написала. И поставила подпись.
Домой добиралась в полуобморочном состоянии. Сердце колотилось, в глазах мельтешили чёрные мушки. Врачи бы ужаснулись, узнав о такой нагрузке после инсульта. Но выбора не было.
Вечером (Наталья разогрела пельмени и нарезала хлеба) я молча положила на стол справку и заявление. Женя поднял брови:
— Что это?
— Это то, что я узнала, пока вы с сестрой «наводили порядок» в моём доме.
Он взял справку, прочитал, побледнел:
— Наташ, ты что, прописалась?
Наталья вскинулась:
— А что такого? Временно же! Для помощи! Мало ли что может понадобиться — справки там, документы…
— Без согласия собственника, — тихо сказала я. — В моей квартире. Пока я лежала в больнице без сознания.
— Оль, ну чего ты? — Женя попытался взять меня за руку. — Наташка же помочь хотела…
Я отстранилась:
— Помочь? Чем именно? Тем, что за пять дней ни разу не купила мне нормальной еды? Тем, что стирает только свои вещи? Тем, что прописалась в чужой квартире без спроса?
— Да ты что несешь?! — не выдержала Наталья. — Я тут убиралась, готовила! А ты только недовольна!
— Убиралась? — Я показала на раковину с горой грязной посуды. — Готовила? — Показала на пустой холодильник. — Или ты считаешь пельмени из пакета высокой кухней?
— Лучше, чем ничего! Женька мог бы и голодным остаться!
— Мог бы, — согласилась я. — Потому что он взрослый мужчина и должен уметь сам о себе позаботиться. А не ждать, пока сестрица приедет и его из ложечки покормит.
Женя покраснел:
— Ты несправедлива! Наташка действительно помогала!
— Помогала себе, — ответила я и встала из-за стола. — Устроилась тут с комфортом. Матрас купила, прописалась, вещи разложила. Хорошо устроилась.
Я надела куртку, взяла сумку.
— Куда ты? — испугался Женя.
— Уезжаю. К своей сестре на несколько дней. Она хоть обо мне позаботится, а не загонит меня в могилу окончательно.
— Но ты же больная! После больницы!
— Именно поэтому, — я обернулась у двери. — Мне нужен покой и правильное питание. А здесь у меня только стресс и полуфабрикаты.
Наталья вскочила:
— Да как ты смеешь! Я же помогала! Я всё для тебя делала!
— Помогала? — Я посмотрела на неё внимательно. — Я подала уже заявление на аннулирование твоей прописки! Хотела бы помогать — спросила бы разрешения сначала.
Она открыла рот, но не нашлась что ответить.
— Женя, — сказала я мужу, — у тебя есть неделя. Либо твоя сестра уезжает добровольно, либо её выселят принудительно. А заодно научись сам варить свои пельмени. Ты не ребёнок, ты взрослый мужчина. И ты должен заботиться не только о себе, но и обо мне теперь. Особенно после того, что со мной случилось.
— Оля…
— Квартира, если что, моя, не забывай — добавила я тихо, но веско. — Досталась мне от мамы восемь лет назад. И если мне придётся выбирать между своим здоровьем и вашими семейными привязанностями, я выберу здоровье.
За моей спиной начался скандал. Наталья кричала что-то про неблагодарность, Женя пытался её успокоить. Но я уже спускалась по лестнице, держась за перила.
Моя сестра Лена встретила меня у подъезда. Просто обняла, усадила в кресло, принесла тёплый чай и домашний суп. Такой, какой мне был нужен — лёгкий, диетический, приготовленный с заботой.
— Отдыхай, — сказала она. — А если захочешь рассказать — расскажешь.
Я рассказала. Лена слушала молча, иногда качала головой.
— Ну и семейка у твоего мужа, — резюмировала она. — Хорошо, что ты их проучила.
Неделю я прожила у сестры. Восстанавливалась, набиралась сил, ела нормальную еду. Женя звонил каждый день, просил вернуться, обещал «всё уладить». Но я не торопилась.
А через четыре дня он сам приехал к Лене. Усталый, растрёпанный, с виноватым лицом.
— Оля, прости. Наташка уехала. Я понял… понял, что был неправ. Иы болела, а мы… мы думали только о себе. Я думал, что раз она готовит и убирает, то всё хорошо. А на самом деле… На самом деле она устроилась у нас и не собиралась уезжать. А ты… ты могла умереть, а я даже не подумал о том, что тебе нужно.
Я смотрела на него и думала. Этот мужчина прожил со мной десять лет. Но когда мне стало плохо, он позвал не врача, не сиделку, не домработницу — а сестру, которая нужна была скорее ему самому.
— Женя, — сказала я тихо, — мне сорок лет. У меня был инсульт. Может быть, это не последний. И если в следующий раз ты опять будешь думать о своём удобстве, а не о моём здоровье, то искать себе новую помощницу ты будешь уже без меня.
Он кивал, соглашался, клялся, что всё понял и исправится. Может быть, даже искренне. А может быть, просто испугался остаться без бесплатной домработницы.
Но я вернулась домой. В свою квартиру, из которой исчезли розовые кроссовки, матрас.
А Наталья, говорят, очень обиделась. Рассказывает всем родственникам мужа, какая я неблагодарная и жадная. Что она помогала, а её выгнали. Пусть рассказывает. Зато больше не появляется у нас.
А я выздоравливаю. Медленно, но верно. И теперь точно знаю — заботиться о себе должна в первую очередь я сама. Потому что никто другой этого делать не будет.
Ты думаешь, ты первая? — свекровь торжествующе улыбнулась